Светлана Багдерина - Рыжий, хмурый и влюбленный Страница 40

– Не похоже, чтобы тут кто-то проходил, кроме призраков, – после облета очередного квартала нехотя признал Адалет, со сдавленным стоном растирая кулаком и распрямляя поясницу, затекшую в самые не предназначенные для этого места. – Никаких следов…

– Никаких следов следов, я бы даже сказала, – ворчливым шепотком уточнила царевна, и с ней согласились все.

– Конечно, можно спешиться и осмотреть все поближе… – неуверенно предложил Иван, но перспектива пробираться через дебри кладбища стройматериалов и сонмы бывших сограждан и подданных не прельстила даже Мьёлнира. На Масдае повисла унылая тишина.

И тут рыжую голову Олафа осенила еще одна светлая мысль.

– Если бы на месте Хель был я, – скрестив руки на груди, важно и с расстановкой проговорил он, – то я бы не в какой-то рухляди на улице, а в своем дворце спрятал Грауп…

Отчаянный вопли пяти глоток «ТС-С-С-С-С!!!» и громыхание тысяч жестяных бочек, до половины наполненных камнями и столкнутых со скалистого уступа прозвучали одновременно.

– Граупнер, тихо, Граупнер! – орал во всё горло Мьёлнир, безуспешно стараясь перекричать самую немузыкальную музыку Белого Света, но не слышал и сам себя.

Ковер метнулся на звук, спикировал, и искатели оказались нос к носу с тем самым бело-голубо-измазанным камином, твердотельность которого Сенька проверяла орехом несколько часов назад.

– Он в трубе!!! – проорал Мьёлнир и, не дожидаясь, пока ковер приземлится, соскочил на головешки, покрывающие пол бывшей гостиной, и лихорадочно сунул руку в дымохо, весело резонирующий хелскому грохоту. Пальцы его, соскребая сажу, сомкнулись на злополучной фамильной драгоценности…

– Тихо!!!..

И всё смолкло.

– Ф-фу-у-у-у…. – облегченно выдохнули все как один и принялись озираться, не привлек ли каменный концерт чьего нежеланного внимания.

Решетку первой увидела Сенька.

– Что это?..

В десяти шагах от нее, в полуметре от края Масдая, из головешек пожарища в темное небо Хела вознеслись ослепительно-черные прутья толщиной в палец и частотой в ладонь.

– Что это…

Метрах в пяти над головами, как раз там, где кончалась труба, прутья плавно загибались в подобие купола, образуя округлый потолок, как в птичьей клетке.

– Что это?!

Под ногами у них, среди останков дома, блеснула такая же гладкая, черная и блестящая, как смола, решетка.

– Не наступай!!! – взревел Мьёлнир, и нога царевны испуганно зависла в нескольких сантиметрах над прутом, который она хотела проверить на прочность.

– Что это?

– Не трогайте!!!

И руки людей застыли, протянутые к невесть откуда явившейся преграде.

– Что это значит? – рыжий воин устремил вопросительный взгляд на своего бога и кумира.

Даже в постоянном полумраке Нифльхайма было видно, как побелело под слоем копоти лицо бога.

– Это значит… – как будто через силу, проговорил он, – что мы попались, как маленькие, ничтожные, безмозглые мыши…

Ни крик громовержца, ни ярость его, ни проклятия не напугали бы так Сеньку, как этот тихий, холодный, безжизненный голос. Если бы души отрягов могли говорить, они, наверное, изъяснялись именно так…

Она почувствовала, как в районе желудка зародилась и стремительно стала разрастаться живая ледышка.

– По-моему, Вань, мы действительно влипли, – медленно проговорила она.

– Я могу попробовать разрубить их, – обнажил Иван волшебный меч и продемонстрировал его действие на камнях камина под горящим завистью взором сына конунга.

– Нет. Это не поможет, – угрюмо мотнул взлохмаченной головой Мьёлнир.

– А твой молот? – вспомнил Адалет.

– Нет.

– А твоя божественная сила? – спросил ковер.

– Нет.

– А кольцо? У нас же теперь есть Г… кольцо! – встрепенулся Олаф.

– Кольцо?!..

Глаза бога грома сверкнули, он разжал кулак…

Посредине огромной, как обеденная тарелка, ладони лежал тусклый маленький бурый черепок.

– Хе-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-ель!!!!!!!!!..

Когда последнее насмешливо-ехидное эхо исступленного вопля обманутого бога стихло, над мертвым городом воцарилась мертвая тишина.

– А вот это – конец… – устало опустился на край Масдая громовержец и отрешенно уронил голову на поджатые к подбородку колени.

