Александр Белокопытов - Рассказы о литературном институте Страница 57

А тот, который по телефону разговаривал, кивнул мне, мол, подождите, сейчас я разговор закончу и с вами побеседую. А я его сразу узнал по фотографии — Петр Алешкин, один из авторов сборника «На троих». Глаза у него — внимательные, добрые… Ну, думаю, наверное, добрый человек, душевный. А я с добрыми людьми люблю общаться, а с недобрыми — нет, с ними я обычно лбом сталкиваюсь, чей крепче, проверяю.

Закончил Алешкин разговор — и ко мне: поздоровался за руку и напротив в кресло усадил. И ему все рассказал: кто я и что я. Что вот хотел бы книжку у них издать небольшим тиражом — для мамы. А то в Литинституте учился, а ни одной книжки до сих пор не издал. Считай, вся учеба — коту под хвост. А это — нехорошо. Я ведь учился-то в большей мере ее стараниями: она мне и деньги слала, и посылки. А в посылки молитвы прятала, чтоб не потерялись. И сердцем меня поддерживала издалека. Надо мне реабилитироваться перед ней в срочном порядке. И рукопись свою показал.

А рукопись-то у меня уж очень небольшая получилась, всего на сто машинописных страниц. Поглядел Алешкин на нее, подержал в руках, наверное, толстую ожидал увидеть — кирпич, вздохнул и говорит:

— Может, вам в другое издательство обратиться, почему вы именно к нам решили? Сейчас же издательств — много, вы в любом можете спокойно издаться.

Я дрогнул. «Ну, все, думаю, капут мне, не возьмут меня в „Голос“, наверное, они привыкли с солидными рукописями работать, и чтоб тираж был побольше. А у меня — ни того, ни другого. Издательская политика — штука хитрая…» В общем, вижу я, что мне еще не отказывают, но уже вежливо намекают.

Понял я, что дело — труба, но сам продолжаю упираться, даже настаиваю:

— Да — это так, сейчас где угодно издаться можно… Но я не хочу ни в каком другом, только в вашем хочу, в «Голосе»! — и как последний довод и аргумент книгу из портфеля достаю — «На троих».

— Вот, говорю, — книга вашего издательства, купил из-за названия, сильно оно мне понравилось. Одного из авторов я знаю лично.

— Кого же? — удивился Алешкин и в упор поглядел на меня. Один-то из авторов — он сам, остаются — двое, кого же из них я могу знать?

— А вот этого, — говорю, — и знаю! — и показываю на бородатого, на Тюленева.

— Та-а-а-к, — говорит Алешкин врастяжку, — А ну-ка, пойдемте… — и повел меня в другой кабинет, пo-соседству.

А я ничего не пойму: куда повел? зачем?

Подвел он меня к двери, дверь — нараспашку, и громко спросил:

— Знаешь его?

Я был чуть впереди Алешкина и встал в дверном проеме.

Гляжу, сидит в кабинете мужик, за компьютером мучается, вздыхает, спина — широкая, волосы — пышные, с изрядной сединой.

Обернулся он — и мать честная! — сам Игорь Тюленев. Тоже здесь оказался, как сговорился я с ним! В один день, в один час, в одном месте, бывает же такое! Прямо мистика какая-то! Или божий промысел? Тюленев почти не изменился, только поседел здорово, и еще очки надел, а в очках ему, как русскому богатырю, не очень-то ловко.

Я стою перед ним, как на постаменте, глядите, пожалуйста… А сам думаю с некоторым волнением: «Ну-ну, посмотрим сейчас, узнает или нет? Что все это стоит на сегодняшний день? А то ведь всякое бывает… Бывает, один другого раньше хорошо знал, а потом вдруг не узнает совсем, забыл напрочь! Вот тогда я опарафинюсь-то! Слишком громогласно я о своем знакомстве заявил».

— Нy-ка, — говорит Тюленев, — я сейчас очки-то сниму, а то в очках не вижу, они у меня — близорукие.

Снял он очки — и узнал меня сразу, зря я на него грешил.

— Белокопытов, — говорит, — кто же еще! Здоруво! А я тебя только вчера вспоминал… — поднялся он, руку мне протянул и обнял.

Я, после этих слов и рукопожатий, как-то сразу расслабился, то в напряжении был, как взведенный курок, а тут меня — отпустило… и так мне хорошо и спокойно сделалось, как будто я в родную, домашнюю обстановку попал.

Тюленев стал ходить, размахивать руками и рассказывать, как мы жили в литинститутском общежитии, и обо мне — и плохое, и хорошее, все сразу, немного присочиняя на ходу… Ну, он — поэт, ему — можно, я не стал никого разубеждать.

А Петр Алешкин сразу всех собрал и повел в заднюю комнату — чаю попить… Наверное, моя случайная встреча с Тюленевым показалась ему не чем-то обыденным и заурядным, а хорошим и достаточно редким событием в нашей грубой и скоропалительной жизни. А один из редакторов — Сергей Ионин — тоже бывшим литинститутовцем оказался, пятью годами раньше нас с Тюленевым учился, вот уж действительно — было что вспомнить!

