Анатолий Вилинович - Остап Бендер и Воронцовский дворец Страница 44

— Да уж так оно, понимаю, жизнь она путана, что хочешь не всегда от неё получишь, и от неё узнаешь, — пыхнул обильно клубами табака Никодимов.

— А в Одессе где семья Клебанова проживает вам, конечно, неизвестно, товарищ?

— Нет, почему, скажу. Оно, значит, так. Когда семья решила уплывать, то ждали весточку откуда… А когда уплыли, то эта весточка-письмо и пришло. Вот если найду… Где-то оно и должно быть где-то тут, — начал искать хозяин письмо в ящиках комода, стола. Долго искал и за всеми его действиями компаньоны наблюдали с явным нетерпеливым ожиданием.

— Нет, не нахожу, не нахожу… — завздыхал хозяин.

— Ну вспомните, вспомните, уважаемый хозяин, поищите, поищите, пожалуйста. Вы нам очень облегчите задачу, — говорил и настоятельно и просительно Остап.

— Да, уж оно конечно… — продолжал искать письмо Никодимов.

— Письмом, дорогой хозяин, вы нам очень поможете, — вдруг проговорил всегда молчащий в таких делах Козлевич.

— Да вот ищу, чего уж тут, хотелось бы вам уважить, — начал снова Никодимов выдвигать ящики комода, перебирать в буфете посуду, звякать даже ножами и вилками. А в одном из ящиков буфета зашуршал бумагами какими-то. А потом из нижнего ящика комода вытащил огромный альбом в сафьяновом переплете. Сдул с него почему-то пыль, он раскрыл его.

Увидев альбом все трое искателей сокровищ приподнялись и придвинулись к хозяину.

— Какой альбом?! — восхитился неподдельно Бендер.

Многие альбомы компаньоны видели, но такой видели впервые. Темно-коричневого цвета, сафьян узорчато обтягивал его обложку с медными застежками. На лицевой стороне обложки позеленевшей медью выделялась пластина с укошенными краями, но без обычно выгравированной какой-либо надписи.

— Да вот этот самый альбом и нашли мои хлопцы, когда, значит, пол перестилали. Завернут был в парусину, упрятали видать. А уехавшие и забыли о нем, а может быть, знал только Клебанов. Хотел было в музей отдать или властям, но потом, когда из письма адрес узнали, то и написали им о находке, чтобы, значит, откликнулись, что с ним делать. Может, сами за ним приедут, да так оно и забылось, товарищи. Пусть, мол, лежит, до поры до времени, фотографии в нем, что тут интересного…

— Ну-ну, минуточку, хозяин, — положил перед собой альбом Бендер, говоря голосом, не терпящим никаких возражений.

Альбом был в два раза большего размера альбомов, которые искатели обнаружили в доме на Гимназическом лаборанта Виктора.

Зажав с двух сторон своего командора Балаганов и Козлевич с расширенными глазами смотрели, как Бендер начал переворачивать страницу за страницей этого необычного не альбома, а настоящего альбомища. Вначале шли фотографии именитых дворян, купцов, предпринимателей, на каждом таком снимке была карандашная надпись кто изображен на фото и какой интерес он представляет для революционеров, власти, ЧК. На одной фотографии было написано: «Денисакин Роман Вольфович, купец первой гильдии, владелец многих магазинов в Таврии. Несомненно обладает колоссальными ценностями, спрятанными в тайнике». На другой фотографии был изображен усатый человек восточного типа в феске, пучеглазый и надпись: «Ибрагим Бекев, содержатель многих игорных, злачных и торговых дел. Адрес и приписка, уехать за кордон не успел, золото награбленное у пролетариата спрятал». Другие снимки изображали офицеров старших чинов с уточняющими данными на обороте.

Переворачивая картонную страницу за страницей, Бендер и его компаньоны только диву давались таким данным о лицах бежавших или неуспевших уехать за кордон, которых гегемон пролетариата окрестил буржуями, капиталистами, врагами трудового народа. Но вот в середине этой альбомной увесистой архивной сборности Остап чуть было не вскрикнул: «Вот оно, вот оно, детушки-голуби!». Но закрыл рот на замок и все три головы единомышленников, а за ними стоящего хозяина, всё еще дымящего своей трубкой, склонились над фотографией во весь размер альбома какого-то плана. Какого чего, разобрать было нельзя, так как угол, где обычно находился штамп чертежа, на котором указывались все данные: план чего, масштаб его, кто автор чертежа, и так далее так пожелтел, что надписи и цифры еле-еле просматривались. И еще понял Остап, что эта фотография являлась только частью всего плана-чертежа, что и подтвердилось, когда он перевернул страницу, а за ней еще одну. Все три части этого плана как он еще понял стыковались, если их разложить одну за другой, впритык друг к другу, превращали весь план в один лист. Но план чего это из этих листов также нельзя было определить.

