Джером Джером - Леди и джентльмены Страница 37

— Но гораздо хуже беседовать с человеком, который постоянно возражает, — вставила светская дама. — Моя кузина Сьюзен никогда ни с кем не соглашается. Если я появлюсь в красном, непременно спросит: «Почему ты не носишь зеленое, дорогая? Все говорят, что зеленый цвет тебе особенно к лицу». А если надену зеленое, удивится: «Почему же ты перестала носить красное, милочка? Мне казалось, ты любишь этот цвет». Когда я сообщила ей о помолвке с Томом, она разрыдалась и заявила, что не хочет об этом даже слышать, потому что считает, что мы с Джорджем созданы друг для друга. А потом, когда Том не писал целых два месяца, да и в других отношениях вел себя низко, я дала слово Джорджу. Узнав об этом, кузина напомнила мне каждое слово, когда-то сказанное о чувствах к Тому, и особенно подчеркнула, как безжалостно я высмеивала бедного Джорджа. Папа как-то сказал, что если какой-нибудь смельчак признается Сьюзен в любви, она тут же начнет его отговаривать и ни за что не ответит взаимностью до тех пор, пока он ее не бросит. А всякий раз, когда жених попросит назначить день свадьбы, будет ему отказывать.

— А эта леди все-таки вышла замуж? — уточнил философ.

— О да, — ответила светская дама. — И обожает своих детей. Позволяет им делать все, чего они делать не хотят.

Грехопадение Томаса Генри

Из всех котов, с которыми мне довелось быть знакомым, Томас Генри заслуживал наибольшего уважения. Надо сказать, что поначалу нашего героя звали просто Томасом, но вскоре стало ясно, что подобная фамильярность неуместна и абсурдна. Согласитесь, вряд ли обитателям городка Хейуарден пришло бы в голову обращаться к мистеру Гладстону по имени — Билл. Томас Генри переселился к нам из клуба «Реформ» по совету знакомого мясника. С первого же взгляда стало ясно: из всех закрытых клубов Лондона только этот мог стать его домом. Атмосфера солидного достоинства и незыблемого консерватизма в полной мере соответствовала уравновешенному характеру жильца. За давностью лет сейчас уже трудно вспомнить, по какой причине Томас Генри покинул клуб, но речь, кажется, шла о сложном характере нового шеф-повара — персонажа чрезмерно властного и жадного. Добрый мясник услышал о конфликте и, зная, что наше семейство прозябает без кошачьей заботы, предложил удобный для обеих сторон выход из затруднения. Расставание прошло вежливо, хотя и холодно, и вскоре Томас Генри прибыл к нам в самом дружеском расположении духа.

Едва увидев нового члена семьи, супруга предложила заменить имя Томас более выразительным: Генри. Мне же показалось, что сочетание первого и второго могло бы прозвучать в должной мере внушительно и почтительно; с тех пор в кругу родных мы стали называть кота Томасом Генри, а в беседах с друзьями не ленились использовать и титул: Томас Генри, эсквайр.

Томас Генри отнесся к нам со сдержанной, спокойной симпатией. В первый же вечер облюбовал и занял мой персональный стул. Заурядного узурпатора я, конечно, прогнал бы, не задумываясь, однако с Томасом Генри, эсквайром, следовало обращаться уважительно. Если бы кому-нибудь из домашних вздумалось возразить против присутствия кота на стуле, который до некоторых пор считался моим, то одним лишь взглядом он поставил бы грубияна на место. Точно так же, наверное, посмотрела бы королева Виктория, если бы по-дружески, без предупреждения навестила одного из своих подданных и услышала, что хозяин занят и просит зайти как-нибудь в другой раз. Да, Томас Генри, несомненно, не стал бы пререкаться и освободил место, но навеки лишил бы обидчика благосклонного внимания.

В то время у нас жила одна обаятельная леди (она и поныне делит с нами кров, но, повзрослев, ведет себя более рассудительно и сдержанно), которая относилась к кошкам без должного почтения. Ей казалось, что хвост предусмотрен природой исключительно для того, чтобы с помощью этого надежного устройства таскать его обладателя, как плюшевую игрушку. Кроме того, юная особа ошибочно полагала, что кормить животное следует, запихивая в рот разнообразные предметы, и твердо верила, что все четвероногие создания искренне радуются прогулке в кукольной коляске. Я с ужасом ожидал первой встречи неуемной фантазерки с Томасом Генри, опасаясь, что своим поведением она скомпрометирует в глазах нового домочадца всю семью.

