Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть Страница 50

Наискось всего листа шла надпись жирным фломасте­ром:

«Уважаемый господин Дж. Пиватски, препровождаю на­стоящую копию по просьбе моего подзащитного и клиента Ф.-Д. Доэла экспресс-почтой, расходы по которой оплачены здесь, во Франции. Надеюсь, что она попадет к Вам одновре­менно с Вашим возвращением в Сингапур. Искренне Ваш и проч...»

Выходило, что почти что из дверей номера «Хилтона», расставшись с Пиватски, бородатый улетел в Париж. И не сказал, какую бомбу туда повезет. Кто там кого дурил? Вот тебе расплата за самоуверенность. Такая же, как у Нугана Ханга.

Джефри уткнулся лицом в бумагу.

В небе, в бою все казалось слишком медленным: самолет не тянул, еле ползли трассы из скорострельной пушки, раке­та не дотягивалась до вражеского истребителя... Красно-си­ний пунктир снарядов между тем быстро приближался к его, Джефри, бомбардировщику, и не оставалось ни физических, ни технических возможностей разминуться с настигающим жалом, пока оно само по себе, надломившись, не отклони­лось куда-то вниз.

...Лифт, наконец, пришел.

Джефри ворвался в квартиру, схватил портного за красиво повязанный — с ровной складкой под узлом — галстук и затянул шелковую, жирную на ощупь материю до кадыка на тощей шее.

Сведенные от страха в овал тонковатые губы посинели.

—   Джефри? Это ты, Джефри?

Голос Ольги из спальни был дребезжащим, срывавшим­ся на фальцет.

Джефри отпустил глотку портного. Сквозь кашель, высо­вывая свернувшийся в трубку язык, портной оправдывался.

—  Господин Пиватски... сэр... Леди велела мне переодеть­ся в пижаму, лечь рядом и слушать ее произведения... Иногда она рыдала над ними! Вот и все, вот и все, сэр... Вы предуп­реждали меня о таких состояниях, и я помнил ваши реко­мендации потакать в таких случаях всему, сэр. И я отнюдь не считаю, что это всему — именно все. Отнюдь нет!

Джефри вошел в спальню и уткнулся в колени Ольги, тревожно привставшей на кровати.

И все отошло, отошло и не существовало, кроме вот этого, дорогих и единственных коленей женщины, в теле — или душе? — которой нарывал какой-то недуг, говоривший ее языком и совершавший свои собственные поступки.

— Я посетил твою родину, Ольга, — мягко сказал Джефри в колени жены.

Вряд ли она могла правильно оценивать теперь то, что он ей говорил. Но в таких случаях Джефри держал себя неиз­менно так, будто ничего особенного не происходило, как в обыкновенных обстоятельствах. Он был уверен, что, если вести себя с больной именно так, ее душевное здоровье воз­вратится...

Зазвонил телефон.

Ольга сняла трубку и протянула.

Повернувшись так, что щека продолжала лежать на ее коленях, Джефри вяло спросил:

—    Кто это? Алло...

—      Бруно говорит, старина Джеф... Слава всем богам и привидениям! Клео сказал, что ты три часа с лишним в Сингапуре...

«Знает о встрече с Нуганом Хангом или нет? — подумал Джефри.

—... контора молчит, твой аппарат дома разговаривает посторонним мужским голосом, ха-ха-ха-ха! Я уж намере­вался запустить в розыск ребят из «Деловых советов и защи­ты».

«Значит, знает», — решил Джефри.

—      На меня налетел Нуган, старина Нуган в аэропорту

Ему понадобилось выговориться... Потом подвернулся оз­лобленный таксист.

—   Китаец? — спросил Бруно заинтересованно.

—   Китаец. А в чем дело?

—    Да так... Дня три советую не пользоваться этим видом транспорта. Таксисты-китайцы будут злющими! Ха-ха!

—   Ты хочешь меня видеть сейчас?

—    Нет. Завтра вечером. После полуночи. Ты ведь привез слишком много новостей, чтобы выслушивать их в спешке...

—       И в основном недобрых, Бруно. Есть загадочные... Итак, в полночь у тебя в «Индо-Австралийском»?

—    Опять нет. В помещении восемь-эй здания «Банка че­тырех океанов» напротив причала Клиффорда. Воспользуй­ся лифтом четыре. Нажмешь кнопку «включение переговор­ного устройства», и тебя поднимет на нужный этаж к нужному месту... И подальше от таксистов- китайцев! Ха-ха... Присмотри сикха...

Пошли сигналы отбоя.

