Лев Вершинин - Два веса, две мерки [Due pesi due misure] Страница 56

— Мы вовсе не нуждаемся в наставнике, — рискнул бросить ему вызов Медведь.

А Обезьяна добавила:

— Прекрасно без него обойдемся. Так что благодарим покорно.

— Хватит и того, что терпим твоих друзей! — изрек Козел.

А Осел, набравшись храбрости, заметил:

— Ведь мы все одинаково вопим. Как оглашенные.

— Ты сказал «как оглашенные»?! — возмутился Леопард.

— Он хотел сказать «как приглашенные», — сразу же примирительно вступился Медведь. — Просто Осел плохо слова произносит. И если уж кто вопит, так это он.

— То-то и оно. Назвать нас оглашенными! — притворившись, будто перестал сердиться, сказал Ягуар.

Недолго думая, он со скучающим видом, словно ему приходится делать это каждый день, схватил когтями Обезьяну и разорвал ее на части.

Медведь при виде подобного зверства вскипел.

— Это самое настоящее насилие, я крайне возмущен!

Не успел он договорить, как Леопард уже впился ему в горло клыками и в мгновение ока его четвертовал. Потом спокойно принялся его поедать, выплевывая кости.

Гиена, не желая отставать от дружка, набросилась на Козла и оттащила его в сторонку, чтобы там прикончить и сожрать, но ее настигла Пантера. Перемигнувшись с Королем, она сказала Гиене:

— Красотка, добычей надо делиться. Уступи-ка мне половину. Не думаешь ли ты, что я могу поделить Осла со всемогущим Королем. Да мне тогда и кусочка не перепадет.

Когда пятеро дружков наелись так, что еле держались на ногах, они накинули на себя шкуры своих жертв и, опьянев от крови, пустились в пляс. Позже, вконец обессилев, рухнули на землю, захлебываясь смехом.

— Вот теперь и впрямь можно попеть в свое удовольствие! — воскликнул Король, похлопывая лапой по вздувшемуся животу.

— Конечно, — поддакнул Леопард, — какой толк от этих зануд? Только под ногами путались.

Довольные, даже счастливые, они пошли назад и по дороге дружно рычали по команде Льва, который шагал впереди и отбивал такт. Пройдя немного, хитрец Леопард остановился и сказал дружкам:

— До чего же мы глупы! Наши хриплые голоса слышны за сотни миль, и, ясное дело, мы всех пугаем. Не умнее ли нам затаиться на время! Пока мы будем петь, остальные и рта не раскроют со страха. Как же мы тогда узнаем, не собирается ли где-нибудь новый хор бунтарей?

— Разве у нас нет службы осведомителей?

— Есть-то она есть, но, если мы криками заранее выдадим наши планы, мы им все дело испортим. Мы еще только отправимся, а бунтари уже будут знать, куда мы путь держим.

— Ох, хорошо! — воскликнул Лев, в последний раз икнув от сытости. — На сегодня хватит с нас сложных проблем. Дайте мне спокойно поспать. Об остальном поразмыслим завтра.

Он растянулся на траве и тут же погрузился в глубокий, но тревожный сон.

Приближенные недолго охраняли сон Короля, в забвенье с трудом переваривавшего сытную пищу. Уставшие от трудов и треволнений этого дня, они один за другим разлеглись вокруг Льва и сразу громко захрапели.

Быть может, привлеченный этим громким храпом, а может, запахом крови, застывшей на мордах и на шкурах спящих, один Комар стал кружить возле хищников, обезумев от счастья. Укусил там, пососал здесь, а затем подумал и решил поведать о своем открытии друзьям, кружившим над топким болотом. Услышав о столь лакомой добыче, комары густой тучей налетели на пятерых спящих и наелись до отвала, ведь Король и четыре его советника так утомились после своего пиршества, что и тут не проснулись. Из всех комаров лишь один погиб, да и то скорее по собственной глупости, чем из героизма. Привлеченный сладковатым запахом свежей крови, он проник в пасть Леопарда, и тот мгновенно проглотил его вместе с обильной слюной.

Комаров было столько, что они и не заметили исчезновения одного из них. От неожиданного дара судьбы комары пришли в состояние полнейшей эйфории и каждый помчался за десятками тысяч других комаров, с которыми состоял в родстве. Очень скоро над тем местом в лесу, где крепчайшим сном спали Король и его советники, закружилась в бешеном танце огромная комариная туча. От одного взгляда на нее дух захватывало. Не было в лесу ни единого комара, который бы не прилетел сюда, чтобы наесться вволю. Комары передавали радостную весть один другому, а потом, сражаясь друг с другом, оспаривали все новые лакомые местечки в разинутых храпящих пастях. Никогда еще им не доставалось столько яств, к тому же их жертвы так спокойно переносили укусы алчущих жал!

