Олифант Олифант - Собаки! Страница 2

— Ох, язви меня, — воскликнул бульдог, роняя топор. — Не успел я с банькой то, ох, не успел.

— Ты говоришь, Кики, — как сквозь сон, прошептала Наталья Дмитриевна.

— Да тут в Сибири, язви меня, и рыба запоёт, — радостно отозвался бульдог, поддерживая под руку госпожу. — Говорил я Михайлу Александровичу, что к утру вас надобно ждать! А он всё вечером, да вечером.

— А где он? Здоров ли?

— Да здоров, здоров. Спит, сердечный. Вчерась с ним полночи пельмени лепили. Ох, и пельмешки вышли, — Кики озорно блеснул круглыми глазками. — Двадцать штук сам съел, как одну копеечку! Господи, да идёмте в избу, княгинюшка. Сейчас Михайла Александровича разбудим, чайку, пельмешек. А тут уж и я с банькой поспею.

— Постой же, Кики, — Наталья Дмитриевна замедлила шаг, — но как же так? Ты же пёс, не человек. Как же у тебя получается?…

— Да шут его знает, — рассмеялся бульдог и шмыгнул носом. — Природа такая, наверное. Сибирь-матушка. Ого-го-го, — заорал он во всю глотку и, довольно улыбаясь, повёл княгиню в дом.

Из сборника «Венские городские легенды».

Давным-давно в старом добром городе Вена жил портной Эрих Шнауцер. Был он беден и одинок. Странное дело, но, несмотря на всё его мастерство и умеренные цены, заказчики обходили мастерскую Шнауцера стороной. А девушки… девушки, почему то, чувствовали себя рядом с ним, как-то неуютно и тоже избегали портного. Впрочем, много странностей окружало Э. Шнауцера. Завидев его, собаки поджимали хвосты и начинали выть.

Он никогда не ел, и, просто, не выносил запаха чеснока.

В доме его не висело распятие.

Отказывался брать заказы с серебряным шитьём.

Думаю, что продолжать не стоит. Действительно, Э. Шнауцер был оборотнем. Сказать, что в городе об этом никто не догадывался, пожалуй, нельзя. Но, так как, обернувшись волком, портной не бесчинствовал, не забирался в дома, а приканчивал какого-нибудь бродягу или разбойника, то в мэрии на это смотрели сквозь пальцы. В конце концов, по ночам добропорядочные граждане должны спать в своих постелях, а не бродить по тёмным переулкам. Да и на сторожах можно сэкономить, как-никак, а с заходом солнца улицы Вены пустели.

Не знаю, сколько бы это продолжалось, но однажды в полнолуние Шнауцер, подвывая и клацая зубами, отправился в очередное путешествие по городу. Сверкали звёзды, морозный воздух наполнял лёгкие, и душа его пела. Не прошло и нескольких минут, как он учуял, догнал и загрыз первую бродяжку. И тут, из кучи тряпья, что выпала их рук жертвы, раздался писк. Эрих, уже догадываясь, что там, развернул тряпки и увидел плачущую новорожденную малютку. Что было делать несчастному оборотню? Прячась в тени домов и прижимая к груди шевелящийся свёрток, Шнауцер огромными скачками бросился домой. Так у портного поселилась девочка, которую он назвал Миттель. Миттель Шнауцер.

Разумеется, Эрих с восторгом принял бремя неожиданно свалившегося на него отцовства. Теперь он работал день и ночь, дабы у ребёнка было всё самое лучшее, что мог предоставить город. Дом его был буквально завален игрушками и сладостями, на подоконниках появились цветы, а в клетках радостно пели щеглы и канарейки…

И что самое интересное, скажем так, вопреки всему, прожили они свою жизнь долго и счастливо. Миттель Шнауцер выросла, вышла замуж, нарожала папаше внуков, и умер он в своей кровати спокойный и радостный, окружённый многочисленной семьёй. Нет в этой истории серебряных пуль, осиновых кольев и обезумевшего от горя оборотня, рыдающего над растерзанным трупиком дочери. Это хорошая история.

А во славном граде, да во КиевеНа честном пиру князя СолнышкоИз тоя из земли, да Ляховицкия,Сидел, пил вино Вольга Бовович,Вольга Бовович, удалой боец.

Говорит тут князь стольно-киевский,— Вот имею я села с сёлками,Да имею города с пригородками,Но тоска во мне живёт горькая,И печаль меня гложет лютая.Не имею я на своём дворе,На своём дворе, да на киевском.Мелка пёсика цвета чёрногоКого люд зовёт Ризеншнауцер.Поднялся боец Вольга Бовович,Говорит слова похвальбовые.— Не кручинься князь Ясно СолнышкоТы забудь печаль, стольно-киевский.Оседлаю я коня резвого,Поскачу на нём в земли дальние,И вернусь к тебе, в красный Киев-градНе один вернусь, а с подарочком,Ой, с подарочком-Ризеншнауцером.

И садился он на лиха коня,Да на лиха коня, на буланова.Покидал боец стольный Киев градИ держал свой путь в земли дальние.

