Вениамин Каверин - Снегурочка и космополитизм Страница 3

— Вот-с, — сказал Башлыков с гордостью. — Какова?

Петя сказал, что красивее этой веточки он ничего в жизни не видел.

— Да-с, притом единственная. Вам повезло! И не только единственная. Последняя в Советском Союзе.

Это было впервые в жизни — перебежать улицу с сильно бьющимся сердцем и, ринувшись наискосок через пляж, радостно вздохнуть, увидев вдалеке крутящийся китайский зонтик.

Осторожно держа перед собой приказ с приколотой к нему веточкой, широко улыбаясь, Петя подошел к Снегурочке и…

И вот тут случилось то, о чем накануне сообщили по радио и что все равно случилось бы, даже если бы по радио ничего не сообщили: налетел шквал.

В пригородах он сорвал восемнадцать крыш, хотя на четырнадцать из них были предусмотрительно навалены кирпичи, старые железные кровати и прочая рухлядь. В Торфяном он забросил на колокольню двух козочек, которые очень удивились, увидев свой поселок с высоты, — им всегда казалось, что они живут в одном из самых красивых мест на земном шаре. Он сорвал вывеску с пивного зала на улице Гоголя и перенес ее на сберкассу, так что всем, идущим в пивной зал, захотелось положить свой сбережения на книжку, а всем, идущим в сберкассу, захотелось выпить.

Но, конечно, самое недопустимое заключалось в том, что он вырвал из Петиных рук приказ, а из рук Снегурочки китайский зонтик. Приказ он отправил в небо над шпилем Петропавловской крепости, а зонтик — тоже в небо, но над шпилем Адмиралтейства. Трудно сказать, что было страшнее для Снегурочки, а стало быть, и для Пети. Правда, веточка была теперь приколота к приказу, но ведь он еще не был вручен! Без зонтика она еще могла растаять!

Очевидно, не было другого выхода, как взлететь, и Петя взлетел — вот когда ему пригодились длинные ноги! Это был так называемый тройной прыжок. Но такому тройному прыжку позавидовал бы сам Олег Ряховский, который недавно в матче СССР — Америка побил мировой рекорд в этом виде легкой атлетики.

Прыжок был: пляж, крыша Эрмитажа, шпиль Адмиралтейства. Здесь был пойман за ручку зонтик. На обратном пути, действуя им, как управляемым парашютом, Петя подхватил приказ, чуть не угодивший в миску с окрошкой, которую ел какой-то голландец в ресторане на крыше «Европейской».

Взволнованный, поправляя сбившийся на сторону галстук, Петя вернулся к Снегурочке, она прочла приказ и заплакала — конечно, от радости. Как известно, у людей слезы соленые, а у снегурочек — пресные, вкуса талой весенней воды. Но она плакала, и слезы становились все солоней. Петя обнял ее — очевидно, прыжок придал ему смелости — и на своих губах почувствовал вкус этих слез. Он был талантлив, умен; его считали надеждой науки. Но даже если бы он не был надеждой науки, все равно он догадался бы, что если слезы становятся солонее, значит, Снегурочка постепенно превращается в самую обыкновенную гражданку женского пола, без особых примет.

На следующий день они отправились в Парголово, где у родителей невесты был свой маленький домик. Дети выросли, разъехались, и нет ничего удивительного в том, что старику пришла в голову счастливая мысль вылепить дочку из снега. Нехорошо было бы уехать в Москву, не простившись с ними! Но в Парголово необходимо было съездить и по другой причине. Без свидетельства о рождении трудно получить паспорт, а без паспорта невозможно прописаться, тем более в Москве. У Снегурочки не было этого свидетельства. Между тем в Парголове нашлись свидетели, которые могли удостоверить, что в таком-то году, такого-то числа, в таком-то дворе она была действительно вылеплена и действительно из снега. Это были мальчишки, игравшие в тот день в снежки во дворе.

…Нужно было еще поездить по магазинам лабораторного оборудования, а в Институте отметить командировку.

Наденькину маму нужно было встретить, а она вернулась с Брюссельской выставки и только о дамских платьях рассказывала минут сорок. К Туманову просто необходимо было заглянуть хоть на десять минут, поблагодарить и проститься. Башлыкову нужно было оставить что-нибудь на память, а ведь это очень трудно — купить подарок мужчине, изучающему китайский язык и прилично играющему на виолончели.

