Ричард Гордон - Доктор на просторе Страница 4

«Рентген, пожалуйста! Перелом?»

В эту самую минуту я с ужасом припомнил, что как раз сегодня этот молодой врач отправился в Королевское медицинское общество, а подменял его сам профессор.

— Да, сэр, — пролепетал я срывающимся голосом.

— Пожалуйста! — ядовито заявил он, отвечая на мой запрос. — Нет!

И величественно удалился.

Несколько дней спустя Бингхэм с ехидной рожей подкатил ко мне и сказал:

— Сегодня утром тебя сам проф вспоминал, старина.

— Неужели?

— Да вот, представь себе. Я заскочил в операц. посмотреть, как он проводит адреналэктомию, и проф спросил, знаю ли я, какую школу ты заканчивал. Я ответил, что сходу вспомнить не могу. И вот тогда, старина, он отпустил по твоему поводу на редкость странное замечание — что, дескать, это была одна из современных школ, в которых детей учат самовыражаться и дубасить учителей линейкой по голове, но забывают обучить чтению и письму. Надеюсь, что на самом деле это не так, старина?

— Нет, отчего же, старик прав, — пожал плечами я. — Нас и в самом деле не учили читать, писать, считать, играть в крикет или обмениваться алебастровыми шариками, но зато и лизать задницы мы тоже не приучены. В отличие от некоторых, — мстительно прибавил я.

Бингхэм нахохлился.

— А ведь я могу и обидеться, старина, — процедил он.

— А я именно этого и добивался, — осклабился я. И тут же добавил: Старина.

Мои надежды стать старшим ассистентом таяли на глазах. За неделю же до окончания работы в травмпункте они пропали окончательно. Развеялись как дым.

Мы с Бингхэмом жили на верхнем этаже здания персонала Св. Суизина, довольно высокого мрачного строения, в котором разместились несколько дюжин жилых комнат и столовая; в последней стояло знававшее лучшие дни пианино, а на стене висел портрет сэра Уильяма Ослера с грустно поникшими усами. На столе торчала копилка, в которую каждому, кто приходил ужинать, полагалось опустить полкроны; «В ФОНД СЛЕПЫХ» — гласила надпись на копилке. А снизу кто-то приписал: «И каких слепых!». Копилку опустошали каждые шесть месяцев, когда обновлялась половина жильцов. В тот день как раз съехал один из профессорских ассистентов, подыскавший себе приличное местечко. Вечером он устраивал для дружков отвальную и попросил меня заменить его. Я с восторгом согласился — лишняя практика в самой клинике никогда не мешала, а вот Бингхэм пришел в ярость.

Дежурство протекало спокойно, и в полночь я отправился спать, положив у изголовья томик «Неотложной хирургии» Гамильтона Бейли. Мне снилось, что я нахожусь в травмпункте и обыкновенной столовой ложкой без анестезии оперирую Бингхэму двустороннюю паховую грыжу. Мой счастливый сон был бесцеремонно прерван стуком в дверь.

— Что такое? — выкрикнул я, ошалело вскакивая с кровати. — Который час?

— Половина четвертого, — сообщил мне регистратор. — Непрекращающиеся боли в желудке. Третий день хуже и хуже. В основном, в подложечной области.

— Да ну? Выглядит больной скверно? Зеленый? Его рвет?

— Нет. Сам приехал. В такси.

Я был разочарован: похоже, ассистировать при неотложной операции мне не доведется. Наблюдая, как я одеваюсь, регистратор ковырял в зубах. Похоже на желчный пузырь, — изрек он. — Камни, должно быть.

Я спустился в пустынную приемную, где меня уже ждал укутанный одеялом пациент. Худощавый, прилично одетый мужчина в синем костюме с белым галстуком и очках в роговой оправе. У него были также маленькие усики и прилизанные, аккуратно подстриженные волосы. Выглядел он хотя и встревоженным, но, к сожалению, на умирающего ничуть не походил.

— Что вас беспокоит? — деловито осведомился я.

— Мне страшно неловко за то, что я вас потревожил, доктор, — начал он. — Чрезвычайно неловко. Лишил вас, несомненно, столь заслуженного отдыха. Извините, доктор, и поверьте — я искренне раскаиваюсь.

— Ничего, в конце концов — это моя обязанность, — кивнул я. Врачебный долг и все такое. Итак?

— А я вот сидел здесь и говорил себе: «Бедный доктор сейчас покоится в объятиях Морфея. Спит себе сном младенца…»

— Извините, что вас беспокоит? — перебил я.

И тут он обеими руками схватился за живот и застонал.

— Ага, колики? — обрадовался я, мысленно листая страницы справочника. — Что-нибудь не то съели?

Очкарик задышал спокойнее, осмотрелся, потом заговорщически прошептал:

— Мы здесь одни, доктор?