Опасения оказались напрасными. Эсквайр держался дружески, но независимо. Уверенная и спокойная манера общения исключала проявление излишней энергии и предотвращала фамильярность. Стоило мисс протянуть руку к хвосту — надо сказать, весьма робко, — как кот невозмутимо сменил позу и спокойно посмотрел на ту, которая по неразумению посягнула на его свободу и комфорт. Во взгляде не читалось ни гнева, ни обиды. Наверное, с таким же выражением Соломон мог принимать заигрывания царицы Савской: снисхождение сочеталось с равнодушием и отстраненностью.

Да, Томас Генри вел себя, как истинный джентльмен. Один мой приятель, который верит в переселение душ, уверял, что под гладкой серой шерстью скрывается сам лорд Честерфилд. Потомок древнего аристократического рода никогда не скандалил, требуя еды, как это принято у плебеев, а важно сидел за столом рядом со мной и с достоинством ждал, пока его обслужат. Предпочитал баранью ножку, а на пережаренный бифштекс даже не смотрел. Однажды кто-то из гостей нетактично предложил ему отведать кусочек хряща. Томас Генри молча покинул комнату и не вернулся до тех пор, пока дурно воспитанный посетитель не отправился восвояси.

Однако слабости подвержен каждый, и Томас Генри не исключение. Надо откровенно признать, что противостоять чарам жареной утки он не мог. Поведение джентльмена в присутствии деликатеса стало для меня своего рода психологическим открытием — в столь цельной с виду натуре мгновенно прорывались потаенные, низменные, животные черты. Рядом с жареной уткой Томас Генри забывал обо всем на свете и впадал в примитивное состояние дикой кошки, подвластной первобытным инстинктам. Чувство собственного достоинства улетучивалось как дым. Ради получения вожделенного лакомства годились любые средства: драка, мольба, унижение. Подозреваю даже, что в обмен на крылышко, ножку или грудку несчастный согласился бы отдать душу дьяволу.

Мы старались как можно реже готовить провокационное блюдо: созерцание полного и абсолютного распада личности — тяжкое испытание. Больше того, несдержанное, а порой и агрессивное поведение служило дурным примером для детей.

Среди кошачьего населения нашего квартала Томас Генри выглядел истинным денди, по продуманному распорядку дня которого можно было сверять часы. Как правило, после ужина элегантный джентльмен с полчаса прогуливался в сквере, ровно в десять возвращался домой, а в одиннадцать безмятежно засыпал на моем стуле. Близких друзей и подруг не заводил. Драки его не привлекали, а любовь, как мне казалось, обошла стороной, не задев даже в юности; холодный и сдержанный по натуре, на дам он взирал с полным равнодушием.

Всю зиму Томас Генри прожил в нашем лондонском доме и вел себя поистине безупречно. Летом мы взяли его с собой в деревню. Решили, что перемена обстановки пойдет на пользу: сытая безмятежность грозила лишним весом. Увы, ошибка оказалась жестокой и непоправимой! Сельская жизнь подействовала на горожанина губительно. Даже не знаю, что именно оказало тлетворное влияние; возможно, возбуждал сам воздух. Нравственное разложение прогрессировало безжалостно и неумолимо, с пугающей быстротой. В первый день кот гулял до одиннадцати, а во второй и вообще не пришел ночевать. Вернулся лишь наутро, в шесть часов, с огромной проплешиной на макушке. Не приходилось сомневаться в близком присутствии некой леди; больше того, душераздирающие ночные вопли подсказывали, что в саду собралось не меньше дюжины особ женского пола. Судя по всему, кавалер пользовался огромным успехом, и даже в дневное время страстные подруги не переставали требовать внимания. Вскоре к хору присоединились и оскорбленные соперники, призывая к немедленному выяснению отношений. К чести ловеласа надо заметить, что он никогда не уклонялся от вызова.

Деревенские мальчишки слонялись вокруг нашего дома, с интересом наблюдая за кровавыми поединками, а в кухню то и дело врывались возмущенные соседки; они швыряли на стол своих поверженных питомцев и требовали справедливого возмездия, причем обращались одновременно и к небесам, и к хозяевам.

Вскоре кухня превратилась в настоящий кошачий морг. Пришлось купить новый стол. Кухарка раздраженно заявила, что если бы на ее территорию никто не претендовал, то работать было бы значительно проще и приятнее, а потом резонно добавила, что разложенные среди мяса и овощей дохлые коты приводят в замешательство: ведь недолго и ошибиться. В результате старый стол отодвинули к окну и уступили жертвам боев, а решительная хозяйка впредь никогда и никому не позволяла бросать на свое рабочее место котов, пусть даже окончательно и бесповоротно лишенных жизни.