Александр Никонов - Подкравшийся незаметно Страница 30

- Ушам не верю, - покачал головой Ельцин.

- Я тоже сначала не верил, но потом попробовал. На месяц забыл, что такое печень! Уринсон так тот вообще на вашей моче только и живет. Впрочем, по фамилии видно, что ему должно помогать.

- И почем же идет моя моча?

- По цене "Абсолюта".

- Разумная цена, - согласился Ельцин. - Но субординацию нужно соблюдать. Отчего не поставили меня в известность? Закон о трансплантации органов говорит, что нужно спрашивать разрешения у донора, либо у его родственников, если донор уже лыка не вяжет.

- Я думаю, сантехник просто боялся, не хотел терять монополию. И потом, это ведь не совсем орган, хотя вас бесспорно можно назвать донором... Прикажете перекрыть трубу с живительной влагой?

- Нет, зачем же добру пропадать. Пускай люди лечатся... Но книгу так называть не надо: все равно на всех страждущих моей мочи не хватит. Еще есть варианты названий?

- Хорошее узнаваемое название украл у нас хулиганский писатель Никонов - "Подкравшийся незаметно".

- Кто такой?

- Журналюга. Прикажете стереть в лагерную пыль?

- Ты сам журналюга бывший. Поаккуратнее надо с коллегами. Свобода прессы - это святое. Правда, это не относится к личной свободе некоторых хулиганствующих элементов. Даже если они и работают журналистами.

- Так посадить или что? - не понял Юмашев.

- Пока я президент, никому прессу трогать не дам. Пускай забавляются, пока Ельцин на дворе. Придет Лукашенко, будет уже не до забав, понимаешь.

- А вам не обидно, что вас разные щелкоперы поносят прилюдно?

- Знал, на что шел. Президент не кисейная барышня. Чего им меня хвалить? Что я , Пугачева что ли? Не пою, не пляшу. Иногда только оркестром дирижирую. И то достаточно редко.

- Еще Ирландию проспали, - подсказал Юмашев.

- Во-во! Не разбудили, подлые.

- Ну, вас разбудить довольно сложно было.

- Кто старое помянет, тому глаз вон.

Юмашев испуганно прикрыл глаза ладонями:

- Да что вы, Борис Николаевич, я пошутил!

- Я тоже в юморе... - ответил Ельцин, пряча вязальную спицу. - Ладно, на сегодня все. Над названием все же подумай. Мне бы хотелось чего-то большого и душевного, типа "Сердце матери" или "Широкая грудь".

...После Юмашева в кабинет президента зашел Немцов. После того, как Ельцин уволил Немцова, они часто общались не по работе, а для души. Ельцин испытывал к кучерявому конкретную симпатию. Еще когда Чубайс предложил взять на работу Немцова, Ельцин тепло улыбнулся и кивнул:

- Пускай работает паренек.

Паренек круто взялся за дело. На следующее утро после заступления его в должность, все колеса правительственных машин оказались проколотыми, кроме колес президентского лимузина. Ельцину жаловались на неизвестного злоумышленника, но Борис Николаевич только хитро хихикал в ладошку. Дело в том, что накануне он сам отточил на кухне и передал Немцову клевое шильце.

Борис Немцоввошел широкой уверенной походкой.

- Широко шагаешь - штаны порвешь! - по-стариковски предупредил Ельцин.

Думая, что это лишь глупые старческие причуды, не имеющие никакого отношения к реальности, и желая показать, что ему все по лампы, Немцов нарочито сделал последний шаг очень длинным. Раздался треск разрываемой материи.

- Оп-па! А я что говорил! - развеселился Ельцин.

Штаны Немцова из хорошего дорогого материала, купленные за большие деньги, треснули по шву и развалились пополам. Кроме того, от них оторвались лямки, в которые засовывается ремень, сам ремень лопнул, штаны упали, из карманов вывалились мелкие вещи. Немцов споткнулся о свалившиеся штанцы и рухнул на пол.

- Ха-ха-ха-ха!!!

Это был смех Ельцина. Ему вторил тонкий смех Немцова:

- Хи-хи-хи-хи!

Немцов был передовым человеком и мог первым посмеяться над собой.

"Да, вот он, руководитель новой формации!" - с удовлетворением подумал Ельцин и тут же спросил себя: "А смог бы я вот также беззаботно и беспечно смеяться?" И ответил себе: "Нет, не смог бы. Старею..."

- Красивые у тебя трусы, - похвалил Ельцин молодого политика.

Трусы действительно были весьма недурны - парашютного шелка, в огромных красных горохах. Эти красные горохи на белом фоне умилили Ельцина: в детстве у него была такой же расцветки кружка для молока. Мать купила ее в селе Бутка у пленного немца по имени Фриц Диц. Ельцин окончательно понял, что он не ошибся когда-то в выборе вице-премьера. Равно как не ошибся и потом, уволив кудрявого.

- Как же я отсюда без штанов пойду? - наконец удивился Немцов.

- Да не бери в голову, - махнул рукой Ельцин. - Я тебе свои тренировочные дам. А впредь не покупай сиротских порток китайского производства. Покупай наши, фабрики "Большевичка".

