Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть Страница 80

Эфраим Марголин истолковывал свое нарастающее раз­дражение тремя причинами. В конце концов, выяснение их помогало сдерживаться... Во-первых, сам юрист надел пид­жак и повязал галстук-бабочку в розоватых тонах. Севастья­нов удосужился явиться в обличье дешевого туриста, да еще, как разглядел Марголин, в брезентовых ботинках. Во-вторых, русский проявил себя до неприличия жадным и прямо­линейным, туповато скучным собеседником. И в-третьих, он явно не отдавал себе отчета, в какого масштаба дело ввя­зался, с какими фигурами ведет игру, что могло обернуться прямым риском, если бухгалтер сделается неуправляемым.

Эфраим Марголин чувствовал себя в роли председателя крупного банка, вынужденного просить взаймы десять цен­тов.

—   В чем заключался ваш конкретный интерес, господин Севастьянов, когда вы работали в группе Васильева здесь, в Сингапуре? — спросил он.

—   Ух, — простовато отреагировал русский. — Трудно те­перь вспомнить... В общем, помнится, внимательно следил за нефтедолларами.

—   За чем внимательно следили?

—   За нефтедолларами...

Ел он по-американски. Растаскал венский шницель на куски, перемешал их с брюссельской капустой, переложил вилку в правую руку и принялся жевать все подряд. К пиву не притрагивался, и эта примитивная осторожность позаба­вила Эфраима. Он развязал галстук-бабочку, сунул в карман пиджака.

—  Вы не могли бы, господин Севастьянов, подробнее ска­зать об этих нефтедолларах... Ну, за которыми внимательно следили...

—  Могу, отчего же... Скажем, к торговцу нефти где-нибудь в Кувейте является банкир и предлагает выгодно поместить его деньги на предмет процентов. Самое выгодное, это ясно, дать взаймы не частному лицу, а государству. Как известно, государства, сколько бы не должали, не разоряются...

—   Потому и не разоряются, что ни одно государство ни­когда еще не возвращало своих долгов, — сказал Марголин.

Соображения варвара поражали примитивной простотой и свежестью.

—    Значит, не разорятся и банки, которым они должны... Посмотрите-ка, что это за корпорации! Сити-бэнк, Чейз Манхэттен, Бэнк оф Америка, Ферст Интерстэйт, Моргэн Гэрэнти, Ллойде... Кто еще? В этом духе... Непотопляемые линкоры мирового бизнеса. И знаете, чем руководствуются правления финансовых гигантов?

—     Чем руководствуются правления финансовых гиган­тов? — машинально повторил вопрос Марголин.

Наблюдения варвара захватывали невинностью.

—  Жадностью, господин Марголин. Самой примитивной и животной.

—   Это смешно, знаете... Огромный механизм учета инте­ресов и управления...

—  И все-таки жадность. Как финансист, я знаю, что поло­вину прибылей каждый из гигантских банков набирает по крохам за границей, в том числе и в этом городе, буквально на сотых долях процента от предоставляемых кредитов... А ведь еще десять лет назад ни один из них не брался за такие мелочные операции. Это верно. Я знаю.

—  Вы что же, иначе бы распорядились большими деньга­ми, окажись они в ваших руках?

—    Это — иное... Когда вы станете клиентом моего банка, господин Марголин, тогда я вам буду давать советы... Инфор­мация в наши дни дорога... Что же, подадут кофе?

Русский оборвал финансовые мечтания так, будто сидел с незнакомцем за кружкой бочкового в забегаловке возле Сим-Лим-сквер, а не в клубном ресторане «Пенинсулы».

Марголин кивнул старшему официанту, следившему за необычной парой, возможно, что и из соображений ее нео­жиданного исчезновения без оплаты счета.

—   Два «каппучини», — сказал юрист.

—     Слушаюсь, сэр, — сказал официант, вышколенно пя­тясь от клиентов, один из которых совершенно не вызывал доверия из-за дешевой одежды.

