Djonny - Сказки темного леса Страница 35

К стыду этого корифея Толкиеноведения нужно признать — он не ответил ни на один из интересовавших нас вопросов. Проповедовал он увлеченно, но немного не по существу, а закончил своё выступление просто бесподобной формулировкой:

— Злой Властелин гонит пургу и зной! — сообщил залу профессор Барабаш. После такого заявления мы решили сами забраться на сцену. Это удалось, хотя нам пыталось воспрепятствовать какое-то хуйло в малиновом пиджаке и с бейджиком «Ороме Альдарон Валар». Но мне все же удалось подняться на кафедру. Я положил Травму поверх деревянной стойки для микрофонов и начал свою речь:

— Поговорим о любви!

Я начал издалека: от любви платонической повел разговор к влечению плоти, а от естественного перешел к обсуждению всяческих отклонений. Говорил я предметно — клеймил собравшихся в зале извращенцами, показывая пальцем на особенно ярких представителей. Но тут выключили звук, а какие-то люди, предводительствуемые валаром Ороме, схватили меня за рубашку и попытались стащить с кафедры. За меня заступились братья, так что вокруг места докладчика мгновенно вспыхнула безобразная драка.

Из ДК мы съебали всего за пару минут до приезда милиции. Задержались мы из-за Короля Олмера, затворившегося от нас в одной из комнат на втором этаже. Мы попытались было выкурить его оттуда, но не сумели. Увидав, что время на исходе, мы удалились — несколько разочарованные, но все же больше довольные.[66]

Мы проводили время неподалеку — в институте Бонч-Бруевича, занимая под свои нужды любую пустующую аудиторию. Время летело незаметно за небольшими сессиями в настольные игры — словески,[67] которыми нас обеспечивал мой одноклассник по прозвищу Лан-Вертолет. Его перевели в наш биокласс из параллельного математического, классный руководитель которого, И. А. Чистяков, оказался всамделишным педерастом. Лану этот факт показалось возмутительным, о чем он открыто заявил. Тогда его перевели к нам — от греха подальше. Однажды наш преподаватель английского сделал Лану замечание в невежливой форме. За это он получил от Лана пинок в живот, из-за чего был вынужден вести дальнейший урок в полусогнутом виде. Возгордившись победой, Лан решил: что подошло учителю, то сгодится и товарищам по классу. Он надеялся, что такая позиция позволит ему заслужить уважение в нашем коллективе. Я носил с собой в школу нож и резиновую дубинку. Я принялся угрожать Лану этими вещами, пока совершенно не вывел его из себя. Тогда он разбежался и попробовал в прыжке попасть ногою мне в подбородок. Начал он хорошо, но ему помешал Строри. Он схватил металлический стул и ударил им Лана, пока тот был ещё в воздухе. Возможно, именно это стало фундаментом нашей будущей дружбы.

Пробравшись в помещение института, мы шли в первую попавшуюся свободную аудиторию. Там мы расставляли по партам бухло, завязывали проволокой дверь и сидели, покуда нас это не заебет. Но всё пошло прахом из-за одного единственного случая.

Как-то, обпившись пива сверх всякой меры, мы отправились всей толпой в сортир. Я шел последним, так что все кабинки и писсуары оказались уже заняты. Тогда я подошел к единственному рукомойнику и принялся ссать в него. Каково же было моё удивление, когда я увидел, что кто-то просовывает свои руки прямо мне под струю!

Повернув голову, я увидел пожилого господина в огромных очках. Встав сбоку от меня, он что-то насвистывал и как будто не замечал, что его руки от такого мытья не становятся чище. Ситуация становилась невыносимой, и я не выдержал:

— Ничего, — вежливо спросил я, — что я ссу вам на руки?

Можете мне не верить, но пожилой господин в ответ лишь покачал головой, бормоча себе под нос:

— Ничего, все в порядке.

Это я сейчас понимаю — он подумал, не спрашиваю ли я у него извинения за причиненные теснотой неудобства? Но на тот момент его ответ меня просто шокировал. Я решил перевести беседу в более предметное русло.

— Чухло! — грубо позвал его я. — Ты что, не видишь — тебе ссут на руки! До чего ты дошел! Наградой за мою прямоту было мгновение напряженной тишины. Взгляд пожилого господина скользнул по моему лицу, а затем метнулся вниз и на какое-то время застыл, прикованный к происходящему. В следующую секунду мужчина отпрыгнул от рукомойника — причем лицо у него перекосилось и пошло красными пятнами. Он мелко тряс руками, держа их на весу и явно не зная, куда их теперь деть.

— Да не беспокойтесь вы так! — посоветовал я. — Держите руки подальше от себя, пока они не высохнут!

