Саша Черный - Собрание сочинений. Т. 1 Страница 47

В БЕРЛИНЕ*

Над крышами мчатся вагоны, скрежещут машины,Под крышами мчатся вагоны, автобусы гнусно пыхтят.О, скоро будут людей наливать по горло бензином,И люди, шипя, по серым камням заскользят!

Летал по подземной дороге, летал по надземной,Ругал берлинцев и пиво тянул без конца,Смотрел на толстый шаблон убого системныйИ втайне гордился своим выраженьем лица…

Потоки парикмахеров с телячьими улыбкамиЩеголяли жилетами орангутанских тонов,Ватные военные, украшенные штрипками,Вдев в ноздри усы, охраняли дух основ.

Нелепые монументы из чванного железа —Квадратные Вильгельмы на наглых лошадях,—Умиляя берлинских торгующих Крезов,Давили землю на серых площадях.

Гармония уборных, приветствий, извинений,Живые манекены для шляп и плащей.Фабричная вежливость всех телодвижений,Огромный амбар готовых вещей…

Продажа, продажа! Галстуки и подтяжкиЗавалили окна до пятых этажей.Портреты кайзера, пепельницы и чашки,Нижнее белье и гирлянды бандажей…

Буквы вдоль стен, колыхаясь, плели небылицы:«Братья Гешвиндер»… Наверно, ужасно толсты,Старший, должно быть, в пенсне, блондин и тупица,Младший играет на цитре и любит цветы.

Военный оркестр! Я метнулся испуганно к стенке,Толкнул какую-то тушу и зло засвистал.От гула и грохота нудно дрожали коленки,А едкий сплин и бензин сердце мое провонял…

Спешат старые дети в очках,Трясутся ранцы на пиджачках.Солидно смеются. Скучно!

Спешат девушки, — все, как одна:Сироп в глазах, прическа из льна.Солидно смеются. Скучно!

Спешат юноши, — все, как один:Один потемнее, другой блондин.Солидно смеются. Скучно!

Спешат старухи. Лица, как гриб…Жесткая святость… Кто против — погиб!Солидно смеются. Скучно!

Спешат дельцы. Лица в мешках.Сопящая сила в жирных глазах.Солидно смеются. Скучно!

Спешат трамваи, повозки, щенки.Кричат рожки, гудки и звонки.Дымится небо. Скучно!

«БАВАРИЯ»*

Мюнхен, Мюнхен, как не стыдно!Что за грубое безвкусье —Эта баба из металлаРостом с дюжину слонов!

Между немками немалоВолооких монументов(Смесь Валькирии с коровой), —Но зачем же с них лепить?

А потом, что за идея —На баварские финансыВылить в честь баварцев бабуИ «Баварией» назвать?!..

После этих честных мыслейЯ у ног почтенной дамыПриобрел билет для входаИ полез в ее живот.

В животе был адский климат!Как разваренная муха,Вверх по лестнице спиральнойПолз я в гулкой темноте.

Наконец, с трудом, сквозь горлоВлез я в голову пустую,Где напев сквозного ветраСпорил с дамской болтовней.

На дешевом стертом плюшеТараторили две немки.Потный бурш, расставив ноги,Впился в дырку на челе.

Чтобы выполнить программу,Поглядел и я сквозь дырку:Небо, тучки — и у глазаГолубиные следы.

Я, вздохнув, склонился к горлу,Но оттуда вдруг сверкнула,Загораживая выход,Темно-розовая плешь.

Это был толстяк-баварец.Содрогаясь, как при родах,Он мучительно старалсяВлезть «Баварии» в мозги.

Гром железа… Град советов…Хохот сверху. Хохот снизу…Залп проклятий — и баварец,Пятясь задом, отступил.

В тщетном гневе он у входаДеньги требовал обратно:Величавый сфинкс-привратникБыл, как рок, неумолим!

И, скрывая смех безумный,Смех, сверлящий нос и губы,Смех, царапающий горло,Я по-русски прошептал:

«О наивный мой баварец!О тщеславный рыцарь жира!Не узнать тебе вовеки,Что в „Баварской“ голове!»

НА РЕЙНЕ*

         Размокшие от восклицаний самки,Облизываясь, пялятся на Рейн:«Ах, волны! Ах, туман! Ах, берега! Ах, замки!»И тянут, как сапожники, рейнвейн.

         Мужья в патриотическом азартеНа иностранцев пыжатся окрестИ карандашиками чиркают по картеНазвания особо пышных мест.

         Гремит посуда. Носятся лакеи.Сюсюкают глухие старички.Перегрузившись лососиной, ЛорелеиРасстегивают медленно крючки…

         Плавучая конюшня раздражает!Отворотясь, смотрю на берега.Зелено-желтая вода поет и тает,И в пене волн танцуют жемчуга.

         Ползет туман задумчиво-невинный,И вдруг в разрыве — кручи буйных скал,Темнеющих лесов безумные лавины,Далеких облаков янтарно-светлый вал…

         Волна поет… За новым поворотомСбежались виноградники к реке,На голову скалы взлетевший мощным взлетомСереет замок-коршун вдалеке.

         Кто там живет? Пунцовые периныОтчетливо видны в морской бинокль.Проветривают… В кресле — немец длинный.На Рейн, должно быть, смотрит сквозь монокль…

         Волна поет… А за спиной крикливоШумит упитанный восторженный шаблон.Ваш Рейн? Немецкий Рейн? Но разве он из пива,Но разве из колбас прибрежный смелый склон?

         Ваш Рейн? Но отчего он так светло-прекрасенИзменчив и певуч, свободен и тосклив,Неясен и кипуч, мечтательно-опасен,И весь туманный крик, и весь глухой порыв!

         Нет, Рейн не ваш! И вы лишь тли на розе —Сосут и говорят: «Ах, это наш цветок!»От ваших плоских слов, от вашей гадкой прозыИсчез мой дикий лес, поблек цветной поток…

         Стаканы. Смех. Кружась, бегут опушки,Растут и уплывают города.Артиллерийский луг. Дымок и грохот пушки…Рокочет за кормой вспененная вода.

         Гримасы и мечты, сплетаясь, бились в Рейне,Таинственный туман свил влажную дугу.Я думал о весне, о женщине, о ГейнеИ замок выбирал на берегу.

<ДОПОЛНЕНИЯ ИЗ ИЗДАНИЯ 1922 ГОДА >

КЕЛЬНЕРША*

Я б назвал ее мадонной,Но в пивных мадонн ведь нет…Косы желтые — короной,А в глазах — прозрачный свет.         В грубых пальцах кружки с пивом.         Деловито и лениво         Чуть скрипит тугой корсет.

Улыбнулась корпорантам,Псу под столиком — и мне.Прикоснуться б только к бантам,К черным бантам на спине!         Ты — шиповник благовонный…         Мы — прохожие персоны,—         Смутный сон в твоей весне…

К сатане бы эти кружки,И прилавок, и счета!За стеклом дрожат опушки,Май синеет… Даль чиста…         Кто и что она, не знаю,         Вечной ложью боль венчаю:         Все мадонны, ведь, мечта.

Оглянулась удивленно —Непонятно и смешно?В небе тихо и бездонно,В сердце тихо и темно.         Подошла, склонилась: — Пива?         Я кивнул в ответ учтиво         И, зевнув, взглянул в окно.

В ПУТИ*