В отличие от Клео и Ханга Бруно пребывал в прекрасном настроении. В отличие от Джефри тоже.

4

Бэзил Шемякин обошел клетку с зеленым попугаем, цеп­лявшимся за прутья членистыми когтями. Птицу выстави­ли подальше от чада из ремонтной мастерской автопокры­шек, примыкавшей к гостинице «Стрэнд». Напротив, на карнизе брошенного двухэтажного дома без стекол с китай­ской надписью по торцу «Медицинский центр» раскачива­лись кусты, растущие из трещины в кирпичной кладке. Ве­терок набирал силу на сквере Брас-базар с биржей велорикш. За сквером белел викторианский особняк национального музея, подле которого на скамье у светофора корчились по­хожие на водолазов фигурки из папье-маше, выставленные на обозрение просвещенных прохожих корейским скульпто­ром.

Китаяночка в шортах и чулках — крик сингапурской мо­ды — обогнала, оставив горьковатый запах духов. В Юго-Восточной Азии их аромат на улице уловим в одном городе и в одном месте. На Орчард-роуд. Затянутая ли туманом, под моросящим дождичком, залитая ли солнцем, при свете дня или в оранжевой мути искусственного освещения ночью главная сингапурская магистраль напоминала Бэзилу Сочи, хотя внешнего и иного сходства нет и не будет. Просто Сочи в его жизни оказался первым зеленым и чистым городом в России, Сингапур — в Азии.

В Сочи Бэзил с отцом ездили через год после возвраще­ния из эмиграции.

Удивительно, как Россия походила на Харбин, где роди­лась и умерла мама, никогда ее не видавшая. Она была из семьи паровозного машиниста на Китайской восточной же­лезной дороге. Отец же — пришлым, ушедшим за кордон , когда обокрали на владивостокском вокзале после полугора месяцев пути из Смоленска. Ни работы, ни денег на русской стороне найти не удавалось, примкнул к контрабандистам. Без документов ждал бы лагерь.

В канун прихода советских войск отец работал в подполье, связанном с разведкой 6-й танковой армии генерала Лучинского. Мама заболела пневмонией, пенициллина не достали, и она умерла в день капитуляции Квантунской армии. Васи­лия, переименованного в шанхайском пансионе для мало­имущих эмигрантов в Бэзила, отец перевез в 1950-м в Куй­бышев. И теперь, когда ему больше лет, чем отцу во время переезда из Китая в Россию, он снова, в который раз, далеко от нее и Сингапур напоминает Сочи... Бэзил не раз спраши­вал себя: скучает ли по дому? В сущности, он не представлял, что значит — дом. Родное место, куда хочется вернуться?

Отец намеревался осесть на пригородной станции Безымянка в Куйбышеве. На второй день учебы в шестом классе учительница английского языка, который она плохо пони­мала, хотя Бэзил тщательно, как учили в шанхайском пан­сионе, выговаривал слова, отвела новичка к директору. Оба выспрашивали: где выучился английскому? Наказ отца был строг: ни под каким предлогом и никому не сообщать о минувшей эмиграции. Это снимало ответственность, и Бэ­зил равнодушно относился к неясным намекам допраши­вавших.

Вечером он рассказал о допросе отцу.

Они сели в трамвай, ходивший от Безымянки в Куйбы­шев, а в городе пересели на другой, до вокзала. В Москве на квартире генерала Лучинского домработница им сказала, что генерал в настоящее время помирает от ран в санатории имени Фрунзе в Сочи. Когда они добрались туда, он еще был жив. Отец сидел у Лучинского в палате, а Бэзил купался в Черном море.

В санаторской подсобке прожили два дня, на третий вер­нулись в Москву, насовсем. Отец гордо сказал, что Лучинский помог устроиться с пропиской и на работу в столице.

Бэзил не раз давал себе слово поехать в Барсуки Смолен­ской области, откуда отец когда-то отправился во Владиво­сток, а докатился до Харбина. Теперь, на Орчард-роуд, снова подумал об этом. «Москвич», наверное, придется оставить на шоссе, грязь будет непролазная, поскольку отпуск предпола­гался в конце сентября. Про родственников отец ничего не сообщал...

До встречи с Барбарой оставалось больше двадцати ми­нут. Бэзил нырнул в подвальчик забегаловки «Макдональда». Замученный работой китаец с серыми мешочками под гла­зами, кидая синие сингапурские доллары в ящик кассового аппарата, принял заказ на банку «колы» и картонку с ветчин­ным сандвичем. На экране телевизора солдат колотил кас­кой какого-то араба, который просяще гладил его лицо ла­донью... Давали новости.