Сергей Шапурко - Два миллиона (сборник) Страница 43

Когда всю эту ботву показали по телевизору, начальник КПЗ вызвал к себе борца за идеалы и сказал:

– Мы тебя, гражданин Махновский, освобождаем условно-досрочно. Забирай свои вещи и иди на все четыре стороны. И больше к нам не приходи – не пустим.

Ивана Гайкина с утра отпустили, поскольку ничего серьезного ему предъявить не могли. Слесарь закинул за спину рюкзак и поехал к Вове-Пеликану, записку к которому ему написал Леха-Гвоздь.

Глава 10

Теплое утро обволокло Москву, как конопляный дым – наркомана. У прохожих было сладостно на душе, и слегка кружилась голова. Весна шагала по столице, как агроном по свежевспаханному полю. Необычайный прилив сил заставлял граждан делать маленькие глупости: переводить через дорогу молоденьких девушек вместо старушек, влюблено смотреть на своих начальниц, дарить первые весенние цветы агентам соцстраха и отдавать всю до копейки зарплату женам.

По небу плыли небольшие, похожие на куски ваты, облака. Деревья и кустарники приободрились и стали осторожно выпускать зеленые почки. Веселый весенний дух метался по городу и цеплял прохожих. Злые пенсионеры называли его ветром, но это ничего не меняло.

На хазе у воровского авторитета Вовы-Пеликана собрался узкий круг доверенных лиц. Сходка длилась уже два часа, а нужное решение так и не приходило.

– Хватит гнилых базаров и понтов! Решать надо конкретно и по делу. Пусть фраера с мусорами друг другу туфту втуляют, а нам надо о своем мозговать. Беса пусть прокурорские гоняют, – призвал к более рациональному решению возникших проблем хозяин малины.

– От всей этой босоты ментовской совсем жизни не стало, – заметил худой вор, имеющий, в отличие от остальных собравшихся, только одно ухо.

– Оборзели легавые! Дышать, волки, не дают! Мочить их гадов! – посыпались реплики с мест.

– Хорош порожняки гонять! Есть у кого на руках козыри? – спросил Пеликан, не теряющий надежды перевести сходку в более рациональное русло.

– Фраерок свой в мусорятне нужен, чтобы маяковал, ежели чего, – предложил одноухий.

– Мусора этого казачка засланного в миг выкупят. Ботва все это, – возразил старый вор, имеющий выгодную внешность персонального пенсионера.

– Согласен, ментура – это лажа, – поддержал «пенсионера» Вова.

– Тогда, может быть, какого-нибудь отморозка из балаболов думских купить? – спросил одноухий.

– Ты че?! Им знаешь сколько башлей отваливают? У нас общака не хватит.

– Так можно же лоха какого-нибудь кипишного отловить, башли кому надо дать и будет у нас свой чувак в Говорильне. Пусть он там понты колотит, мы не против. Ну, а если понадобится, на ментов или на прокурорских влегкую наедет – он же народный избранник, – оформил мысль Пеликан.

– Ничтяк! Клево! Одобряем! – загалдела братва.

Неожиданно в дверь позвонили.

– Ша! Спакуха! Леший иди, открой. Если мусора, маяк-ешь. Вали тогда, братва, через балкон.

– Третий этаж, Вован, высоко!

– Будешь тогда на нарах париться!

– А че они нам предъявят? Сидим, коньячек пьем…

В комнату вернулся Леший. За ним шел Иван Гайкин.

– Во! Фраер какой-то. Базарит, что до тебя, Вован.

– Опаньки! – воскликнул Пеликан, – Лошара сам нас нашел! Только об этом базарили, а он вот он – с неба свалился. Заходи, чувак! Ты какой масти? Из мужиков?

– Слесарь я. Зовут Иваном, фамилия – Гайкин, – скромно ответил Иван, слегка растерявшийся от скопления людей с напряженными лицами.

– Слесарь – это прикольно! Это же – народ! То, что нам нужно! Слыш, кореш, депутатом правильным хочешь стать?

– Я про депутатов не знаю. Я вот чего пришел. Мне подшипники обжать надо было, я пошел валоповоротку отключить. А тали кто-то спер…

– Это у вас «крыса» завелась – у своих тащит. Отловить надо, «маслину» в кеньдюх и пущяй у чертей уголь ворует. Но, не об этом сейчас. Ты, слесарь, без матов базарить можешь?

– Научился. Я другие слова вместо ругательств подставляю.

– Это какие еще?

– Рудоспуск, ротапринт, ростепель…

– Ну, эти сойдут – как отмазки покатят. Теперь хватит пустому базару греметь. Ты, Ваня, избран… Кто «за»? Вся кодла – «за»… депутатом от братвы. Чтобы ты от прочих чуваков, которые в Говорильне тусуются, не отличался лоховскими привычками, мы отправим тебя к чувакам, которые из тебя настоящего жигана сделают.

