Анатолий Шишко - Конец здравого смысла Страница 4

Это было чудовищное чрево Парижа, с трудом переваривающее тяжелую пищу экипажей, а сверху, под голубыми, как озера, сводами, стонали трубы, пожирая хрупкие нити вальсов.

Счастливцы на двадцатой площадке ели и пили в прозрачных кафе. Марч в отчаянии затрубил в рожок, висевший у него на пуговице жилета, но тщетно.

Было воскресенье, и переполненные уличные лифты тяжело ползли мимо двенадцатого, не останавливаясь.

Марч ухватился за прохожего.

— Скажите, как попасть на рю Севинье?

Остановленный вырвался, грубо толкнул Марча в грудь, а второй, взмахнув руками, вытаращил глаза.

Марч, зазевавшись, попал в водоворот винтовой лестницы и с дьявольской быстротой бежал вверх, ударяясь о пробковые перила.

Достигнув тринадцатой площадки, англичанин прочел:

УЛИЦА РАЗВЛЕЧЕНИЙ

Мимо него, смеясь, неслись мужчины и женщины. Их смех замирал в лязге роликов. В кафе гуще, ароматичнее закипало человеческое варево.

Воздух сверлили аэроэкипажи и порой, как падающие звезды, ныряли в пропасть или, цепляясь за крюки, раскачивались наподобие летучих мышей.

Щелкали дверцы, и люди разбегались по желтым этажам, напоминавшим сыр, в котором черви проложили дороги.

ВЕСЕЛО! ДЕШЕВО!! СМОТРИТЕ, СМОТРИТЕ!!!

Кучка людей, разъезжаясь ногами на ослепительном асфальте, неслась к плакату:

ВОКРУГ ПАРИЖА ВЕРХОМ НА НЕГРЕ

Вдруг Марч столкнулся с таким простым явлением, что невольно вскрикнул.

Перед ним — трехстворчатое зеркало.

При помощи разноцветных прожекторов с человеком, попавшим между створок этого трюма, совершалось что-то безобразное: он распухал, худел, а его лицо…

— Тысяча дьяволов! — вырвалось у Марча.

Щеки молодого человека в этом зеркале провалилась, нос неестественно вытянулся, уши повисли лопухами.

— Довольно! — закричал Марч и ринулся размолотить зеркало. Чьи-то руки вытолкнули его на площадку к перилам.

— Ах, так! — вскипел Марч и в гневе занес одну ногу через перила.

Вокруг Марча черными гробиками заколыхались цилиндры.

— Стойте! Вы хотите размозжить себе голову, но вы уверены в том, что вам удастся ее собрать?

Марч взглянул в сторону говорившего.

— А, это вы, мсье Лавузен!

— Рад слышать, что вы не забыли меня. Я уже час бегаю за вами, улыбнулся Лавузен, подходя. — Что вы здесь делаете?

Марч вспыхнул, как от оскорбления.

— Поймите. Вместо сна — лепешка, вместо обеда пилюля! Какая-то сплошная плоская лепешка, а не жизнь! И тут, не угодно ли, в гнусном зеркале меняют вашу рожу до неузнаваемости.

— Ха-ха-ха! — разрядился Лавузен, — а мне как раз это нравится. Благодаря зеркалу, я нашел истину. Вместо одного лица другое. Гениально! Это что! — махнул он рукой, — жалкий балаган, — я знаю способ получше. Бодритесь, молодой человек. Почему вы не пришли ко мне?

— Но, мсье Лавузен, вы меня совсем не знаете, я просто англичанин…

— Вот именно, англичанин, это главное, — подхватил Лавузен, — видите ли, друг мой, вы мне кажетесь подходящим. Колесо города слишком вас вертит.

— Проклятое колесо! Я сломаю его! Это буржуазная молотилка!

— Вряд ли нам его сломать, — поморщился Лавузен, — но я не ошибся в вас. Будем, как винтики, выскочившие из этой молотилки.

— Дальше, — нахмурился Марч.

— А впоследствии мы можем стать палками для всего колеса. Прекрасно будущее, не правда ли?

Вместо ответа Марч сжал руку Лавузена.

— Вы изумительный человек! — воскликнул англичанин.

— Возможно. А теперь поздравьте меня с возвращением в Лондон.

— Вас? Но почему? Кто вы такой? — заинтересовался Марч.

— Я? — Лавузен снял шляпу, — неужели не знаете, я — принц Уэльсский.

Марч вздрогнул. Неужели перед ним сумасшедший?

Англичанин ласково взял собеседника под руку.

— Пойдемте, мсье. Я провожу вас, ведь вы живете на рю Севинье?

— Да. Там мое ателье, то есть, вернее — мастерская художника Лавузена, так меня звали, пока я не решил сделаться принцем Уэльсским.

— Очень приятно, мсье. Не волнуйтесь, — успокаивал Марч.

В конце площадки Лавузен остановился.