— Вы понимаете, что экзамены вам не сдать? — задыхаясь, спросил профессор.

— Понимаю, — спокойно ответил я. — Но вы не слишком-то радуйтесь. Учусь я не здесь.

Я не соврал. К этому моменту я поступил в «восьмерку» — медучилище, где готовят врачей скорой помощи. Но мне стать фельдшером было не суждено.

Первое, что поразило меня в местной системе образования — это неформальное подразделение всех учащихся на три своеобразных «потока». В первый входили какие-то недолюди — девки-зубрилы, на самом деле стремящиеся стать фельдшерицами и медботы.[68] Их было подавляющее большинство — что-то около восьмидесяти процентов.

Ещё по десять процентов составляла прочая публика — алкоголики вроде меня и опиатные наркоманы. Последние отличались необыкновенной четкостью во всем, что касается распорядка. Сам я приходил ко второй паре и постоянно видел их сборище. Со взглядами, напоминающими маслянистую пленку на промышленных водоемах, они сидели рядком на крылечке главного корпуса. Они проводили так время до самого обеда: сидели на ступеньках и курили с видом крайнего неудовольствия. С каждым входящим они заводили беседу на финансовые темы, а в обед гонец от их кооператива отправлялся на станцию метро «Дыбенко» за порцией маковой соломы. Когда он возвращался, наступал перерыв — почтенная публика исчезала с крыльца и поднималась на чердак, где у них была оборудована лаборатория. Через час — полтора они спускались обратно и снова усаживались на крыльцо. Там они проводили время до вечера — но теперь уже молча и с довольными лицами.

Я держался тех взглядов, что фельдшером быть не хочу. Вместо занятий я промышлял сдачей крови на специальном пункте, расположенном прямо в училище. За это платили деньги — столько, что если сдать кровь втроем, то хватит на 0,7 водки, на три банки пива «Амстердам Навигатор» и на пачку недорогих сигарет.

Это послужило поводом к формированию так называемых «донорских троек». В них входили те, кто согласен менять кровь на алкоголь в любых допустимых количествах. Стоило посмотреть, как кучкуются у ближайшего ларька члены таких «троек» — обескровленные, с ввалившимися глазами. Иногда я посещал занятия, но не всегда и не все. Сложнее всего дело обстояло с латынью — несколько месяцев она была первой парой, а на первую пару я принципиально никогда не ходил. Затем её подвинули, и я решил освоить этот предмет.

Латынь у нас вела слегка экзальтированная дама средних лет. Она дала своеобразный обет: после двух месяцев обучения разговаривать с классом только на латыни, и больше никак. И когда я в середине учебного года первый раз вошел в класс, она развернулась ко мне и что-то быстро и непонятно произнесла. Я не ждал особых милостей, можно сказать, был готов ко всему на свете. Но только не к этой хуйне.

— Говорите по-русски, — предложил я. — Если хотите, чтобы вас понимали. Ответом мне была быстрая и немного несдержанная латинская речь.

— Что? — снова спросил я. — Слишком быстро, ни слова же не понять!

Тогда наша преподавательница стала говорить медленно и раздельно. Но я не смог уловить не одного знакомого слова, о чем тут же ей заявил.

— Ничего не пойму!

Тогда училка подошла ко мне вплотную и стала вещать, уставившись мне прямо в лицо. Она полагала, что визуальный контакт с собеседником облегчает понимание иностранного языка. Жаль, что на незнакомый язык это правило не распространяется.

— Вы что, русского языка не понимаете?! — взбеленился я. — Мне вашей тарабарщины не разобрать! Какой это язык, узбекский?

Сказал — словно выдернул чеку. Последовало недолгое затишье, а затем грянул взрыв.

— Вон из моего класса! — вмиг вспомнив родную речь, заорала наша преподавательница. — Пошел вон, сволочь!

— Namárië,[69] — попрощался я, и на латынь больше не приходил.

Иногда мне приходилось коротать время, в одиночестве сидя на подоконнике в коридоре первого этажа. В один из таких дней ко мне подошли две пожилые дамы в накрахмаленных халатах, чтобы сделать мне замечание.

— Где ваша шапочка? — спросила одна из них.

— Снимите ноги с подоконника! — потребовала другая. Меня это не то чтобы удивило — взбесило, это да. Нашли, до чего доебаться! Положенный халат и шапочку я не носил. Это удел медботов, а я ходил в кенгурухе с надписью «Slayer», черных джинсах и армейских берцах отечественного образца. Кроме того, в тот самый момент я курил косяк, на фоне чего остальные мои прегрешения были не так уж и велики. На этом я и решил сделать акцент в нашей беседе.