Ф. Илин - Сказания о славном мичмане Егоркине Страница 19

– Вот, к примеру, ведь что сделал наш старпом Тетушкин? Он сам придумал создал и применил на практике прием, под названием: «Ужасотерапия» – похвастался Палыч-Сан, – Ну, да, вон Гайдар Тимурыч грохнул нас всех «шоковой терапией», достал нас до печенок – до сих пор пенсионеры в шоке – а эта метода зовется – «ужасотерапия».

Потому, что ее объект, да и кое-кого в округе охватил фактический ужас. Это было куда как эффективнее педагогического приема типа вашего – «хук правой в голову». Наверное, так его и называют педагоги, и на новый он никак не тянет! – привычно «укусил» он Быкошеева и перевел дух, привычно сунув в рот колесико колбасы, наскоро глотнув чай из кружки и продолжил:

– Так вот – слушайте! Возвращаемся мы как-то из странствий дальних, короче, с боевой службы, из-за самого экватора. Помните – Ангола, Мумбия, Бегометия, Конакревка… Друзей было – и все за наши безвозвратные займы и кредиты!

Все, отвоевались – думаем мы, может быть, еще неделя остается до возвращения в родную базу, пусть – десять дней… там – дом, и полет фантазий на разные темы по интересам.

Все уже веселые ходят, встречу с семьями предвкушают, об отпуске мечтают. Только командир знай себе – накручивает хвосты вахтенным офицерам, механикам, старпома дергает за болезные места и вдохновляет на ратные подвиги. Опыт не купишь и не пропьешь – кто-кто, а он-то знает, что все гадости случаются чаще всего на последнем этапе, когда о доме думают куда больше, чем о стихии за тонкими бортами кораблей. А железо – оно тоже устает! Факт!

Иду я как-то себе на развод, на вахту заступаю, а тут слышу, командир сверху кричит: – Стой, куда, вернись, ты же офицер! Де-ж-ж-журный! А ну, найти-ка мне Парилкина! Опять, подлец, исчез у меня из-под носа!

А Парилкин – это был наш помощник по снабжению – очень талантливый и последовательный лентяй и бездельник. Отчет по продовольствию – это важный завершающий аккорд в симфонии возвращения, и, пока этот самый отчет не представят и его не одобрят в соответствующих органах – командира в отпуск могут и не пустить – подвиги – подвигами, но материальная ответственность… Товарищи из тыла всегда пытаются приставить нож к горлу – знай мол, наших!

Так вот, этого самого отчета пока в природе не было. Как говаривал один из моих любимых командиров, в этом отчете еще «даже конь не расцветал». Вот наш командир и решил посадить помощника под свой неусыпный контроль в свой же собственный салон – чтобы он хоть так занимался своей работой и избежал неприятных сюрпризов. Только все было тщетно – помощник каждый раз исчезал, прямо из-под носа, как дым в открытой форточке, лишь только командир, случалось, отворачивался.

Этот самый Парилкин уже был давным-давно лишен приказами разных начальников всех мыслимых выплат и вознаграждений, и, поэтому, уже ничего не боялся и жил себе спокойно, не трогая службу руками! Что и собирался делать и далее – как минимум, до следующего года!

Командир уже не раз вслух жалел, что он не капитан пиратского корабля, вот тогда бы он бы давным-давно отправил Парилкина за борт по доске – да еще раза три, исключительно для садистского удовольствия – и своего, и старпома.

Но лентяя этими мечтами не проймешь! Однако, делать с ним что-то надо было!

И вот Тетушкин решил помочь командиру. Он привлек к этому делу меня, еще кое-кого. Мы собрались и заговорщицки обсудили коварный план нашего старпома, капитана 3 ранга Бориса Александровича Тетушкина, доработали детали и…

Для натуральности и чистоты эксперимента круг посвященных был ограничен, а роли были четко расписаны. Даже очень, потому, что каждый знал только свой кусочек сценария!

Вдруг рано-рано утром приходит шифртелеграмма командиру. И в ней, прямо от командира нашей маневренной базы в Арнобии – большой персональный привет! Оказывается, после нашего ухода выяснилось, что кто-то продал местным спекулянтам большую партию советской говяжьей тушенки. Да еще, аккурат, в то же самое время среди местного населения прокатилась волна тяжелых пищевых отравлений. Местная полиция немедленно связала с этой самой тушенкой – раскрываемость повысить, придать делу политический душок в целях повышения уровня наград за свою работу. Назревал скандал на уровне посольства, местные власти требовали тщательного расследования и уголовного наказания виновных в смерти и телесной немощи своих сограждан.

Между прочим, в той же телеграмме говорилось, что судить виновного предлагалось их судом на их же территории, а за такие штучки по военному времени у них приговаривали к смертной казни путем посадки на большой и толстый кол, обмазанный старым солидолом. Короче, все выглядело примерно так!