Словом, Петя был еле жив, когда в половине первого ночи он полез на верхнюю полку в «Стреле», стараясь не задеть длинными ногами соседей. На нижней, положив ладонь под щеку, спала Снегурочка, опустив нежные темные овалы ресниц.

В вагоне было жарко, и, свесив голову с полки, Петя время от времени посматривал на нее с беспокойством. Приказ приказом, а остерегаться все-таки не мешает. Не растаяла бы! Он не выдержал, слез и осторожно погладил ее тонкие руки. Но руки были теплые и даже — или Пете показалось — слабо пожали его широкие, здоровенные лапы.

«Может, все-таки на север податься? — подумал он, вернувшись, и натягивая на себя одеяло. — Отказался, дурак, когда меня в Новосибирск приглашали. Ну и что ж, а теперь соглашусь… Холодильник купим, — думал он, засыпая. — В город Снежное будем ездить, Снежнянского района. Летом на снежные вершины полезем. У меня второй разряд по туризму есть? Есть. Снегирей купим. Хотя снегири тут, кажется, ни при чем. Все равно, ей будет приятно».

Колеса стучали успокоительно, весело и тоже все про снегирей, снегопады, город Снежное, снежных коз, живущих на снежных вершинах…

Прочитав эту сказку, Эммануил Генрихович Казакевич неожиданно оценил ее в свете кампании против космополитизма.

— Отлично! — сказал он с веселым злорадством. — Пускай они узнают, что вам плевать на их вонючую кампанию.

— Но я не собираюсь ее печатать. Это ведь просто шутка.

— Напрасно. Я бы напечатал.

Я рассказал ему, что наш друг Николай Леонидович Степанов, возвращаясь домой с заседания в Институте мировой литературы, еще с порога кричит жене:

— В ванну! Скорее в ванну. Я весь в дерьме.

Он пользовался другим, более выразительным словом.

Прошло несколько лет, и я, взглянув на историю стекла Часовщикова с другой, реалистической точки зрения, написал рассказ «Кусок стекла». Фамилии я оставил, а фигурой оставшейся жить Снегурочки воспользовался для новой сказки «Легкие шаги».

«Новый мир» принял рассказ «Кусок стекла» к печати. И Твардовский, которому очень понравился рассказ, позвонил мне:

— Пишите больше, как говорят молодым.

Вениамин Каверин:

«Оставаться верным себе…»

Этот долгий диалог с известным советским писателем, лауреатом Государственной премии СССР Вениамином Александровичем Кавериным, начавшийся в Ленинграде во время проведения всесоюзной творческой конференции «Великий Октябрь: социалистический интернационализм, советский патриотизм и современная литература», завершился в подмосковном Переделкине, в городке писателей, где многие годы живет и работает писатель. Еще не так давно, несколько лет назад, на тихих улицах Переделкина можно было встретить Чуковского, Шагинян, Шкловского, казалось, вчера Катаева… Да, годы неумолимо бегут, и с каждым из них редеют ряды старейшин, замечательных мастеров советской литературы. Знакомый с юношеских лет по романам «Два капитана», «Открытая книга», «Перед зеркалом» и другим произведениям, Вениамин Каверин родился в 1902 году. Первая книга писателя «Мастера и подмастерья» вышла в Петрограде в 1923 году, когда автору исполнился двадцать один год. С тех пор, за более чем шестидесятилетнюю литературную жизнь Каверин опубликовал десятки романов, повестей, рассказов, новелл, эссе и пьес — широко известных читателям нашей страны и рубежом. В 1983 году вышло восьмитомное собрание его сочинений.

Каверин — живая история нашей литературы и сегодня много и плодотворно работает. Совсем недавно писатель завершил новую повесть «Силуэт на стекле», пишет роман и готовятся к выходу две новые книги «Литератор» и «Оглядываясь назад».

В те дни в Переделкине стояла настоящая зима. Реликтовый лес был занесен плотной шапкой чистого снега. Несколько часов мы беседовали с Вениамином Александровичем за чашкой чая, по традиции в его уютном кабинете. Говорили о многом: литературе, исторической памяти, прошлом и будущем, современной молодежи, о тех важных преобразованиях, которые происходят в нашей стране…

— Вениамин Александрович, ваши произведения не раз вторгались в реальную жизнь: многие читатели видели в их сюжетах отражение собственной судьбы, а иные сознательно строили свою биографию, ориентируясь на полюбившихся им героев. Ваше творчество всегда исполнено внутреннего оптимизма, равной веры в человека, в силу правды жизни и в силу правды литературы. Каких принципов вы придерживались в жизни?