Леонид Богданов - Без социалистического реализма (рассказы) Страница 6

Однако, в этот же день, когда он побывал на толкучке, он перестарался. Написал несколько доносов, отдал кому следует, а в одном случае перепутал: занес в кабинет заместителя начальника отдела Бабакова донос на самого же Бабакова. Сидит Пуповкин скромно в кресле, пока Бабаков на себя донос читает, и ждет одобрения. Думает, может быть теперь ему повышение по службе, наконец, выйдет.

И не надо было, товарищи, быть Мартыном Задекой, чтобы догадаться, что из этого получилось. Бабаков выгнал Пуповкина со службы и клятвенно поклялся сжить его и весь род его со света. А Бабаков мог! У него родной брат работал поваром у члена ЦК!.. Большие связи у него были!..

Очутился товарищ Пуповкин на улице в самых расстроенных чувствах и не знает, что ему делать, как ему спасаться. Ломал он себе голову, напрягал сознание, соображал, как ему можно подкузьмить Бабакова, чтобы самому выскочить из этого плачевного положения, а потом случайно вспомнил о билетике от духа Мартына Задеки.

Утопающий, если он даже и партийный, все равно хватается за соломинку. Прочитал он этот билетик и словно бы прозрел: все правильно предсказал дух Мартына Задеки. Прямо, как в глаз попал, сказал, что Пуповкин счастлив, но не умеет пользоваться счастьем. Предсказал, что у него есть недруги, желающие его погибели. Это, конечно, Бабаков и все остальные. Предсказал, что Пуповкин может Бабакова и всех остальных утопить, если обратится к другу-брюнету из казенного дома. И даже дал указания, не откладывать дела в долгий ящик. Пуповкин это и без Мартына Задеки понимал.

Но вот вопрос, кто же этот друг-брюнет из казенного дома?

Начал Пуповкин лихорадочно перебирать в уме всех знакомых брюнетов. Думал, думал и все брюнеты из казенного дома оказались сволочами. Потом вдруг припомнил: «Кикин ведь брюнет, работает в обкоме партии и хотя я в свое время на него капал и даже сильно, но это было давно, он мог забыть.»

Помчался он к Кикину. Тот его принял этак любезно и говорит:

— Ты Пуповкин, подлец из подлецов, но ты мне можешь пригодиться. Поэтому я тебя временно люблю.

Пуповкин, не откладывая дела в долгий ящик, обвинил Бабакова во всех уклонах, земных и небесных. А Кикин ему в ответ:

— Знаю по собственному опыту, что ты врешь, но для тебя я могу Бабакова съесть не облизнувшись. Ты мне пока нужен.

В общем, Бабаков полетел в тартарары, не помог и брат повар, а Пуповкин занял его место. Стал он персоной важной, но ума не теряет. Понимает, что на сукиного сына Кикина надежды мало, что Кикин его использует, а потом развеет его прах по ветру.

И начал он с этого дня каждое утро наведываться на толкучку и за рубль получать директивы из поллитровой бутылки. Мартын Задека, этот беспартийный маг и халдей, оказался духом дельным, зря слов на ветер не бросал. Как напишет, так и будет. Напишет: «Опасайтесь подвохов со стороны врагов, но ничего напротив не делайте. Враги сами себя изничтожат…» Пуповкин видит, как плетутся против него козни, и только жмурится. А там, через некоторое время, смотришь, и сбылось предсказание: посадили кого-нибудь, а один паразит, которого, казалось, ничем невозможно было истребить, взял да и попал в пьяном виде под самолет: загляделся на авиационном празднике, так ему башку крылом снесло.

Или напишет дух Мартына Задеки: «Теперь настал ваш час блаженства и всех удач по службе и в сердечных делах», — товарищ Пуповкин сразу же выступает на собрании, начинает кого-нибудь громить, да так мощно, как можно громить только уже исключенных из партии или пойманных с поличными врагов. И все правильно получается. Один летит вниз, — Пуповкину очередное повышение.

Медленно ли, быстро, но через два месяца, действуя при помощи духа Мартына Задеки, товарищ Пуповкин дал подножку товарищу Кикину, сел на его место и начал приглядываться: кого же следующего?

И до того к этому времени он поверил в свои силы, что даже иногда начинал поругивать дух Мартына Задеки, если тот сдерживал его, советовал не спешить, обождать. А однажды, получив от субъекта с красным носом билетик, на котором было написано: «Ежели вы будете проявлять интерес к чужому счастью, то свое можете проворонить», — товарищ Пуповкин только презрительно скривился, скомкал и выбросил билетик. Сами, мол, с усами! И в тот же день разгромил в пух и прах второго секретаря обкома и занял его место.