После прочтения и ознакомления командира с текстом телеграммы, последовало ее бурное обсуждение нашей «большой тройкой» – командиром, замом по политической части и старпомом. Командир делал «вливание» старпому, не стесняясь ни в тоне, ни в выражениях – да так, что закрытая дверь его каюты не спасала от разглашения этой информации! Поэтому, об этой телеграмме услышали сразу несколько человек.

– Доигрались вы, уважаемый Борис Александрович, вместе со своим Парилкиным! – издевательски ревел командир на всю надстройку: – Вот теперь вас всех за цугундер возьмут и поведут в подвалы иголки под ногти загонять! А я в этот момент буду выковыривать из своей… м-да-а, здоровенную, неструганную морковку, которую мне засунет командующий за мою доброту к вам и приобретенную в море служебную слепоту! – тут капитан 2 ранга понизил голос и доверительно продолжил: – Только никому не говорите, но, по приходу в Противосолнечную губу нас будут ждать ревизоры, и прокуроры с машиной с решетками. Они опечатают всю документацию, а у него, у Парилкина-то, и отчета-то нет!

– Точно – нет?

– Что б я сдох! – поклялся командир, – Так что, выведут его отсюда в наручниках ненадолго – где-то лет на пять – шесть. Думаю, в Арнобию все-таки не выдадут, он хреновый, но все-таки, – офицер! Валерий Сергеевич, ты не знаешь, сколько теперь дают, в совокупности, за воровство или халатность, вместе с убийством по неосторожности? А то и в Африку отдадут, а там… – командир замолчал. А что с Парилкиным было бы в Арнобии, все на корабле уже знали и так.

Старпом виновато оправдывался. Эти новости быстро разлетелись по кораблю при непосредственном участии вестовых кают-компании и других случайных свидетелей.

А я отправился искать своего друга-приятеля Петрюка. Тот, довольный, сидел в каюте и гремел костями «коши», безжалостно обыгрывая простоватого боцмана. Ему удавалось выбросить нужную комбинацию, и соперник часто зло шипел и негодующе плевался: – Анатольевич, гад, да за такой мухлеж в приличном обществе бьют подсвечниками!

– Я мухлюю? Да побойся Бога, все ведь на твоих глазах!

– Паша, – сказал я, отвлекая его от обычной ленивой перепалки, – твоему начальнику, по всему выходит – абзац, его уже ищут по кораблю с собаками и фонарями!

Я выложил своим приятелям под большим секретом то, что случайно услышал под дверью командира. Услышав все это и осмыслив слегка, Петрюк побледнел и заметно обмяк.

Ему вдруг стало не до игры! Я сказал, что, мол, ищи, давай, своего шефа, пусть он немедленно берется за отчет, вместе с тобой! Может быть, это и не вы виноваты вовсе, мало ли там всяких войск, да каждый со своей тушенкой! Да и провокация какая в полной вероятности!

Сказав это, я заторопился по своим делам. Однако, отойдя подальше, я спрятался за приоткрытую дверь душевой и стал смотреть, что будет дальше. Коренастый Петрюк резвым колобком покатился по коридору, живо спустился по трапу куда-то вниз, и оттуда тотчас послышались грохот грубо открытой двери и возбужденные крики – и его, Петрюка, и Парилкина, который слабо оправдывался, а мичман яростно нападал. Наконец, наш незадачливый помощник с заспанной физиономией, выполз из каюты и побрел на свое «рабочее место».

– Да вы не бойтесь, товарищ старший лейтенант! Не выдадут наши своего офицера в руки правосудия африканской страны! Неприлично это! Просто дадут вам лет десять колонии. Посидите где-то под Архангельском, дрова попилите, или в Перми гранит порубите…

Парилкин грозно зыркнул в мою сторону и ускорил свой шаг. Ни слова не обронил! Мрачные мысли душили изнутри бедного помощника и рисовали картины будущего одна страшней другой!

Тем временем, мой приятель вернулся в каюту, я – за ним. Паша достал откуда-то из-под стола банку фруктового сока, двумя точными ударами ножа вскрыл ее, припал к отверстию в крышке и большими глотками опустошил литровую емкость наполовину. Спохватившись, предложил сок и мне.

– Извини, понимаешь, нервы! Так как ты думаешь, это серьезно?

– Серьезнее не бывает! Командир говорит, аборигены крови требуют! А ты-то, что вдруг задергался?

– Да так, вроде бы и не с чего – вот только не помню, на что я выменял черепаховый панцирь? Кофе, так вроде бы на хозяйственное мыло, орехи кола – на одеколон «Гвоздика», брусок черного дерева – на личную «сгущенку», ты знаешь, я ее терпеть не могу. А вот панцирь на что – убей, не припомню! Может, точно, на тушенку?