Бесстрастные и безмолвные души стали не спеша собираться вокруг тюрьмы незваных гостей Хель, превращая полутьму вокруг в призрачное подобие белесого киселя.

– Расскажи хотя бы, с чем мы на этот раз столкнулись, – чародей пристроился рядом с богом грома, убитым новым поражением, и вытянул из кармана записную книжку и грифель. – Конечно, я про свою магию тут упоминать лишний раз не хочу – об усопшей или хорошо, или ничего – но, может статься, сообща мы что-нибудь придумаем, найдем выход силой мысли, так сказать, из безвыходной тюрьмы?

Остальные, угнетенные и подавленные, тоже собрались и молча сели вокруг, тщась отыскать решение проблемы, которой они не понимали, при помощи силы мысли, которой у них не было.

– Нет выхода, – угрюмо процедил сквозь зубы бог. – Это не простое железо или камень или что вы, смертные, там у себя еще можете изобрести. Это невозможно сломать, разрубить, расплавить или расшатать. Даже прикоснуться к ней – мгновенная смерть. Смерть без возврата.

– А бывает смерть с возвратом? – дотошно уточнил чародей, конспектируя речь бога. Мьёлнир пасмурно зыркнул на книжника.

– Не привязывайся к словам, дед. Я имел в виду, что после смерти отряга душа его уходит в Старкад, если это был герой, и пал он с оружием в руках, и сюда, в Хел, если это был какой-нибудь ремесленник, крестьянин, или герой, скончавшийся старым и беззубым в своей постели. Но если смертный или бессмертный хотя бы дотронется до такой решетки, то дни его будут сочтены в тот же миг. И его, и его души.

– Она тоже умрет?! – ужаснулся Олаф.

– Да, – кивнул громовержец. – Потому что это – не ваши елки-палки-железки, смертные. Это – пустота.

– Пустота?! – изумился Иван и принялся оглядывать друзей в поисках поддержки своему недоумению и удивлению. – Но пустота… она ведь нестрашная! Она просто… пустая! Как пустая комната, пустой кувшин…

– Пустая голова… – в пространство добавила царевна, но в ответ на четыре убийственных взгляда быстро уточнила: – Это я о себе.

– Пустота эта, и пустота в твоей, чужестранец, комнате – как снежная гора и снежинка… – неподвижно глядя на свои переплетенные в замок пальцы, тихо заговорил Мьёлнир. – Как море и капля… Как березовый лист и Иггдрасил… Она втянет тебя, засосет и разорвет на миллиарды клочков, едва ты прикоснешься к ней хоть одним пальцем. Эта пустота – осколки Гуннингапа, зияющей бездны, бестелесной, но твердой, как самый твердый гранит, или чугун, и из которой в начале времен был сотворен Провидением Белый Свет, и ничто не может противостоять ей.

– Белый Свет был сотворен не Провидением, а… – начал было просветительскую лекцию[73] Адалет, но Сенька своевременно ткнула его в бок кулаком.

– В чужой монастырь со своим самоваром не ходят, – строгим шепотом прокомментировала она свою попытку членовредительства. – Ну вот какая тебе сейчас разница?

Волшебник упрямо дернул плечом.

– Любовь к научной истине – вот главное достоинство настоящего адепта магических наук, где бы он ни находил…

– …я тебя знаю…

Бесплотный голос прозвучал в ушах пленников пустоты неожиданно и странно, словно легкий порыв ветра обрел вдруг язык и разум и заговорил.

– Меня? – прекратил спорить и небезосновательно подивился Адалет.

Но сообщение имело другого адресата.

– …и я тебя знаю… – подул, слабо шевельнув волосы на грязных нахмуренных лбах, еще один ветерок.

– …и я…

– …и я…

– …и я…

– …ты – Мьёлнир…

– …бог грома и молнии…

– …Мьёлнир – громовержец…

Мьёлнир-громовержец приподнял голову и с подозрением прищурился на гипнотизирующе колышущуюся по ту сторону решетки массу цвета разведенного молока.

– Кто это? Шпионы Хель? Пришли поглазеть? Поиздеваться над дураком? Позлобствовать? – свирепо оскалился он, и рука его сама потянулась к рукояти тяжелого молота.

– …нет…

– …нет…

– …нет, что ты…

– …я не могу издеваться над тобой…

– …никогда…

– …ни за что…

– …ведь ты – Мьёлнир…

– Да, я Мьёлнир, ну и что! Какое вам дело?! Проваливайте отсюда! Пошли прочь!.. – свирепо прорычал бог и грохнул кулаком по земле. Но тени, казалось, не слышали обидных слов, и призрачный ветерок продолжал шелестеть, гладя пылающие щеки и перебирая струны стонущих душ.