- Борис Николаевич, это ведь были не дешевые китайские портки, но дорогие европейские. А вот не выдержали российской поступи! Широко шагаем, Борис Николаевич!

- Дай-то бог, дай-то бог... Слушай, чего у тебя там с Пугачевой?

- А чего?

- Да говорят, шашни у тебя с Пугачевой. Говорят, обнимался ты с ней на ее дне рождения.

- Да это я так, Борис Николаевич, шутки для. Понимаете?

- Борис Николаевич все понимает, - погрозил пальцем Ельцин. - Ты смотри. Не обижай Пугачеву. Говорят, она моя дочь.

- Сомневаюсь, Борис Николаевич.

- Да я тоже сомневаюсь. Я и у Наины спрашивал. Она тоже не помнит. Не рожала, говорит, такую. Но суть не в этом. Ты вот что... Выпить хочешь?

- Да я не пью, Борис Николаевич.

- Ты что, дурак что ли?

- Наливайте.

- Другое дело.

Ельцин подошел к стенному бару, вытащил бутылку "Гжелки" и налил Немцову с полстаканчика.

Немцов степенно выпил, достойно крякнул и крепко рявкнул на всякий случай.

Ельцин похлопал Немцова по плечику:

- У меня к тебе просьба, сынок. Скажи, что сделаешь.

- Обязательно, Борис Николаевич.

- Слушай, пользуясь своей близостью к Пугачевой, разузнай там...

- Не ваша ли она дочь?

- И это тоже. Но главное - не собирается ли она выдвигать свою кандидатуру на следующих президентских выборах. Ну не могу я передавать страну женщине, близкой к Лебедю! Разорят экономику, понимаешь...

- Как пить дать, - кивнул Немцов. - Будут на "Кадиллаках" да "Линкольнах" ездить, вместо "Волг". Россия-мамка этого не выдержит.

- Как бог свят, не выдержит. - Ельцин зевнул и несколько раз мелко перекрестил ротовую полость. - Ну ладно, ты иди, а мне почивать пора.

Глава 28

Доктор Угол пукнул в угол...

Это не тот был доктор Угол, о котором вы сейчас подумали. Не тот беспечный паренек, актеришко, который когда-то обретался на телевидении в качестве неизвестно кого, и от которого разило приторным запахом жидкой каки каждый раз, когда он появляется на экране. Не тот мальчишечка, который пованивал ежевечерне, полизывая жопы известным гражданам. Нет, это был совсем другой доктор Угол. Это был профессор Углов. Это был целый академик Углов! Святой поборник Егора Кузьмича Лигачева, неустанный борец с водкой и жидо-сионизмом. Неугомонный профессор, писавший когда-то книги о вреде кефира, ибо кефир содержит некий процент алкоголя. А алкоголем, как известно, сионо-жиды травят простодушный народ. Как видите, ничего не забыто...

Итак, доктор Угол пукнул в угол. Его мучили пенсия и понос. Жидо-сионизм обернулся жидким стулом, и не помогал даже кефир. Кефир ему прописали от дисбактериоза доктора. Ни хрена не помогало! Поэтому Углов усиленно ненавидел жидов. Он думал, что все они - евреи.

Когда-то давно, когда они еще были молодыми и страдали запорами, Углов с Лигачевым частенько выбирались к Лигачеву на дачу и, запасшись кваском, картами, рыбкой, зеленым лучком да еще кое-чем, шли в обширный лигачевский нужник на шесть очков струганный из отличного соснового теса. Одуряюще пахло смолой, свежей природой, перспективами коммунистического развития. Два партийных хмыря плели заговоры против народа.

- А вот бы взять всю водку, да отменить, - рассуждал Лигачев.

- Жаль, что не я это сказал, потому что абсолютно мои слова говоришь, проникался Углов. - Но я дополню: вот бы еще все пиво отменить! И кефир!

Оба сидели на очках и тужились. А перерывах между потугами (которые, как правило, ни к чему не приводили) хрустели лучком да запивали кваском.

Эх, где те стародавние времена, когда казалось, что победа так близка! Теперь только злющие проносные поносы, да вьюжные жидкостные метели, просвистывали внутренности стариков-разбойников. Где вы, твердые катыхи? Где вы, натужливые будни?..

Доктор Углов снова пустил ветры и решил позвонить в Петербург профессору Лебединскому. Они были старые друзья. Когда мальчонка Лебединский плыл на лодке рвать царский крейсер, пацанчик Углов крался вдоль стенки, чтобы разбомбить винные склады. Ему так сделать велел Ленин. А встретились они с вождем так...

Углов бежал по своим мальчишеским делам и вдруг уткнулся головой в чей-то живот. Надо ли говорить, что это был живот Ленина? Если не надо, то я не скажу. А если надо, то скажу: это был живот Ленина. Живот был круглый, вполне оформившийся, что для пятидесятилетнего мужика, каковым был Ленин, вовсе не удивительно. Живот был мягким, ибо Ленин никогда в зрелом возрасте не качал пресс. Только в молодости он качал, но тогда Углова еще не было на свете, а то бы он убился о твердый живот Ленина.И еще живот был довольно большим, потому что Ленин сам был мужчина крупный, рыжий да рябой, о чем в нашей книге уже говорилось, между прочим.