Феликс Кривин - Пеший город Страница 29

Кругорак очень понравился Кистеперке. И Кистеперка ему понравилась. Настолько понравилась, что он даже предложил ее подвезти. Кистеперка долго не решалась, она еще никогда ни на чем не ездила, но Кругорак был до того симпатичен и мил, что ей захотелось на нем поездить.

Дедушка сам подсадил ее на колесо, Кругорак крикнул: «Поехали!» — и они поехали. Но долго не проехали. Только один оборот сделали, и Кистеперка оказалась под колесом. Природа умеет защищаться.

Кругорак растерялся. Загадочное, говорит, явление. Когда я один езжу, то ни на кого не наезжаю. Видно, я не пассажирский, а просто прогулочный. Я не рассчитан на то; чтоб на мне ездили.

А кто рассчитан? Природа такого не придумывала. Это уже потом появились любители ездить друг на друге.

Кругорак очень расстроился. Он хотел увезти Кистеперку, жениться на ней, но ей, видно, нужен пассажирский муж, а он всего лишь прогулочный. Так, прогуляться по жизни, одну переехать, другую переехать — разве ж это семейная жизнь? И он укатил, галантно раскланявшись на прощание.

А дедушка и внучка двинулись дальше к океану. Не так уж и двинулись: они тащились, волочились, плелись, шаркая плавниками о землю. Потом разошлись понемногу, стали шагать, ступать и даже топать. Что значит практика!

Да, не зря говорят в народе: мать сыра земля. Потому что суха земля — это не мать, а скорее мачеха. Особенно когда из воды впервые выходишь на сушу.

Совсем обессилел дедушка. В его возрасте ходить по сухой земле на плавниках — легкое ли дело!

Лежит дедушка на земле, шагу сделать не может.

— Воды! — просит.

Каждый умирающий просит воды, потому что все мы вышли из воды, и хочется перед смертью увидеть родину.

Побежала за водой Кистеперка. Поковыляла, пошкандыбала: и сама от усталости еле держалась на плавниках.

Лежит дедушка, просит воды, а тут и Крабоход появился. Догнал наконец, хотя все время уходил куда-то в сторону. Но если четыре раза свернуть в сторону, как раз получится, что идешь прямо.

Бросился Крабоход за водой, но не прямо к воде, а опять в сторону. Ему бы повернуться к воде боком и так идти, приноровиться к своей привычке, а не бороться с ней в такой неподходящий момент. Но это ему не пришло в голову, потому что тоже шло как-то боком.

Лежит дедушка, просит воды. А тут и Кругорак катится по дороге. Переехал дедушку, стал ругаться, честить этих пешеходов, которые только и знают, что кидаются под колеса, но, увидев умирающего дедушку, развернулся, переехал его и отправился за водой.

Первой вернулась с водой Кистеперка. Напоила дедушку, побрызгала водой, сразу легче дедушке стало.

А тут и Кругорак появился. На большой скорости переехал дедушку и стал кропить его водой. А Крабохода все не было. То ли он все еще шел в сторону от воды, то ли уже в сторону от дедушки, с водой возвращаясь.

И пошли они через всю сушу к океану. Ползли, ковыляли, катились в океан, мужественно преодолевая негостеприимную сушу. И все говорили: только бы нам добраться до океана! Уж в океане-то мы заживем! Пока еще мы не живем, но в океане мы заживем по-настоящему!

По вечерам Кистеперка растирала дедушке плавники, на которых от ходьбы выросли большие мозоли. Они с дедушкой думали, что это мозоли, а это были пятки, какие бывают только на ногах. Это объяснил им встречный Жук, который давно уже жил на суше. Смеясь над дедушкиными мозолями, Жук падал на спину, задирал ноги и показывал, какие у него пятки. И от чего они, вы думаете? Конечно, от долгой сухопутной ходьбы.

И вот наконец океан. На его берегу загорали отдыхающие, в основном насекомые, потому что население суши состояло в основном из насекомых. И еще скорпионов и пауков. Веселое было время!

Из воды выглядывали родители Кистеперки и горько плакали, отчего вода становилась соленой. И другие родители тоже плакали.

С тех пор вода в океане соленая: это слезы по тем которые вышли на сушу.

— Мама! Папа! — крикнула Кистеперка. Но они ее не узнали.

— Дети мои! — крикнул дедушка. Но они и его не узнали.

Сухопутные родственники до того изменились, что даже не были похожи на рыб. Солнце выжгло из них все рыбье и оставило какое-то земноводное.

