Борис Привалов - Не проходите мимо. Роман-фельетон Страница 11

И в этот момент высокодраматического накала она была поймана на слове. В дом, препираясь на ходу, вбежали близнецы. В полемическом азарте Пелагея Терентьевна тотчас же их спутала и Веру назвала Надей, а Надю — Верой.

— Каждая, конечно, хороша в своем роде, — внутренне торжествуя, согласился Тимофей, — но вот тут… как бы это выразиться?. вроде их двое, а вроде и одна. Вот один экземпляр и поедет ко мне, а другой вы оставите себе.

Мама бурно запротестовала. Вечером вернулся с поля Прохор Матвеевич и, как глава семьи, сказал свое веское слово:

— Пусть едет Вера, — произнес он, показав на Надю. — Там у них коммунальные условия и вообще жилплощадь. Тимоша ее обижать не будет. А вот новый дом отстроим — тогда назад приедет.

— Ладно уж, — буркнула Пелагея Терентьевна, — везите. Но вообще своих детей заводить надо, а не одалживать!

И Вера Прохоровна отбыла из деревни Горелово в город Красногорск.

Вера была не избалована, капризничать не умела, плакала редко и ела все. Так как в то время у ответственных работников было модно трудиться круглосуточно, то Тимофей Прохорович дома почти не бывал. А добрая Стася имела свой индивидуальный взгляд на воспитание детей: «ребенок не должен отказывать себе в радостях жизни».

— Играй, Верусик. Кушай, Верунчик. Веселись, Верочек! — приговаривала любвеобильная Станислава Петровна. — Придет время — и ты будешь вместо шоколада познавать горечь жизни…

Стоило Верусику замедлить шаг у магазина игрушек, как Стася бросалась к кассе и восторженно выбивала чеки на комплект елочных хлопушек, настольную игру «Логарифмы для самых маленьких» и на куклу, умеющую говорить несколько слов: «папа», «мама» и «агрегат».

Узнав, что Верунчику больше нравится кататься на автомобиль, чем гулять по скверу или садику, Стася вызывала машину мужа и возила девочку по окрестностям Красногорска.

— В целях развития у ребенка любви к природе, — поясняла она знакомым.

В семье Тимофея Верочек ознакомилась вплотную с шоколадом и, к восхищению Станиславы Петровны, вскоре безошибочно отличала «Золотой ярлык» от всех других сортов.

— Боже мой! Ну где вы видели еще такое дитя?! — восторгалась Стася. — Верунчик любит шоколадные изделия! Необыкновенная девочка!

Необыкновенную девочку отныне стали укладывать бай-бай с шоколадкой в руках. Однако со временем шоколад потерял свое снотворное действие. Расстроенная Стася несколько дней разучивала колыбельные песни по сборнику для клубной самодеятельности. Но Верунчик отвергла весь репертуар.

— «Нет, твой голос нехорош: очень тихо ты поешь!» — лепетала необыкновенная девочка.

Из этого заявления были тотчас сделаны оргвыводы. Стася купила патефон и набор усыпляющих пластинок. Среди них были колыбельный романс «Спи, моя радость, усни», «Беседа о воспитании дошкольников» и отрывок из художественной прозы «Кавалеры и звезды».

…В то время, когда Вера Прохоровна покоилась в постели, сосала шоколад и дремала под художественную прозу, ее сестра Надежда Прохоровна еще не помышляла о сне.

В многочисленной семье Калинкиных каждый имел определенную общественную нагрузку. Феликс пас козу, Ольга кормила кур, Владимир носил воду, Надя числилась в баюкальщицах. Она качала люльку, в которой лежал не резиновый пупс или целлулоидовый голыш, как у ее подруг и сверстниц, а настоящий, живой и довольно горластый братец Николай. Это обстоятельство укрепляло высокий Надин авторитет среди семилетних односельчан.

Когда Николай перерос колыбельные размеры и решительно отрекся от соски, Наде дали новое, не менее важное поручение. Она стала носить в поле обед Прохору Матвеевичу.

— Ты у меня скороход! — шумно встречал ее отец. — Борщ-то еще и остыть не успел. Тебе за прыть трудодни начислять надо!

И не было в такие моменты среди гореловцев более гордого своей трудовой деятельностью человека, чем Надя.

…Веру все ее городские подруги называли «воображалой». Некоторые выражались по-взрослому, еще более осуждающе: «гордячка». Вера никогда не включалась в подвижные и настольные игры сама — всегда ждала персонального приглашения. Если забрасывала куда-нибудь мячик, то терпеливо провожала его взглядом своих больших влажных глаз и ждала, когда мячик принесут. Естественно, что самые крупные неприятности имел тот, у кого игрушки оказывались лучше, чем у Веры Прохоровны. Необыкновенная девочка их просто-напросто ломала.

