Евгений Сухов - Власть и масть Страница 29

Сицилия была хороша, что он отметил сразу после десантирования. Однако его удивили не скалистые сказочные берега, не лазурное море, даже не солнце, а женщины, одетые в черные одежды. Лишь немного позже ему объяснили, что они носят траур по умершим родственникам. Часто этот траур продолжался до трех лет, но когда следовало снимать погребальное платье, умирал другой родственник, а потому одно горе накладывалось на другое. Так что к черным платьям молодые женщины были приучены смолоду. У генерала Паттона невольно возникало чувство, что они не имели понятия о белых одеждах.

Генерал-майор седьмой армии Джордж Смит Паттон внимательно разглядывал человека, сидящего по правую сторону его стола. По его словам, мужчина был немецким перебежчиком, решившим одним махом покончить со всеми ужасами войны и через Сицилию отправиться в Бостон, где у него вот уже двадцать лет проживал кузен. Однако к сказанному следовало относиться с большой осторожностью: очень может быть, что в лице новоявленного перебежчика он имеет весьма искушенного германского разведчика. Немцы горазды на подобные перевоплощения, в этом он сумел убедиться за месяцы боев.

Хотя не исключено, что он действительно самый настоящий беженец. Как только американские войска высадились на Сицилии, число их значительно возросло. В ужас приходишь оттого, что будет, когда войска приблизятся к границам Австрии. Видно, для них придется строить большие бараки. И удивляться подобному обстоятельству не приходится, – куда же им еще бежать, ведь не на восток же к русским!

Несмотря на союзнические договоренности, ненависть к коммунистам была всеобщей.

И все-таки генерал Паттон никак не мог представить сидящего перед ним сорокалетнего мужчину в облике кадрового военного. Ну не выглядят так разведчики! Уж слишком невинными и напуганными выглядели его широко распахнутые глаза. Будь он слеплен из иного теста, так через маску насмерть перепуганного человека просматривались бы волчьи клыки. Да и смотрел бы он не так отрешенно, как этот. У разведчиков на первом месте идея: их выдает блеск глаз, взгляд, движение рук, а этот пытается ухватиться за соломинку, чтобы выбраться из назревающей передряги живым, а кроме того, спасти кое-какие сбережения. Денщик рассказал, что в чемодане у толстяка хранится сто тысяч долларов, аккуратно разбитых на десять пачек и перетянутых зелеными тонкими ленточками. Весьма серьезная сумма! Видно, в Америке он надеется провести безбедную старость. Так что придется поинтересоваться и этим.

Толстяк был крайне зажат, он угодливо улыбался и заискивающе заглядывал в глаза. Следовало его расшевелить. Пухлый, краснощекий, растерянный, с холеными веснушчатыми руками, он походил на хозяина мелкого магазина.

– Простите, не расслышал, как вас зовут?

Перед ним на столе лежала докладная адъютанта, в которой тот подробно рассказывал о перебежчике, делился своими наблюдениями. Достаточно было только перевернуть страницу, чтобы прочитать его имя. Но делать этого генерал не стал, важно было составить собственное впечатление, понять, как перебежчик отвечает на вопросы.

– Путткамер Роберт, – ответил мужчина с готовностью. – Вы даже не представляете, как я устал от нацистского режима, а моя семья…

– Откуда вы так хорошо знаете английский язык? – перебил генерал.

– Дело в том, что я банковский служащий и в двадцатом году стажировался в Америке, в Нью-Йорке.

– Понятно, – недовольно буркнул генерал. – А что вы делали в Нюрнберге?

Смутившись, толстяк отвечал:

– Меня уже спрашивал один из ваших людей, и я ему достаточно подробно обо всем рассказал.

Оказывается, у этого Путткамера имеется характер, если он осмеливается перечить генералу. Кашлянув сдержанно в рукав, Паттон невозмутимо заметил:

– Это был мой подчиненный. Теперь я хотел бы услышать всю эту историю от вас.

– Простите меня, я человек сугубо штатский и не знаю всех этих военных тонкостей. Я родился в Кельне, потом изучал банковское дело. Просто у меня не было другого выбора. Мой дед был банкиром, отец, теперь вот и я… Потом я работал в одном из банков Дюссельдорфа. А годом позже возглавил союз банкиров Вестфалии. Был членом наблюдательных советов многих акционерных обществ. Четыре года назад стал совладельцем Нюрнбергского банка «Демаг».

На лбу у банкира выступила обильная испарина, явный признак того, что он нервничал. Вот только бы понять, с чего это вдруг. Следовало дожать.

– Вы финансировали национал-социалистические организации? – Темные глаза генерала буквально вонзились в переносицу банкира.