Теперь товарищ Пуповкин большой человек, работает в ЦК, имеет две дачи, три автомобиля, виллу в Москве и дюжину челяди: шоферов, поваров, горничных. На толкучку он не наведывается и, хотя он теперь знает, кто такой Мартын Задека, но больше услугами его не пользуется. Не пользуется и зря делает, потому что недавно одному гражданину белый унылый попугай вытащил билетик: «Если не изменитесь, вам предстоят круглые неприятности и дальняя дорога через казенный дом.»

Может тот билетик и был предназначен для товарища Пуповкина? Зазнаваться не надо. К духу Мартына Задеки надо относиться с уважением — он беспартийный маг и халдей, он не подведет.

Слово очевидца

Инженер Борис Николаевич Торопыгин несколько лет принципиально не ходил на разные лекции и доклады, устраиваемые в заводском клубе. То есть, он-то бывал на лекциях и докладах, но только в тех случаях, когда по циркуляру сверху ругали империалистов и агрессоров, когда улизнуть было так же невозможно, как невозможно было не подписаться на добровольный государственный заем.

Однако, когда в клубе и в цехах вывесили афишу, что состоится доклад известного хирурга, профессора Гнедкова, о его туристической поездке по Европе, Борис Николаевич Торопыгин в тот же день сказал жене:

— Ну, Манюся, на этот раз надо пойти. Как-никак — первый настоящий очевидец.

— Ах, Боренька, опять там будут плакаться в жилетку, — вздохнула Мария Семеновна.

— Не думаю, — возразил Борис Николаевич. — Профессор Гнедков — ты помнишь, он у меня вырезывал грыжу? — старик в высшей степени почтенный. Всей правды он, конечно, не скажет, но и врать будет в меру.

В воскресенье вечером Торопыгины, с трудом пробравшись через толпу, заполнившую зал клуба, и раскланявшись по дороге с знакомыми, заняли в первом ряду свои места. Слева от них сидел главный инженер завода с женой и двумя взрослыми дочерьми. Место справа, приходившееся как раз напротив лекторского подиума, занимал неизвестный гражданин такого сугубо партийно-аппаратного вида, что спутать его с обыкновенным смертным можно было только в состоянии, когда не тяжело спутать рублевую бумажку с местной газетой. Торопыгины, косясь в его сторону, шепотом перебрасывались незначительными фразами о погоде.

Как только вышел на сцену профессор Гнедков, седобородый и смущенно кивающий на ходу в ответ на громкие аплодисменты, сосед Торопыгиных справа, восседавший в разморенной барской позе со скрещенными на груди руками, сразу же оживился и достал из кармана пиджака блокнот и карандаш.

Профессор начал доклад с рассказа о посадке туристической группы на теплоход в Одессе. Говорил он медленно, монотонно, часто пользуясь «так сказать», «как говорится», а то просто, продолжительно мэкая и уперев взор вверх, поглаживал бороду. В публике громко переговаривались, сморкались: чувствовалось плохо скрываемое нетерпение.

Когда профессор Гнедков добрался до того, как теплоход удалялся от Одессы, гражданин партийно-аппаратного типа привстал и сладеньким голосом спросил:

— Скажите, товарищ докладчик, а вам тяжело было расставаться с родиной?

Профессор растерянно посмотрел на него:

— Мда-с, конечно… — выдавил он из себя. — Мне тяжело было расставаться с родиной.

В задних рядах кто-то внятно проговорил: «Ой, я сейчас, кажется, заплачу!» По залу прокатился легкий смешок. Партийный аппаратчик быстро оглянулся, держа наготове блокнот и карандаш. Смешок увял. В зале воцарилась нудная, как во время предвыборной агитации за кандидата в депутаты, которого — все знали — выберут без всякой агитации, обстановка.

Но на самого докладчика казалось бы невинный вопрос произвел почти магическое действие. Профессор, перейдя сразу же к рассказу о посещении первых на пути румынского порта Констанца и болгарской Варны, заговорил стандартными газетными фразами: «Народное хозяйство Румынии, под руководством партии, цветет небывалым…», «расцвет народного благосостояния Болгарии…»

— Боренька, пойдем домой, — тоскливо шепнула Торопыгина мужу на ухо.

Борис Николаевич, подбадривая, пожал локоть Марии Семеновны:

— Следующая остановка была в Греции. Потерпим…

И когда, наконец, профессор Гнедков, все возвышая старческий, дребезжащий голос, произнес:

— Ранним утром теплоход подошел к греческому порту Пирей. Вдали, как волшебное видение, словно из-под земли выросли Афины с господствующим Акрополем… — в зале стало так же тихо, как, наверное, было тихо на теплоходе в то время, о котором вдохновленно рассказывал докладчик. — Сплошное море белого мрамора, здания старинной архитектуры, где в каждом камне чувствуется дыхание веков — вот что такое Афины! Огромный богатый город раскинулся вокруг зеленой горы Акрополя с шапкой из древних величественных развалин, воздвигнутых руками человека еще за пять столетий до Рождества Христова…