— Благодарю вас. Простите, я сегодня занят, лучше всего приходите ко мне дня через два, иначе мое лицо не поспеет, — с извиняющейся улыбкой поправился Лавузен.

Марч пожал руку художника, с грустью смотря ему вслед.

— Да, — обернулся Лавузен с порога лифта, — если вас не устраивает ваша земная оболочка, можно ее изменить. До свидания, сэр.

Оба приподняли шляпы, и через секунду город разъединил их пространством и суетой.

Марч Суаттон опять побрел по этажам, немного примиренный с окружающим, а бурный энтузиаст Лавузен мчался к себе домой, улыбаясь и потирая руки.

Когда его такси спустился на рю Севинье, он подумал с минутку и решительно позвонил к Альберику Каннэ.

Истина была найдена. Возмутившее Марча зеркало дало Лавузену ключ к разгадке операций соседа.

Лавузен позвонил вторично.

— Кто там? — спросил женский голос.

— Мне нужно видеть мсье Каннэ.

— Проходите, — нерешительно посторонилась горничная.

Лавузен, поднимаясь в абсолютном мраке, столкнулся с мужчиной в черном.

— Имею честь говорить с мсье Каннэ?

— Да. Но я не принимаю. Что вам угодно?

— Мне хотелось бы вместо своего иметь совершенно другое лицо, — твердо заметил Лавузен, продвигаясь за отпрянувшим Альбериком.

— Ради дьявола!

— Оставьте дьяволов в покое, мсье Каннэ. Мне хорошо известна ваша профессия.

— Замолчите, — прошептал Альберик.

В протянутой руке Лавузена он увидел карточку.

— Вы узнаете мадемуазель Реблер — убийцу адвоката? — спросил Лавузен.

— Довольно! Откуда вы знае…

— По данным префектуры. Там же я переснял ее портрет. Ее ищут по всей Франции и, конечно, не найдут. Доктор Альберик Каннэ изменил ее лицо. Все это хорошо, но я…

— Вы хотите знать секрет изобретения? — быстро спросил Альберик, вытирая лоб.

— Нет!

— Что я должен сделать?

— Я уже сказал, — вздохнул Лавузен, — применить ко мне ваше чудодейственное открытие…

Альберик стоял, опустив голову.

— Теперь, когда формальности окончены… — Лавузен подошел ближе, смотрите, — он развернул газету.

— Здесь написано: «принц Уэльсский путешествует», — пожал плечами Альберик, — ну, я не понимаю вас!

— Тут нечего и понимать. Как вы находите при взгляде на этот портрет: есть сходство между мной и принцем Уэльсским?

— Никакого, — прошептал Альберик.

— Ну, так сделайте, чтоб было. И поскорей.

Глава четвертая

Три дня — это совсем немного. Вернее, три смены по двадцать четыре часа, из которых — две бессонных. Но для Марча это слишком.

Его костюм уже не внушал доверия, и, когда в одиннадцатом по счету месте, ему отказали в работе, он провел рукой по волосам и задумался. Собственно, хотелось спать, а не думать, но в кармане болталось шесть франков, и роскошь антисонных лепешек была недоступна.

Уснуть же естественным способом мешали шум и отсутствие жилища.

Наверное, сейчас была ночь. Город задыхался в хриплых спазмах веселья.

Пары ароматов, вырываясь из жирно хлопавших дверей ресторанов, осаждали Марча.

Он припоминал, силясь себе уяснить, что с ним произошло. И не мог понять.

В филантропических учреждениях ему отказывали, как иностранцу, а его паспорт, испещренный визами разных стран, внушал властям опасение.

А ведь как логически жестоко сложились обстоятельства! Будучи замешан в столкновении с полицией на почве безработицы, он просидел с месяц и был выслан за пределы Англии.

В надежде на заработок Марч перелетел Ла-Манш.

И вот, попав в Париж, он завертелся.

Выстаивая часы у пекарен, внюхиваясь в щемящий запах хлеба, Марч не понимал города, потому что город жил в нем, раздражал и требовал.

Расширенные зрачки Марча натыкались на великолепие сыров, бутылок, лакированных авто.

Постепенно Марч убедился, что ничего не существует в действительности. Он с ужасом чувствовал, как забывает вкус хлеба. Взор туманил разварной картофель, окутанный прозрачной дымкой пара.

Англичанин выбегал из кафе, куда он заходил посидеть, и говорил себе: «завтра».

О, шесть франков нужно беречь!

Желанное «завтра» растворялось в обычном «сегодня» и уже наматывалось на катушку голодных дней. Марч сосал пустую трубку и удивлялся.

В миллионном Париже, где каждый этаж утопал в полных съестных витринах, для него не было куска мяса.

Он видел, как проклятые призраки ели фантастические булки, пили разноцветные жидкости и шелестели кредитками.

И, наконец, — это пришлось на 20 июня, — Марч не выдержал. Когда он принял решение и встал со скамейки, то почувствовал, что от голода тело стало невесомым, а ноги разлетались, как перья.