Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть Страница 37

—     Ну, хорошо, Клео... А откуда эти деньги? Скажем, у Нго? И потом, почему он не может обойтись без нас?

—      Где кровь голубая, а богатство старинное, там такие стиральные машины, как мы с тобой, и в самом деле не нужны.

— Что значит — стиральные машины?

—    Нго и остальные получают напрямую или через сбор­щиков пакеты с наличностью. Наличность эта составляет от сорока до семидесяти процентов с того, что взимается по всему городу за стакан вина, комнату в гостинице... со счета на сто поцелуев, ха-ха... со всего теневого бизнеса. Иногда это дань за спокойствие, которое гарантируется даже голубым деньгам.

—   Гангстеры?

—     Смешно... Они сущие дети по сравнению с организа­цией, которую кантонцы имеют здесь, в Сингапуре, Бангко­ке, на Пенанге... Не вникай в детали, чтобы не насторожить твоих новых... ха-ха... друзей. Будешь класть грязные деньги на свое чистое имя в банке и отстирывать... дорогая прачка... Ха-ха!

Они уединились возле окна, через которое Бруно острым взглядом стрелка заприметил, как внизу, на реке, по верхней палубе синего пароходика суетится татуированный до пояса человечек в армейских шортах. Он ловко рассовывал рогож­ные пакеты по пожарным шлангам.

—    Ну, хорошо, — сказал Бруно. — Наплевать на это... А как с моим делом? О нем не сказано ни слова... Ну с удобре­ниями, с другим товаром... хорошо. А с золотом? В городе его полно по ювелирным лавкам твоих соотечественников, да и вьетнамцев! Вот где обороты! А время может уйти...

—   Потерпи. Обед еще не кончился.

—   Что значит не кончился?

—     Когда житель Поднебесной, двигая челюстями, ощу­щает вкус пищи — это лишь преддверие истинного наслаж­дения, хотя и само по себе приятное. Внутренние соки овладевают сейчас питательными и оздоровительными компонентами проглоченного. Наслаждение высшего по­рядка... Полагается подождать, а не дергаться. Нго отвезет тебя и меня в порт к пирсу, где швартуются крупнотоннажники. Он уже сказал, чтобы ты ехал с женой... Ха-ха... Она ему приглянулась!

Бруно обиды не чувствовал. Манера шутить у этих людей своя. Нго воспылал, в сущности, не к Рене, а к типу женщины. Только и всего. Это так же допустимо, как и вожделеть чужих денег вообще, а не денег компаньона или близкого земляка, который с тобой вместе «в деле». И он сказал:

—   Белое куриное мясо.

—   Учишься языкам? — спросил Клео.

Бруно давно думал по-французски. По-немецки он, на­верное, разучился. В легионе с соотечественниками никогда не переходил на родной язык, даже играя в карты, за исклю­чением первых месяцев, пока осваивался с французским. А испанцы и португальцы болтали между собой на родном, пели. Как бы повели себя китайцы? Но их в легион не наби­рали.

Возле огромного буфета, на полках которого серебряные европейские кубки и оловянные пивные кружки среди бес­счетной мелочи из местного фарфора походили на кресто­носцев, врезавшихся в восточный базар, старший официант принялся зачитывать счет. Выкрикивал названия блюд и стоимость. Такое не делалось, если клиентами в «Золотом драконе» бывали белые.

—   Обычай? — спросил Бруно. — Высокими ценами под­черкивают уважение?

Клео рассмеялся. Бруно заметил, что ботинки он надел снова, но так, что задники приминались под пятками. Вроде шлепанцев.

—  Мы равнодушны к такого рода почету... Все проще. Он оповещает других официантов. Дает понять, что не прикар­манивает чаевые, которые идут в общую кассу.

—   Не проще ли поделить сразу?

—      Нельзя. С них тоже берется процент. В пользу Нго, других...

—   О, господи, — сказал Бруно, сообразив, что с этой ми­нуты он тоже получает проценты с отчислений от чаевых, которые идут его компаньонам. От тех самых, о которых оповещал старший официант.

Нго сам правил «паккардом» , которые недавно появи­лись в Сайгоне, с рычагом переключения передач на рулевой колонке. Пергаментный кулачок китайского мафиози — со старческими веснушками — цепко обхватывал его пласт­массовый набалдашник. Тоже новинка. Бруно видел только костяные, деревянные или из металла. Сиденья передвига­лись, и Нго с тщеславием ребенка, получившего редкую иг­рушку, показал, как это делается, чтобы дать простор длин­ным ногам Рене, усаженной рядом.