Пять годов скакал Вольга Бовович,Пять коней сменил добрый молодец.Обыскал боец земли чуждыеЗемли дивные, да заморские.И вернулся он в славный Киев град,В стольный киев град к князю Солнышко.— Не казни меня, — говорит боец.— Не секи мою спину-спинушку,Да не бей меня по головушке.Не сыскал я пса Ризеншнауцера.

Засмеялся тут Ясно Солнышко.Да притопнул он, резвой ноженькой.— Пошутил я так, Вольга Бовович,Сочинил про пса Ризеншнауцера.Обознатушки-перепрятушки.

«Цверг» переводится со старогерманского, как «злобный гном» или «маленькая чарочка крепкого напитка», а проще говоря — стопка самогона. Надо отметить, древние германцы имели весьма отдалённое представление о самогоноварении, и в крепких напитках разбирались слабо. Любая жидкость крепче тридцати градусов привозилась издалека, крайне высоко ценилась и измерялась в цвергах (своего рода каратность). Тут нельзя с гордость не отметить, что наши предки отмеряли сии напитки вёдрами…

Итак, порода Цвергшнауцер, если обратиться к этимологии, означает Шнауцера, выпившего свой цверг (где-то 50 грамм). Заметьте, не пьяный шнауцер, а, именно, выпивший стопочку. Представьте. Осень, накрапывает дождь, листва уже опала и на улице ещё не холодно, а просто зябко. А надо идти, к примеру, на двор, что бы починить просевший забор. И вы, аккуратно берёте в правую руку цверг, в левую, тремя пальцами, охапочку квашенной капустки и ап! И хорошо, и на душе славно и легко. Так и малыш Цвергшнауцер, словно махнувший свою стопочку, живёт всегда в капельку приподнятом настроении. Молодец! Сердце радуется и поёт, когда я вижу его.

Локи, бог огня, прожил три года у великанши Ангрбоды. За это время она родила ему трёх детей: дочь — наполовину красную, наполовину синюю Хель (богиня царства мертвых), гигантского змея Ёрмунганда и волчонка Фенрира.

— Сначала богиня, потом змей, затем волк… Закономерность такова, что четвёртым ребёнком запросто может быть таракан, — решил про себя Локи и покинул супругу с детьми. Как росли Хель и змей я, по-честному, не помню, а волчонка пригрел у себя Тюр, бог воинской доблести. Бессчётное количество раз Фенрир сбегал от хозяина, но тот находил его и сажал на цепь. Однажды, подросший волчонок, так хитро спрятался на острове Свальбард, что Тюру пришлось потратить несколько лет на его поиски. За эти годы Фенрир обзавёлся многочисленным потомством, вытянутыми в длину и абсолютно голыми щенками. — Эких ты, братец, Шпицев наплодил, — удивился Тюр (Spiess — длинная палка) (Остров же Свальбард с тех пор именуется Шпицберген). В конце концов, волчонок вырос в волка, откусил хозяину руку и был посажен Одином на волшебную цепь в подземной пещере. Навестил Один и Свальбард-Шпицберген, где стремительно размножалось потомство Фенрира. Посмотрел на голых, вечно мёрзнущих собак и произнёс знаменитую фразу — «Сын за отца не отвечает», после чего наградил бедняг густой и тёплой шерстью. Со временем, у викингов появилась добрая традиция — перед длительными весенними рейдами, останавливаться на Шпицбергене, дабы каждый воин мог взять с собой в плавание шпица, а то и трёх. Мохнатый пёс служил отличной грелкой промозглыми морскими ночами. Когда же, после нескольких недель пути, ладья приставала к берегам Европы, шпицы, озверевшие от солёных брызг, качки и отсутствия удобств, бросались прочь в гостеприимные луга и леса. Так викинги и ошпицили Европу…

На какой собачий сайт не зайди, обязательно описание породы начнётся со слов «…это очень добрые и дружелюбные собаки». Даже если на фотографии стокилограммовый монстр, с налитыми кровью глазами и оскаленной пастью, помните, что он «неагрессивен и легко дрессируем». Так же, как и остальные породы, Вольф-шпиц добр, кроток, нежен и человеколюбив. Что, кажется мне, несколько подозрительным. Ведь на протяжении веков заводчики пытались сделать всё, что бы их питомцы как можно меньше напоминали своих предков волков. Короткая шерсть, огромные глаза, уши до земли, приплюснутые морды, пятнистые шкуры — вот далеко не полный перечень. А Вольф-шпицу взяли, да оставили шерсть и расцветку прародителя. Представляете, как воротят от него носы остальные собаки? Мол, «что за у Вас, батенька, за фасон?» или «о, прабабушкино пальтишко?». Представьте себя, современного человека, с внешностью питекантропа. Шерсть, надбровные дуги, челюсть, руки до колен. Хорошо ещё, если вы боксёр, а если — дама? И после всего этого Вольф-шпиц человеколюбив? Думаю, что он просто не в курсе, кто его таким сделал. Считает, бедняга, что сам таким уродился и надеется, что придёт время и он, как гадкий утёнок… Не придёт.