Перевернув поочередно все страницы этого необычного альбома и бегло просмотрев надписи на фотоснимках, в конце его искатели и обнаружили письмо, о котором им и говорил Никодимов.

— Ага, вот оно, — воскликнул хозяин. — Вот тут всё оно и сказано.

Остап вскрыл конверт, как будто письмо было адресовано не семье Клебанова, а непосредственно ему: и прочел вслух:

«Дорогая Александра Ивановна! И мои дорогие племянник Коленька и племянница Наденька. После получения такой страшной вести, которую мы получили, приглашаем вас поселиться у нас, как говориться, в тесноте, да не в обиде. Петр работает в порту, как ни трудно, но как не трудно, на кусок хлеба зарабатывает. Я работаю на швейной фабрике. Работу и тебе найдем, Сашенька. Так что, продавай дом и плыви к нам, добро, что пароходы сейчас ходят. Найдешь нас по адресу: Очаков…»

— О, Очаков, а не Одесса, хозяин! — воскликнул Балаганов.

— Ага, Очаков, выходит, а я Одесса… звиняйте, товарищи.

«… Черноморский тупик, Три. Ждем, целуем, обнимаем. Твои Петр и Клавдия».

— Вот оно, значит, как бывает, товарищи. С такой вот теплотой… А Клебаниха продала дом нам да и поплыла с миром. А письмо и пришло уже после, да так и осталось. А когда нашли этот самый, эту самую книжищу, то ей и отписали о ней, и письмо туда вложили. А вдруг объявится кто из них, тогда и передадим им, значит. А фотографии они, кому они нужны, что в них интересного, что читать, — вновь начал набивать свою выкуренную уже трубку Никодимов.

— Ну, что, отец, поедем мы к ним в Очаков, — взял прочно в руки альбом Остап. — Передадим им эту находку, как положено. И письмо, значит, — встал решительно Бендер.

— Да оно так, товарищи…, — как-то неуверенно протянул хозяин.

— Что так оно? — строго уставился на него Бендер. Вид у него был такой, что если бы ему сейчас пришлось сражаться за этот альбомище-находку, то, наверное он готов был сражаться с десятью Никодимовыми, как с сигуранцей проклятой в ту трагическую ночь на румынской границе.

— Да вот я и говорю, что уж больно кожа на этом самом альбоме, смотри какая тисненная. За сохранность книжищи и компенсировать надо было бы, товарищи хорошие.

— Ну это уж как положено, дорогой товарищ, — и Остап вытащил десятирублевку и сунул её в руку хозяина.

Балаганов и Козлевич с умилением смотрели на Никодимова и когда уходили, то долго трясли его руку в знак благодарности. А Остап даже обнял его и сказал:

— Молодец, папаша, вы настоящий хранитель славы героев революции.

Компаньоны вышли из бывшего дома героя-революции Клебанова, унося тяжеленный альбом-альбомище.

— Счастливо, товарищи, спасибо, что посетили и благодарность оставили, провожал их хозяин.

— Бывай здоров, отец, — сел в машину Бендер, не выпуская из рук бесценную находку.

— Спасибо тебе, товарищ Никодимов, — тернул по усам и сел за руль Козлевич.

— Если по справедливости, отец, то премного и премного вам благодарен. И фамилия у вас мне, как родная, как имя моего священнослужителя-спасителя отца Никодима, — сел на свое дублерское место водителя Балаганов и помахал рукой хозяину.

Когда отъехали, Остап, держа на коленях бесценную находку, сказал:

— Вот видите, дорогие мой компаньоны-детушки. Какой вояж нам пришлось сделать, чтобы добраться до тайны фотоальбомов Мацкина, Мацкова и других, имеющих к ним отношение. Но в основном это к альбому лаборанта Виктора Карловича.

— Как вы думаете, Остап Ибрагимович, мельком взглянул на него Козлевич. — Эти планы что-то нам подскажут?

— Ох, камрадики-детушки, не сомневаюсь, что да, но если они имеют отношение к дворцу Воронцова.

— Да, командор, но ведь это всего лишь планы, а что в них?

— Э-э, не скажи, названный брат Коля. Надо вооружиться оптическими принадлежностями и изучить чертежи от черточки до черточки, от цифирки до цифирки.

— Правильно, Остап Ибрагимович, правильно. Ведь неспроста же сделана фотография этого плана.

— Вот именно, детушки.

Дома выпровадив концессионеров из комнаты, Остап, одев очки, приступил к тщательному изучению фотографий из заветного фотоальбома.

Сравнив фото с ржавыми негативами, он убедился что фотографии были отпечатаны именно с этих негативов. Найдя уже известные ему стрелки он отчетливо прочел надписи на них: «4 сажени», а на другой стыкающей с первой — «3 сажени». Стык этих стрелок был отчетливо обведен жирным кружком.