Внезапно Гиена проснулась от адского зуда, забила лапами о землю, стала тереть об нее морду, вскочила и задергалась, точно на нее напала пляска святого Витта. Она каталась по траве, пытаясь избавиться от тучи назойливых комаров, причинявших ей ужасные муки.

В конце концов ей все же удалось отогнать часть комаров, и они у нее на глазах полетели к другой комариной стае, с громким жужжанием кружившей над головой Пантеры. А та пробудилась наконец от нестерпимого зуда и жжения и, тряхнув опухшей мордой, как бешеная заметалась по поляне, ударяясь о деревья и тщетно пытаясь избавиться от озверевших комаров.

Тут проснулся и Леопард. Он вскочил с таким шумом, что разбудил Льва. Король потерял так много крови, что лишь смутно ощутил отчаянную безнадежность своего положения — комары проникли во все влажные уголки его тела, которые только были доступны их длинным жалам. С трудом разлепив глаза, Король увидел, что его советники удрали, даже не подумав предупредить его о грозной опасности. В миг озарения, вспомнив о своих королевских правах, он громко простонал:

— Трусы! Предатели вы, а не придворные! Бросаете своего повелителя на произвол судьбы! Где же ваши заверения, что король всегда король?

Леопард, который только что избавился от комаров, умчавшихся на подмогу своим ненасытным дружкам, терзавшим тело бедного Короля, меланхоличным взглядом проследил за их полетом и изрек:

— Какой же ты король? Не можешь даже справиться с горсткой жалких комаришек? Прощай. Не поминай нас лихом, любезный друг.

ЧЕТЫРЕ ИНКУНАБУЛЫ ДЛЯ ОДНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Перевод Л. Вершинина.

Стол и стул — вот и вся обстановка в комнате, где он меня принял. На стенах и сводчатом потолке догоняли друг друга уродливые, выцветшие аллегорические фигуры, с потрескавшейся грудью и белыми известковыми нарывами на руках и бедрах. Сколько же солнца и сырости проникло сюда через большущее окно, прежде чем эти некогда, безусловно, красивые фрески приобрели столь жалкий вид! Не успел я додумать эту свою мысль, как протоиерей, перестав молча созерцать лес вдали, повернулся и обрушил на меня лавину упреков.

— Разве вы посоветовались со мной, когда решили купить библиотеку графа Минарелли? И когда вы для ее отправки воспользовались услугами фирмы, которой доверяете, вы тоже не обратились ко мне за советом!.. А теперь, когда среди книг, прибывших в Рим, ваш патрон недосчитался четырех, самых редких, самых дорогих, по ценности равных, наверно, всей остальной коллекции, у вас достало смелости прийти ко мне? Украдены? Где? Когда? А если даже и так, я-то что могу об этом знать?.. На исповеди — говорите вы. Допустим! Значит, по-вашему, я должен ради вас нарушить тайну исповеди?!

Он снова повернулся к окну, словно желая набраться вдохновения у быстро черневшего с приближением ночи леса, который заканчивался белой полосой: очевидно, за широкой долиной начиналось море. И вот, приободрившись, протоиерей продолжал:

— Рыскайте, ищите, станьте на время сыщиком! Порасспросите, к примеру, муниципального секретаря. Я же могу лишь сообщить, что именно он занимался делами покойного графа и у него были оба ключа — от библиотеки и от сердца графа Федерико. Вы меня поняли?

Муниципального секретаря я разыскал на площади, с которой ветер вздымал и гнал куда-то пыль и мусор. Я настиг его в тот момент, когда он надевал один жилет на другой и никак не мог застегнуть пуговицы. «Должно быть, у него от бесплодных усилий разболелись руки», — подумал я.

— Да, большая неприятность, — только и сказал он, выслушав мой рассказ. — Кого-нибудь подозреваете?

Я подозревал всех, и его в первую очередь. Но как ему на это намекнуть? И я ограничился тем, что сказал:

— Многих и никого.

— Почему бы вам не начать с доктора. Как лечащий врач он в любое время мог войти в дом и выйти оттуда, особенно во время долгой болезни графа. Много ли нужно, чтобы влюбиться в книгу для того, кто и так их любит и понимает в них толк…

Пока я обошел почти весь городок, настала ночь. Доктора я застал в городском театре, он проводил репетицию любительской труппы перед благотворительным спектаклем. Зал был пуст, а на слабо освещенной сцене молодые люди и девушки, загримированные под стариков и старух, хромая и переваливаясь, неразборчиво бубнили свои реплики, которые то и дело заглушал юный голосок. Это один из юных актеров, выйдя из роли, вынуждал остальных повторять сначала всю мизансцену.