А родители мало изменились. Только постарели. Кистеперка прыгнула в воду, чтобы их обнять, но они отшатнулись от нее, как от посторонней. Вместо таких родных и любимых плавников, у нее были ножищи, каких в их роду сроду не видывали.

Хотя длинные ноги тоже имеют свою прелесть. На некоторых они произвели впечатление, и они воскликнули:

— Ах, какие ножки! Таких ножек нет ни у брюхоножки, ни у сороконожки!

Кистеперка смутилась и вышла на берег.

— Что-то мне купаться не хочется, — сказала она, впервые употребив это новое для рыбы слово: купаться.

Раньше в воде жили, а не купались. А теперь только купаются. А на суше живут. Если, конечно, позволяют обстоятельства.

А дедушка не вылазил из воды. Вода — это была его стихия.

Кистеперка смотрела на океан, где остались ее родители, и в последний раз думала: а может, вернуться? Ведь они так долго шли к океану и наконец пришли… Но ей не хотелось купаться.

Наверно, они слишком долго шли. Почему они так долго шли? Ведь их выплеснуло недалеко, их болото было совсем рядом с океаном. А они все шли и шли, шли и шли, обдирая плавники о песок, все кружили по этой горячей пустынной суше…

Дедушка Целакант вынырнул из океана и увидел Крабохода, который очень спешил, — правда, немножко не в ту сторону.

— Дедушка! — кричал Крабоход. — Дедушка! Я принес вам воды!

В центральный комитет по делам одноклеточных

Довожу до вашего сведения, что во вверенном вам океане имеют место неуставные отношения. Вместо того, чтобы множить ряды простым делением, некоторые простейшие заводят сомнительные связи на стороне, привлекая для этого так называемых женщин (название-то какое!). И теперь они не делятся, а соединяются, попирая законы одноклеточной морали.

Добро бы соединялись, как мужчина с мужчиной. Мужскую дружбу, солидарность, взаимовыручку еще можно понять. Но соединяться с женщиной на голубых просторах нашего океана для мужчины противоестественно. И для этих неуставных, противоестественных отношений придумали словечко такое же сомнительное: любовь.

Уважаемые члены Центрального комитета, как вам нравится перспектива соединяться с женщиной, да еще вдобавок на основе какой-то любви? Когда мы множили наши ряды простым (пускай простым!) делением, каждый из нас в одиночку давал двоих, а теперь для одного требуется как минимум двое. Для рождения — двое, а для смерти достаточно одного. Прикиньте прирост населения. Если так дело пойдет, у нас вообще никого не останется в океане.

А старость? Когда мы множили наши ряды делением, у нас и смертность была равна нулю, и старости не было. Мы прямо из молодости впадали в детство. И даже в два детства — таков был результат деления. А теперь мы и стареем, и умираем, скоро весь Мировой океан превратится в огромный дом престарелых посреди необъятного кладбища.

Пора это прекратить. Пусть наш голубой океан остается голубым и незамутненным. Обойдемся без женщин. Хорошо бы их вообще куда-то убрать.

Потомственный простейший,

ветеран одноклеточного труда

(фамилия неразборчива).

Мужчина и женщина на фоне любви

Там, где женщина должна мужаться, мужчина должен жениться.

В любовном треугольнике по меньшей мере один угол тупой.

Любовь — это единственный вид деятельности, где любители предпочтительнее профессионалов.

И любовь к себе бывает плодотворной. У одноклеточных.

Любовь — это такое явление, которое, сокращая жизнь каждому человеку в отдельности, удлиняет ее человечеству в целом.

Зло любит ревностью.

В любви не может быть все тютелька в тютельку. Может быть либо дяденька в тетеньку, либо тетенька в дяденьку.

Семья не должна быть клеткой. Поэтому одни ломают ее, а другие аккуратно прорезают дверцу и выходят по мере надобности.

Пока супруга квакши-кузнеца строит бассейн, муж сидит у нее на спине и ждет, когда уже можно будет купаться.

Между тигром и акулой не бывает любви: акула не выносит желтого цвета, а тигр терпеть не может голубого. Не потому ли тигры и акулы на Украине не водятся?

Любовь — это отсутствие альтернативы при наличии альтернативы.

Значит, Адам и Ева не любили друг друга.

Любили б они друг друга, мир был бы совершенно иным.

То, что в старину прикрывалось фиговыми листиками, сегодня увенчивается лавровыми.