— Да, — кивнул я. — Не волнуйтесь, мы не разглашаем профессиональные тайны.

— Вы ведь ассистент профессора, не так ли, доктор?

Я молча кивнул.

— Так вот, доктор, дело в том, что профессор полгода назад сделал мне операцию — частичную резекцию желудка. Все было нормально, но три дня назад у меня начались боли. — Он снова застонал, потом, морщась, продолжил: Ужасные боли. Ну вот, а сегодня после ужина я вдруг закашлялся и почувствовал какой-то непонятный комок в горле. Я сплюнул… — Он снова огляделся по сторонам и прошептал: — Это оказалась шайба, доктор!

— Хоккейная? — тупо спросил я.

— Нет, нет, доктор! Металлическая. А затем, пять минут спустя, я выкашлял винтик! А после него — две гайки и кусочек пружинки. Это продолжается всю ночь, доктор. Вот я и решил приехать.

— Черт побери, но ведь это просто невозможно! — взвился я. — Мистика какая-то! Вы уверены?

— Взгляните сами, доктор, — произнес он. С гордостью, как мне показалось. И извлек из кармана нечто, завернутое в обрывок газеты «Ивнинг Ньюс». Развернул, и моему изумленному взору представились две блестящие гайки, шайбы, несколько винтиков и кусочек пружины. Я поднял голову, и наши глаза встретились. Я облизнул губы.

— Да, вполне возможно, что это фрагменты хирургического ретрактора, признал я.

Он кивнул.

— Именно это я и подумал, доктор. Я ведь когда-то и сам врачевал. Теперь я смутно припоминаю, как кто-то в операционной сказал, что у них чего-то не хватает.

— Покажите мне живот, — попросил я.

Шрам полугодичной давности был там, где ему и полагалось быть.

— Гм, — произнес я, скребя в затылке. Затем оглянулся по сторонам. Поблизости не было ни души. Сейчас даже появление Бингхэма порадовало бы меня.

— Это может быть серьезно, — предположил я.

— Да, доктор, — закивал усатый. — Поэтому я и приехал сюда. Я ведь не из тех людей, что тут же бегут в суд жаловаться. Но вот если со мной что-то случится… Родственников-то у меня много, доктор.

— Правильно, — подтвердил я и, укрыв его одеялом, принялся в задумчивости шагать по приемной. Правила на сей счет были строги: обо всех неотложных ночных случаях требовалось немедленно извещать дежурного врача. Однако, если профессор и в самом деле ухитрился оставить в брюшной полости пациента ретрактор, он бы, разумеется, хотел узнать об этом прежде всех остальных.

Собравшись с духом, я позвонил профессору в Уимблдон. Телефон звонил с минуту, прежде чем в моем ухе послышался раздраженный женский голос:

— Да!

— Могу я поговорить с профессором?

— Кто это?

— Я звоню из Св. Суизина, — осторожно ответил я.

— О Господи! Неужели нельзя хоть ночью его в покое оставить? Артур!

Еще несколько минут спустя я сбивчиво заговорил в трубку:

— Извините за беспокойство, сэр. Это один из ваших ассистентов…

— Роджерс?

— А? Нет, не Роджерс, сэр. Гордон.

Профессор шумно вздохнул.

— А где Роджерс?

— Спит, сэр. — Сущая правда — я сам видел, как двое дюжих парней затаскивали его наверх. — Я его подменяю. Дело очень срочное.

И я изложил профессору свои наблюдения.

— Что ж, вполне возможно, — произнес он. По голосу чувствовалось, что он не на шутку встревожен. — Подробности сейчас не помню, но полгода назад мне, определенно, помогала новенькая медсестра… Вы уверены, м-мм… Гордон, что это детали ретрактора?

— Да, сэр. Никаких сомнений.

Последовало молчание.

— Хорошо, — ворчливо произнес наконец профессор. — Я приеду. Погода, конечно, препаршивая. Переведите его наверх и подготовьте операционную к срочному чревосечению.

— Слушаюсь, сэр.

— И еще, Гордон…

— Сэр?

— Вы правильно поступили, что позвонили мне.

— Спасибо, сэр! — восторженно гаркнул я.

Но он уже повесил трубку.

В течение следующего получаса я лихорадочно готовился к операции. Разбудил дежурную сестру и прочий хирургический персонал, распорядился застелить постель с грелкой и электрическим одеялом. Затем вернулся к пациенту, терпеливо дожидавшемуся меня на койке.

— Не волнуйтесь, старина, — ободряюще проговорил я, панибратски хлопая его по плечу. — Вы в надежных руках. — Я взглянул на часы. — Профессор подъедет с минуты на минуту. Он сам вами займется.

— Спасибо, доктор, — благодарно вздохнул прилизанный очкарик и прикоснулся к моей руке. — Поверьте, я очень признателен вам за столь внимательное отношение.