Севастьянов, как показалось Марголину, неуместно хо­хотнул — юрист не признавал шуток в отношении денег — и сказал:

—     Куда девались менялы с улиц этого города, господин Марголин? Их заменили банкиры. Куда денутся потом бан­киры? Они станут главами правительств. Так что, ублажайте вашего банкира, господин Марголин, если он у вас имеется, ставьте ему выпивку почаще, располагайте к себе, завоевы­вайте его дружбу. Взгляните правде в глаза! Мир денег ужас­но усложнился, и без специалиста не обойтись... Доверьтесь ему. Он сам решит, вкладывать ли ваши деньги в пивной завод на Таити, свинобойни в Шанхае или автостраду на Галапагосских островах... Какая вам разница?

—   Ваш кофе, господа, — сказал официант.

—    Нам не скоро на пристань? — спросил Севастьянов. — Хочется посмаковать «каппучини»...

—     Вполне успеем, — сказал Марголин, посмотрев на на­стенные электронные часы. Он пользовался карманными, не хотелось доставать эту исключительную вещь при варваре.

—     Обратите внимание, господин Марголин... Мы потра­тили два с лишним часа в компании, которая в равной сте­пени не лучшая для каждого из нас, а вперед ни шагу. Согла­ситесь, я вправе начать сомневаться в серьезности предложения господина Сурапато и его компаньона, да и нашей встречи.

Эфраим Марголин горечь поражения испытал в послед­ние пятнадцать лет своей юридической деятельности лишь однажды. На судебном разбирательстве дела Амоса Доуви, или Ли Тео Ленга, хотя немыслимый по изобретательности довод в пользу подзащитного как жертвы происков русской разведки принес ему почти славу. Техасский и гонконгский суды отнеслись несерьезно к его аргументам... Если удастся купить этого русского, реванш окажется взятым. Дело пред­станет как внутреннее воровство, как нечто, случившееся в недрах их, русской, собственной системы. Будет оборвана нить, которую коадъюторский совет тянет и тянет, чтобы добраться в конце концов до Бруно Лябасти.

— Я не откликался на ваше желание получить чек на «Банк Америки», господин Севастьянов, потому что в глуби­не души был согласен с вами... Мне понадобилось время, чтобы поразмышлять о том, как с этим сработаются интере­сы стороны, которую я представляю. И только... Считайте, что ваше пожелание учтено полностью.

«Зажарил вас старикашка Ли, — подумал Севастьянов. — Крючок с наживкой вы сожрали. Теперь бы не сплоховать, когда вместе с ним потащу ваши воровские кишки».

Эфраим Марголин доверял инстинкту. Поведение Сева­стьянова не вдохновляло. Вот именно — не вдохновляло на доведение до конца начатого в этот день. Был и другой сиг­нал, тупым осколком нывший там, где рождается у человека страх. Внезапная необъяснимая смерть отца Клео Сурапато, бывшего депутата Лин Цзяо.

Уход старика из жизни очищал состояние, переходившее к Клео, от прошлого, перечеркивал путь, которым оно нажи­валось. Отцовское наследство становились «голубым». Если бы не грязные ручищи Бруно, загребающие его на глазах. Но кто-то могущественнее Бруно выталкивал деньги покойного Лин Цзяо на «голубые просторы», что могло означать после­дующий уход из жизни и Бруно Лябасти.

Несколько недель назад водитель Клео в присутствии Марголина докладывал хозяину о совещании в гостинице «Мандарин» высоких .чинов полиции, армии, юстиции, коадъюторского совета и представителей крупных компаний, на котором обсуждались вопросы чистки финансового биз­неса от организованной преступности. Подробности оста­лись неизвестными, поскольку водитель говорил лишь с шо­ферами, привозившими хозяев на совещание. Но и так было ясно, что конъюнктура для севастьяновских претензий со­здавалась подходящая.

—- Я испытываю к вам растущие симпатии, господин Се­вастьянов, — сказал юрист в дверях гостиницы.

Швейцар в кирпичного цвета сюртуке и черном цилинд­ре сказал в микрофон:

—   Голубой «ситроен» к дверям!

Эфраим Марголин открыл дверцу для русского и только потом, обежав капот, принял руль у перегонщика.

Он разгадал игру бухгалтера. Взять все восемнадцать миллионов, с которыми и в Америке примут с распростер­тыми объятиями. Марголин готов к услугам!

Бруно Лябасти, бывший легионер и обладатель полови­ны миллиарда долларов, словно бродяга валялся в одежде в боцманской каютке моторной яхты «Ветер с Востока», сня­той на два дня.