—   Бруно, — сказала Рене. — Это «паккард». Американская роскошная безвкусица! Как же эта техника примитивна...

Иного дочь французского генерала подумать не могла. Бруно хотел напомнить, сколько раз бронетранспортер аме­риканского производства спасал жизнь ее мужа, да загово­рил Нго.

—   Господин Доуви, — сказал он, полуобернувшись.

Рене не удивилась. Видимо, Сун Юй предупредила ее о новом имени.

—   Да? — почтительно наклонился вперед Бруно.

Машина как раз мягко поднялась и опустилась на горба­том мосту через обводной канал напротив громадины Ки­тайской торговой палаты.

—   Вы обещаете хранить тайну, которую вам доверят?

—   Обещаю.

—    Мадам Рене, обещаете хранить тайну, которую вам до­верят? — спросила Сун Юй, наклонившись к затылку его жены. Китаянка сидела между Клео и Бруно на заднем си­денье. — Предупреждение... От этого будет зависеть здоровье, благополучие и будущее вашего супруга, а также членов ва­шей семьи как нынешних, так и будущих. Обещаете?

—       Обещаю, — сказала Рене. — Но в деловые операции мужая не вмешиваюсь. Решает он... В этих... этих начинани­ях просто участвуют деньги моего отца как доля.

«Ах, умница», — подумал Бруно. Никаких денег отца Рене ни во что не вкладывала. Может, тайком... Старый горшок не вникал, как распоряжалась дочь семейным счетом в «Индо­китайском банке».

У ворот порта, когда машина въехала в узкий коридор между передвижными рогатками, затянутыми колючей проволокой, Бруно откинулся глубже на сиденье. Броневики охраны принадлежали легиону, хотя проверкой документов занимались жандармы. Не хотелось встретить знакомых. Нго предъявил, однако, сиреневый пропуск, по которому ма­шину пропустили без проверки пассажиров. За желтоватым зданием портовой администрации, по крыше которого крал­ся декоративный дракон, небо коптили пять труб гигантско­го «Пастера». Пакетбот водоизмещением в сорок четыре ты­сячи тонн служил «военному туризму» — возил между Марселем, Сайгоном и Хайфоном войска, оружие, отпуск­ников и инвалидов. Над ним кружились чайки, с криками пикируя на грязные надстройки. Возможно, с камбузов вы­гружали помои...

Пока машина разъезжалась с армейскими грузовиками, джипами и тягачами, тащившими пушки, вдоль пирсов, Клео вполголоса вводил Бруно в курс нового предприятия.

Полковник Беллон, военный комендант на борту «Пасте­ра», уполномочен обменивать военным, прибывающим или убывающим на пакетботе, индокитайские пиастры на ино­странную валюту — доллары или британские фунты, и нао­борот. Курс судовой кассы — двадцать три пиастра за доллар. Черный рынок дает пятьдесят. Беллон получает доллары для обмена по норме на каждого пассажира согласно списку при­нимаемых на борт. Обменивают же деньги не все офицеры и солдаты. Одни не ведают о своем праве, а другие, которых большинство, спускают жалованье накануне появления на борту, поскольку так повелось в армии. Полковник, отметив в списке, что все пассажиры воспользовались правом обме­на, невостребованные доллары продает в Сайгоне на черном рынке.

Операции такого рода привели Беллона к людям уважае­мого господина Нго. Прижатый легким шантажом, полков­ник соглашался, естественно, оплачивать посредничество мафии. Но его освободили от поборов, вежливо попросив о другом. Переправлять на «Пастере» кое-что в метрополию минуя таможню. Полковник поднимался на борт в сопро­вождении носильщиков с его личными чемоданами. Ни один пограничник не мог, конечно, остановить караван. Но, подавая пример дисциплины младшим офицерам, Беллон требовал, чтобы его вещи досматривались, как и всякая по­клажа остальных отъезжающих. Старая лиса знала на что шла. Если кому из таможенников пришло бы в голову рас­пороть засаленные куртки кули-носильщиков, его вина ос­тавалась недоказанной. Но занятого сверх меры коменданта и так излишне задерживали, выслушивая требование о про­верке его личного багажа...