Посидели мы в задней комнате, попили чаю, сколько время позволяло, долго-то — нельзя, некогда. Это в общежитии Литинститута можно было сутками из-за стола не вылазить, чаи гонять, а здесь — нет, здесь — работа на первом месте, издательский процесс. Все правильно.

А рукопись у меня взяли, раз меня Тюленев признал, хоть она небольшая по объему и тираж маленький. Сказали, что будут со мной работать.

Поблагодарил я всех за участие, попрощался, пошел к выходу. А Тюленев мне — вдогонку:

— Ты, как свою книгу-то издашь, мне подпиши и оставь. Я потом приеду, заберу… Я сейчас спецкором в «Литературной России» работаю по Пермской области, в Москве часто бываю.

Я засмеялся:

— Ладно, подпишу… Пусть только сначала выйдет, — и ушел… А про себя подумал: «Он-то сам мне ничего не подписал. А у самого, небось, уже много сборников стихов вышло». Так что я на него в некоторой претензии остался. Ну да ладно, разберемся.

Стали с тех пор со мной в издательстве работать. Петр Алешкин в большей степени работал. Потом я уже узнал, что он является и Председателем Совета директоров издательства «Голос». А то, что он — хороший писатель, я и раньше знал, только читал мало, почему-то не попадались мне его книги.

А работа с рукописью оказалась непростой, по крайней мере — для меня. Я же с этим в первый раз столкнулся, всех процессов и превращений стопки машинописных страниц в книгу — не знал.

Вначале мою рукопись набрали на компьютере и распечатали, я-то ее принес — тяп-ляп, сразу из-под пишущей машинки. Потом я сидел дома, проглядывал распечатку и правил ее… Потом была верстка, я тоже над ней сидел и корпел, ошибки искал. А потом еще — и оригинал-макет. А после этого она сразу в типографию идет, ничего уже не исправишь. Еще были — аннотация и автобиография. И кто их только придумал эти аннотации дурацкие и особенно — автобиографии? Писать я их не умею и не люблю. Одна только головная боль. С одной стороны — можно и целый роман раскатать, а с другой — вроде и писать нечего. Ну ладно, справился я с грехом пополам и с этим, отдал.

Сказали, что все вроде с рукописью — шабаш, доведена до ума. Теперь в типографию пойдет. Через полтора месяца — книга выйдет. А пока, если мне делать больше нечего, чтоб на море двигал, погрел кости. А как вернусь — и как раз готова будет. Заберу тираж. Пятьсот экземпляров. А мне куда больше? Мне и этого за глаза хватит. Что мне их солить, что ли? Мне только маме показать.

А еще Алешкин сказал, что тридцать экземпляров по библиотекам пойдет… У них договор с ними заключен. По разным известным библиотекам, в том числе — и в Ленинку, и даже в библиотеку Конгресса США. Я этого совсем не ожидал и даже подпрыгнул: ух ты! Вот мама-то моя удивится, и папа, и брат. А что? Пусть Буш с Клинтоном на досуге прочитают, как я их Америку без мыла брею.

А на море я и правда решил поехать, дикарем. Чем в Москве сиднем сидеть, томиться и ожидать, лучше на море поехать, кости погреть… А то мне уже сорок лет с хвостиком, а на море я только один раз и был. И то — во сне. Только как приеду на море, там, где сильно глубоко, туда купаться ни-ни, не полезу… А то еще — тьфу-тьфу — утонешь, чего доброго, и книжку в руках не подержишь. Не полезу ни за какие коврижки. Я — тоже хитрый, хватит простачком-то быть. Конечно, хочется, чтоб она побыстрее вышла, а то, все что угодно произойти может, в том числе и смещение полюсов. Хоть бы до смещения успеть получить.

А как вернусь с моря, получу тираж, возьму из него кучку и быстрее домой поеду. С родителями повидаться, картошку копать и книжку им подарю. А то я, когда учился, мама мне каждый месяц по девяносто рублей отправляла, чтоб я не голодовал в Москве и на писателя выучился. А я учебу-то кое-как закончил, а ни одной книжки еще не издал. Многие мои знакомые уже помногу издали, а я — ни одной. Разве это — нормально? Книги надо издавать и родителям показывать, чтоб успеть отчитаться. Вначале перед ними, потом перед другими.

Вот так, благодаря книге с заговорщицким названием «На троих», которая случайно, а скорее всего не случайно, попала мне в руки, и завертелось все это дело с выходом моей собственной книги, пошло, как по маслу. Она меня в издательство «Голос» привела. А в издательстве я — Тюленева встретил, о чем и не помышлял совершенно. Тоже, скажете, случайно? Нет. Таких случайностей не бывает. Это уже книги, помимо нас, людей, начинают жить своей жизнью, проявлять свою волю и характер, попадать в руки, если они считают это необходимым, подсказывать, помогать, вести по жизни, и на Пятницкую улицу в том числе.