Михаил Козырев - Пятое приключение Гулливера Страница 31

Не обошлось и без странностей. Так, сначала было подано сладкое, потом мясные и рыбные блюда, затем уже суп, а напоследок соленая рыба. Такой порядок не мог не показаться мне неестественным, но спросить объяснения было не у кого, так как переводчик сидел далеко от меня. Впоследствии я узнал, что таков был обычай дворца, и мне пришлось из-за этого пережить немало неприятностей. Дело в том, что сладкое перед обедом портило мне аппетит, а есть суп после обеда просто не хотелось. Сладкое я старался обычно подсунуть соседу, а от супа отговаривался нашим английским обычаем обходиться без первого блюда; эти уловки сходили до поры до времени благополучно, но в свое время враги припомнили их.

После обеда все подходили к королю и королеве и благодарили их, целуя большой палец руки. Некоторых, в том числе и меня, король задержал в зале. Я прождал несколько минут, пока он разговаривал с придворным, судя по знакам отличия, занимавшим большой пост. Как я потом узнал, это был первый министр и ближайший советник императора, человек еще молодой, высокий и статный, с красивым лицом, обрамленным белокурой бородкой и бакенбардами.

Говорил, собственно, министр, а король только кивал головой, причем несколько раз взглянул на меня: из этого я понял, что речь шла о моей особе. Кончился разговор вполне благополучно, потому что первый министр, подойдя ко мне, с мягкой улыбкой произнес несколько непонятных слов, после чего подошел переводчик и мы прошли в спальню короля.

Царственная чета расположилась в уютных креслах, я сел на стул посреди комнаты, переводчик — рядом со мною.

— Рассказывай, — приказал король.

Я постарался для первого раза не ударить лицом в грязь, зная, что от успеха моих рассказов зависит все. Я рассказал им о стране маленьких людей — лилипутов, о которых читатель знает из первой части моего путешествия, но при этом напирал на такие подробности, которые по совету Ричарда Симпсона я предпочел опустить в печатном издании; я заметил, что императору и королеве такие подробности пришлись больше всего по вкусу. Император много смеялся, слушая мой рассказ об остроумном способе тушения пожара, даже задал несколько вопросов. Привести эти вопросы я не могу, так как они касались вещей, о которых не принято говорить в обществе.

Когда внимание слушателей утомилось, а король заснул, сидя в кресле, королева, удостоив меня милостивой улыбки, сказала:

— Иди куда хочешь, иностранец. Император отсрочил тебе свою милость. Но, чтобы не лишиться ее, приходи каждый день к обеду и продолжай свои рассказы, которые так понравились нам.

Я поклонился и поцеловал туфли своей госпожи.

Признаться, я очень устал и рад был немедленно устроиться где-нибудь на ночлег, но, выйдя от короля, оказался окруженным толпой придворных: некоторых я видел во время суда, некоторых за обедом — все они наперерыв старались сказать мне какую-нибудь любезность.

Мужчины удивлялись моему уму, женщины — красоте, все вместе — оригинальности моего костюма. Меня поразила одна особенность в обращении этих людей — склонность к преувеличениям, доходившая иной раз до смешного. Так, дворец они называли величайшим в мире, хотя я видел здания, своей обширностью раз в десять его превосходящие; нелепую мазню, украшавшую стены гостиной, — шедеврами живописного искусства; давно потерявшего голос первого королевского тенора — гениальным певцом; сильно подкрашенную пятидеситилетнюю даму — весенним цветком; кислое вино — нектаром богов, и даже облезлый кот был назван прекраснейшим представителем животного царства.

Если бы я по опыту не знал, что при всех дворах мира принята в обычай лесть, я бы предположил, что придворные видели жизнь в волшебном зеркале моей веселой горничной. Они не понимали даже, что грубая лесть переходит в иронию, а похвала — в насмешку.

Не остался в долгу и я. Выразив восхищение красотой дворца и обширностью города, украшенного перлами архитектуры (я имел в виду уже описанные выше тюрьмы), я назвал деревянные эшафоты и виселицы лучшим украшением столицы. Я удивился остроумию мастера, придумавшего прекрасный аппарат для моментального отделения от туловища непокорных голов, выразив сожаление, что не успел испытать на себе его действия. Я похвалил обычай начинать обед со сладкого, сказав, что эта система сильно сокращает расходы императора на угощение незваных гостей, и даже выразил признательность лакею, отнявшему у меня бутылку дорогого вина, вероятно, с той целью, чтобы предохранить меня от возможной в моем возрасте подагры.

