Приспособленцы - Артур Гаскаров Страница 33

девку, за дозу. Тощие хуесосы вместе с рваными шлюхами раздвигали булки за уколоться на глазах у Айвенго с ещё не окрепшей детской психикой. Но надо отдать должное его психике, она держалась долго… В их квартире постоянно воняло ацетоном, потому что дядя варил своё зелье дважды в день. Одежда, волосы Айвенго словно от лука выделяли из окружающих слёзы, как и невероятно тощий владелец запаха. Все, включая учителей, бросали на него брезгливый взгляд. Утром дядя выходил на кухню, доставал свою отдельную посуду, на которой не должно быть ни пылинки, ни жиринки и начинает кракодилить. В зависимости от сезона в ход шла либо маковая солома, или ханка (маковое молочко, собранное из живого мака на многослойный бинт). Это все вываривается и сажается на корку. Разбавляется димедролом и мажется (вводится внутривенно). Дядя кололся в пах и Толстый не раз это видел.

Лет с пяти дядя начал привлекать Круглого к помощи: то димедрол размять до порошкового состояния, то растворитель подать... Дядя сидел в тюрьме в Одессе (три года за неудавшееся ограбление) и всем этим премудростям его научили там.Со временем в доме Чупачупса всё чаще и чаще звучали скандалы. Дядя на коленях умолял бабушку или маму дать ему денег, а если они отказывали, принимался рыдать как ребенок или крушить всё на своём пути. "ломка у человека, бывает" думал Айвенго и уходил в комнату выковыривать мелочь из копилки. Деньги дядя брал всегда, даже копейки, которые Толстый экономил на обедах. И сладкое. Очень много сладкого. Любую конфету Круглый тут же нёс дяде. Мы с Айвенго дружили, несмотря на запреты моих родителей и играли в песочнице. Он просил меня вынести что ни будь поесть, и если в это «что ни будь» входили конфеты, то он нёс их дяде.

Лет в девять Круглый начала замечать большие незаживающие раны у дяди на ногах. Они постоянно воняли, слезились и дядя заметно захромал. Пришлось Толстому помогать собирать ханку, да к корешам за соломой бегать. Любые заживляющие мази/крема, стрептоцид он выпрашивал у знакомых и родственников.

В десять лет Толстый впервые увидел, что будет, если во время варки в дозу попадет жир. Если вы думаете что ломка это страшно... то вы не видели что происходит с человеком, когда его трухает. А в доме только он и дядя. В панике Толстый побежал к соседке вызвать скорую. "Передоз" ‒ констатировал фельдшер. Нет! ‒ вмешался десятилетний Айвенго ‒ доза нормальная, три куба, при мне мазался; его трухает, разве вы не видите? Дядю увезли, но прибежала бабушка и отлупила Круглого за то, что тот слишком дохуя пиздит, и теперь ей задают беспонтовые вопросы.

Дядю поставили на учёт к наркологу. На тот момент он уже имел около одиннадцати лет стажа, и становилось только хуже. Его кореша продолжали приходить в гости, за дозой разумеется. Варили они вскладчину, кто что принесет. Как раз тогда димедрол уже продавали только по рецептам. Мама Толстого уехала в Москву на работу, и теперь уже друзья дяди помогали Чупа-чупсу с уроками. Разные люди, но все до одного повторяли одну и ту же фразу: "ЭТО БАЛОВСТВО, ЕСЛИ ЗАХОЧУ ‒БРОШУ". И действительно бросали, правда, посмертно. Один за другим бросали. Затем дядю начала тягать милиция, заставили сотрудничать.

Айвенго двенадцать. У дяди проблемы. Из-за того, что все знают, что он на крючке у милиции, с ним не хотят иметь дел его бывшие друзья. Его часто ломало. Нарколог прописывал ему какие-то психотропы, и это ещё больше усугубляло ситуацию. Он терял остатки рассудка: разговаривал сам с собой, творил всякую дичь, он становился агрессивным. Кот однажды перевернул заготовки и дядя размазал его череп об угол дома. Да, у Круглого на глазах. А потом гонялся с топором за бабкой.

Когда Айвенго было тринадцать, дядя стал совсем плох, он часто бредил, ходил только с палочкой, ноги гнили на живом человеке хлеще, чем у сифилитика. Пришлось колоть его в шею. Уколы делал ,конечно же, Толстый. Бабушка боялась промазать. Доза становилось все больше и больше... Однажды Круглому пришлось ходить по соседям и выпрашивать мак, который святят на маковый спас, чтоб насобирать дяде на очередную дозу. Иногда даже милиция привозила солому, но я не знаю взамен на какие услуги. Дядя стал настолько страшный, что вряд ли его пускали по кругу.

Дядю увезли на скорой. Абсцесс. Бабушка уехала с ним, а Толстый остался один. Три дня он жил сам по себе, на моём обеспечение. Под вечер третьего дня вернулась бабушка. Дядю перевели с реанимации в интенсивную терапию. У бабушки случился нервный срыв ‒ она орала, рыдала, рвала на себе волосы сидя на кровати и качалась взад-вперед.

Четырнадцать. Дядя снова в больнице. Забрали очень неохотно. Его конкретно ломает. Круглый с бабушкой сидели в коридоре, когда к ним подошёл врач.

‒ Люда ‒ обратился он к бабушке ‒ ему нужна доза, мы не можем ничего сделать, если он не уколется, то до завтра не доживёт. Бабушка начинает рыдать и падает на колени.

‒ Айвенго, сделать ему дозу!

Прямо в больнице, при всех. Я не знаю сколько это длилось, минуту или час, но именно тогда в Айвенго что-то сломалось. Ему стало резко насрать на мир. Он приготовил дозу.

Дядя умер через полгода, а ещё через год умерла и бабушка, но мама так и не забрала Толстого. В шестнадцать Айвенго полностью приспособился к этому ебанутому миру и стал парнем, который сейчас звонит мне и зовёт на потрахушки вшестером, я, он и четыре воткнухи. Двое в спортивном вернули мне трезвость мысли, и теперь я мчу домой переодеться и выпить эти грёбанные таблетки.

¯\_(ツ)_/¯

______________

¯\_(ツ)_/¯

3:15. Я переодетый и с растворяющейся в животе таблеткой еду в такси по адресу, который скинул мне Круглый. Початый Captain Morgan со мной, он тоже хочет зрелищ. Усатый-волосатый таксист-бизнесмен, который таксует лишь для души, мчит быстро, с ветерком, и машина у него хорошая и бла-бла-бла…

Я звоню в квартиру, и дверь открывает та, на трусики которой я уже кончал сегодня. Глазками хлоп, хлоп. Пару секунд на раздумье. И…

‒ Привет. Я тут подумал, как-то неудобно с трусиками вышло; снимай, заберу, постираю.

За её спиной появились и две другие участницы сортирного кардебалета:

‒ А чего ускакал то? ‒ Спрашивает одна из них.

‒ Да вспомнил