Достав белоснежный платок, он промокнул им мокрый лоб и, аккуратно сложив его вчетверо, сунул в нагрудный карман.

– Интересно, что бы вы сделали на моем месте, если бы к вам в офис заявились фашисты? – Генерал лишь улыбнулся. Деньги всегда требуют принципиальности, у этого толстяка она была. Наверное, он был неплохим банкиром. Расценив улыбку Паттона по-своему, добавил с сарказмом: – То-то и оно! Попробовали бы отказать, так тотчас оказались бы в концентрационном лагере. На моих глазах было немало таких примеров. Так что лучше уступить в малом, чем лишиться всего. Собственно, это одна из причин, почему я решил убежать из фашистской Германии.

Характер у этого толстяка присутствовал, следовало обладать немалым мужеством, чтобы преодолеть горный хребет Апеннин, а потом добраться на обыкновенной моторной лодке до острова. На такое может пуститься только отчаянный авантюрист или человек, склонный к суициду. Впрочем, присутствовал третий вариант – профессиональный разведчик. К нему следовало присмотреться попристальнее, именно из таких тихонь получаются самые искусные агенты.

– Вы не смотрите на меня, как на сумасшедшего. В Германии сейчас все так живут. Все боятся! Я один из них, всего-то маленькая песчинка! – Генерал Паттон смотрел холодно, немигающим взглядом, пытаясь разобраться в человеке, сидящим напротив. Следует немного попугать его молчанием – весьма эффективное средство против фальши. – Но я занимался и благими делами. Я был попечителем Нюрнбергских музеев и всегда оказывал им посильную помощь. Так, например, перед самым моим побегом Гиммлер предложил мне поучаствовать в благотворительной акции по переноске Копья Лонгина в «Дом Дюрера». Но я вам хочу сказать…

– Что?! – невольно вырвалось у генерала. – Вы были задействованы в переносе Копья Лонгина?

– А что вас удивляет, господин генерал? Я занимался еще и не такими благотворительностями. Так, например, полгода назад я дал на лечение больных из личных своих сбережений…

– Расскажите мне про Копье Лонгина.

– Его перенесли в «Дом Дюрера» при большом скоплении народа, – толстяк вдруг перешел на шепот, – но я думаю, что в действительности все это было инсценировка. Подлинное Священное копье находится где-то в другом месте, а весь спектакль с переносом был проделан для того, чтобы отвести внимание от настоящего места.

– У вас есть для этого основания?

– Разумеется! – всплеснул руками Путткамер. – Иначе бы я этого не говорил! В первую очередь удивляет то, что приехал сам Гиммлер! Неужели в настоящее время у него нет больших забот, чем наблюдать за тем, как переносят копье из одного здания в другое. Рейхсфюрер мог приехать только в том случае, если копье нуждалось в защите…

– Например, для того, чтобы перепрятать его понадежнее.

– Вы правильно меня понимаете, – вдохновенно продолжил банкир. – А в «Доме Дюрера» копье поместили в подвал, без какой-либо серьезной охраны, это во-первых… А во-вторых, рейхсфюрер Гиммлер не поехал вместе со всеми в «Дом Дюрера», что, согласитесь, весьма странно.

– Если все это соответствует действительности… Как, по-вашему, где может находиться Копье Лонгина сейчас?

– Оно по-прежнему находится в Нюрнберге, – без колебаний отвечал банкир. – Для Гитлера такое решение принципиально, насколько мне известно, он большой мистик. А сам центурион Гай Кассий был родом из-под Нюрнберга, так что, по его мнению, копье должно было отыскать хозяина. Но почему вас это так интересует? – удивленно спросил толстяк.

– Просто я давно интересуюсь немецкой историей, – небрежно отвечал генерал-майор. – Особенно крестовыми походами.

– Наиболее интересное время, – охотно согласился банкир, – хотя бы тем, что очень далеко находится от действительности. А нынешнее время настолько…

– Где, по-вашему, может прятаться копье?

Толстяк побагровел. В глубине души он уже сожалел о принятом решении. Возможно, что не стоило подвергать себя чрезмерному риску, следовало затаиться в собственном уютном особняке, а там, глядишь, и сумел бы переждать лихие времена.

Разговор поворачивался совершенно не в ту сторону, на которую он рассчитывал: в запасе у него была приготовлена парочка душещипательных историй о бесчинствах фашистов, далее он намеревался рассказать, как намучился за прошедшие десять лет в Германии и был крайне наивен, когда рассчитывал на хорошие перемены с приходом к власти Гитлера. Но этот странный американский генерал всякий раз перебивал его рассказ и расспрашивал совершенно о другом.