Я поразился стройности жены военного министра, станом своим напоминавшей тыкву, похвалил нос главного судьи и пожалел при этом, что сам не обладаю таким же, иначе в нашей стране я немедленно занял бы подобный же пост, так как при помощи такого носа очень удобно копаться в своде законов. Плешивому министру финансов я сказал, что его лысина напоминает мне луну, восходящую над берегами Атлантического океана. И многое я еще мог бы сказать этим любезным людям, если бы меня не клонило ко сну в такой степени, что, не побоявшись нарушить этикета, я откровенно сознался, что не спал три ночи подряд.

Мне тотчас же была отведена тесная каморка под входной лестницей дворца, которую квартирмейстер назвал моими апартаментами. Устраивая меня на жестком ложе, он совершенно серьезно заявил:

— Император так заботится о вашем покое, что приказал поставить к дверям часового.

Напрасно я доказывал, что в стенах царского дворца я и безо всякой охраны чувствую себя в полной безопасности, — всю ночь у моей двери дежурил вооруженный солдат, готовый каждую минуту защитить меня от вражеского нападения. В самых изысканных выражениях я поблагодарил квартирмейстера за эту заботливость, заявив, что еще нигде в мире не встречал такого приема.

Это, впрочем, было недалеко от истины.

Несмотря на жесткую постель, духоту, большое количество клопов и другие неудобства, я спал так, как не спал еще никогда в жизни.

Глава четвертая

Гулливер изучает язык страны и исполняет должность королевского рассказчика. Первые сведения о государственном устройстве и населении Юбераллии. Религия юбералльцев. Почему император носит титул спасителя.

Проснувшись и по мере возможности приведя в порядок свою одежду, я попытался было выйти на улицу, чтобы по усвоенной мною еще в Англии привычке немножко пройтись перед завтраком. Я открыл было дверь, но часовой безмолвно загородил дорогу. Так как он был вооружен огромным арбалетом и на поясе у него, кроме того, болталась шашка, я счел всякие препирательства излишними. Зная, что сила есть убедительнейший из доводов, я предпочел молчаливо покориться своей участи. Терзаясь муками одиночества, голода — мне забыли принести завтрак — и вынужденного бездействия, я смотрел сквозь тусклые стекла окна на небольшой грязный угол двора с выгребной ямой и чахлым полузасохшим деревцем, который только и был виден из моей комнаты.

Но перебрав в памяти все события вчерашнего дня, вспомнив, какой опасности мне удалось избежать, вспомнив милостивые слова королевы, я решил терпеливо переносить заключение, спокойно ожидая дальнейших событий.

Незадолго до обеда я был порадован появлением горничной, которая предложила мне починить мой костюм. Она просидела в моей комнате около часа, ловко работая иголкой и еще лучше — языком. Я воспользовался ее присутствием, чтобы перенять от нее несколько самых необходимых фраз и названий обыденных предметов. Так же, как и вчера, она провела меня к обеду, который, кроме, пожалуй, худшего качества, ничем не отличался от вчерашнего.

Так прожил я по крайней мере месяц.

Король из чрезмерной заботливости о моей безопасности не распоряжался снять с моей комнаты охрану, завтрак и ужин мне приносила та же горничная, а во внутренних покоях дворца я появлялся только в часы обеда. Читатель, который по прежним моим путешествиям знает о моей любознательности, конечно, догадается, что затворнический образ жизни не мог удовлетворить меня. Уже через два дня я заявил первому министру о своем желании поближе познакомиться с лучшей из стран, осмотреть достопримечательности города, изучить порядки страны, быт и нравы ее жителей.

— Не сделав этого, — сказал я, — я буду считать свое время преступно потерянным.

— Что скажет император, если вы уйдете и не вернетесь? — возразил министр. — Ведь вы не знаете языка и легко можете заблудиться.

Я ответил, что изучить их язык — первое мое желание, тем более, что самому императору будет приятнее выслушивать мои рассказы непосредственно от меня, без помощи переводчика.

Первый министр ничего не мог возразить и прислал мне учителя, с помощью которого я быстро усвоил язык страны и скоро мог без посторонней помощи выполнять должность королевского рассказчика.