Чтобы укротить разрушительные наклонности своей воспитанницы, Стася покупала ей такие игрушки, лучше которых измыслить было невозможно. Вместе с заводным шагающим страусом и набором марионеток для домашнего театра приобрели по случаю и солидный министерский портфель с серебряной табличкой.

— Вот, Верунчик, — ворковала умиленная Стася, — скоро ты пойдешь в школу и этот портфельчик понесешь с собой.

Но когда Верунчик пошла первый раз в первый класс, то нести портфель отказалась наотрез.

— А домработница для чего? — спросила юная Калинкина ледяным тоном.

И тут Тимофей впервые возмутился, долго кричал об эксплуатации человека человеком, об использовании наемного труда, наконец о том, что в жизни каждый должен нести свою ношу…

— Это непедагогично — итти на поводу у ребенка, — неумолимо заявил он жене, когда та вручала портфель домработнице.

Стася молча выжидала.

Тимофей стал постепенно остывать. «В конце концов девочка не виновата, — размышлял он. — Восемь лет! Святая простота. Ангельская непосредственность. А я ей чуть ли не «Капитал» цитировал… Конечно, Стася должна была провести соответствующую воспитательную работу, но она так любит Верочку… Нельзя же любовь ставить ей в вину! И в конце концов все это мелочи бытия, муравьиная возня, пустяковина… Главное — что она охотно идет в школу, у нее есть желание быть отличницей. Это перспективно, масштабно».

— Верусик опоздает в школу из-за наших споров, — молвила Стася, приметив смену страстей на лице супруга. — Нельзя насиловать волю ребенка! Кто же понесет портфель?

— Его никто не понесет! — компромиссно провозгласил Тимофей. — Его повезут. Вызовите мою машину и поезжайте в школу!

В автомобиль быстро погрузили Веру Прохоровну, министерский портфель и сверток шоколада на завтрак. Стася с гигантским, в четыре обхвата, букетом пионов (за которым специально ездили в садоводство) едва поместилась рядом с шофером…

…В тот день у Нади тоже имелся букет, завтрак и портфель. Букет ее состоял из цветов, выросших стихийным образом. Завтрак — из доморощенных плюшек. А портфель имел уже солидную историю, ибо с ним получали среднее образование несколько предыдущих братьев и сестер Калинкиных.

По дороге в школу, возле колхозного клуба, Надя остановилась. Рыжеголовый и лохматый односельчанин ее, по кличке Валерка Мухомор, придерживая за тонкую косу девочку из соседней деревни, пытался свободной рукой вырвать у нее цветы. Очевидно, забыв нарвать себе букет, Валерка решил добыть его пиратским способом. Надя пробралась сквозь толпу первоклассниц, наблюдавших эту сцену, и наставительно сказала:

— Чужое без спросу брать нельзя!

— А я спрашивал — она не отдает, — отвечал Мухомор.

— Отпусти косу и не тронь цветов! — ультимативно заявила Калинкина.

— Поду-у-умаешь! — расхохотался Валерка и в тот же миг очутился в канаве.

— Подножка! — завопил он, вскакивая на ноги и засучивая рукава. — Запрещенный прием!

Девочки, стоявшие кругом, ликующе смеялись. Спасенная первоклассница показывала ему длинный нос, а Надя Калинкина — кулак.

Кулак на Мухомора почему-то произвел большее впечатление.

— Подумаешь, — сказал он презрительно, — пошутить нельзя! — и убежал, не найдя в себе мужества продолжать агрессивную политику.

На глазах у Нади появились слезы. Увлекшись восстановлением справедливости, она выронила свой букет. Цветы поштучно лежали в той же канаве, откуда только что выбрался Мухомор.

Стоя над рассыпанными цветами, девочки-первоклассницы о чем-то шептались. Потом одна из них подошла к Наде и вручила ей громадный букетище.

— Это тебе, — сказала она упавшим голосом, — передашь учительнице от всех нас!

…Вера чувствовала себя маленькой хозяйкой большого дома. Во время войны, пока Тимофей Прохорович был на фронте, Станислава Петровна окончательно утратила инициативу в семейных делах. Возвратившийся Калинкин в первый же день понял, что бразды домашнего правления твердо держит в руках одиннадцатилетняя Вера Прохоровна.

Сначала, как положено, Тимофей даже пожурил Стасю за бесхребетность и мягкосердечие. Но потом поразмыслил и успокоился:

«Все-таки у Верочки характер наш, калинкинский! И хорошо! А разве с таким, как у Стаей, проживешь?»