Гайкин усиленно моргал глазами. Все происходящее казалось ему каким-то глупым сном: люди в наколках, карты и выпивка на столе, непонятные речи и в довершение – его выбрали депутатом.

Пеликан продолжал что-то говорить, а Иван скромно присел на табуретку в углу и задумался.

«А может, действительно, так лучше? Изберут депутатом, буду простому народу помогать. Не знаю я вот только ни хрена. Но человек вот этот говорит, что научат меня…»

– Эй, фраерок, ты меня слушаешь? Так вот. Мы тебя, бродягу, реально поднимем. Попрешь ты, как трактор, к сытой жизни. Нет, благодарить нас не надо! Ты просто, когда весточку тебе пришлем, всякую гниду давить будешь. Всех, кто нам жить мешает. Вкатил, чувак? А теперь, Леший, отвези его к этому, как его?… Мудакову, что ли? Не, Мускатову. Он из фраеров жиганов делает. Ими…ими…ментер какой-то. Не ссы, Ваня! Будешь икру ложками есть, в театр самый Большой ходить. Ну, а если скурвишься, что с вами, фраерами, довольно часто случается, правилка воровская тебя подрихтует. Ну, че стали? Ломанули!

Глава 11

Постигать науку нравиться людям Гайкину предстояло под руководством многоопытного Петра Трофимовича Мускатова, ловкого афериста, называемого официально имиджмейкером.

Когда Леший передал Ивана под его попечительство, Петр Трофимович уже после трех минут беседы понял, что более трудных задач в его жизни еще не было.

– Ты книжки в своей жизни читал? Про Герасима и Му-Му, допустим?

– …Про Герасима – нет. А про Му-Му что-то читал. Про коров там вроде…

– Я-я-ясно! Ну, что ж, будем работать. В начале определим где у нас печка, от которой надо плясать.

– Плясать? А Вован говорил, что вы меня наукам разным обучать будете.

– Хобби у тебя есть?

– Чего?

– Что нравится делать?

– Слесарю.

– А в свободное время? – Мускатов, готовый испить сию чашу до дна, старался говорить спокойно.

– Дома что ли? Зажигалки собираю.

Когда кот не обременен повседневными заботами (а это случается с ним довольно часто), он проделывает тот процесс, о котором мы все знаем. Иван же, лишенный такой возможности в силу биологических причин, в свободное время занимался конструированием зажигалок. Почему именно зажигалок, это даже он вряд ли мог бы объяснить. Может быть, ему самому не хватало огня?…

Гайкин достал из рюкзака несколько самодельных зажигалок и показал имиджмейкеру.

– Неплохо, неплохо, – оценил Мускатов, – значит, определенные элементы комбинаторного сознания у вас присутствуют. Но начнем мы с, так сказать, внешнего облика. То, что на вас сейчас одето скорее напоминает облачение рабочего 80-х годов.

– А я и есть рабочий. И свитер этот в 82-м году покупал.

– Это очень выгодно подчеркивает в вас экономность и бережливость, но нам это сейчас ни к чему. Учредители, так сказать, фонда, на средства которого мы, собственно говоря, и будем вести избирательную компанию, запланировали расходы на экипировку. Одеть вас слишком стильно мы не можем, поскольку будем действовать в русле уже существующего, то есть образ рабочего мы будем оставлять. Но и выходить к людям в этих обносках, которые на вас надеты, тоже нельзя. Поэтому в бутик мы не пойдем, а вот Черкизовский рынок будет для нас в самый раз.

На рынке, благодаря определенной опытности Мускатова, нужные вещи были подобранны быстро. Они были тут же и надеты на слесаря. Старые, несмотря на протесты Ивана, были выброшены.

– Вот здесь, господин Гайкин, пожалуйста, распишитесь, – Петр Трофимович подал обновленному и даже несколько помолодевшему слесарю какую-то ведомость и ручку.

– А это что?

– Для финансового отчета надо. Это – то, что мы потратили на вашу экипировку.

– Но тут написано 72 тысячи! А вы же заплатили две с половиной!..

– Понимаете…

– Кажется, понимаю. Для того вы меня на рынок и привели – тут чеков не выдают, ридикюль тебя забери!

– Вы, господин Гайкин, умнеете прямо на глазах! Хорошо. Вот вам десять тысяч и забудем об этом маленьком инциденте.

После Черкизовского рынка была парикмахерская, где Гайкина коротко постригли и, несмотря на серьезное сопротивление, сделали ему маникюр.

– Я что вам, ростепель меня в ухо, баба какая-то?! – ревел слесарь, когда его вели к столику. – Вы мне еще губы помадой намажьте!

– Если будет надо, сделаем и это, – спокойно ответил Мускатов.