Андрей Дышев - Тот, кто скрывается во мне Страница 21

Я немного успокоил себя и поехал на работу. Когда я выехал на Садовое кольцо и миновал Крымский мост, на мобильный позвонила Настя.

— Ты где? — спросила она взволнованно.

— На работу еду, — ответил я, чувствуя неладное. — Вот метро «Парк культуры» проезжаю.

— Остановись! — потребовала Настя. — И жди меня. Я через десять минут буду!

Наверное, сегодняшний день решил добить меня дурными новостями. Настя, сев ко мне в машину, посмотрела на меня глазами Календулова.

— Чего улыбаешься? — спросила она.

— Я не улыбаюсь, — ответил я. — Это гримаса уставшего человека.

— Сейчас у тебя будет гримаса подсудимого. На, читай!

С этими словами она протянула мне листок из ученической тетради. Я развернул его. Черным фломастером было написано следующее:

«Уважаемые господа академики! Обращается к вам младший научный сотрудник Чемоданов В. С. Надеюсь на ваше неподкупное благородство, ваше величие и искреннее стремление содействовать научно-техническому прогрессу. Я стал жертвой мошенничества. Проходимец и недоучка по фамилии Савельев, которого вы так любезно принимали в своем светлом обществе, обманным путем завладел самым ценным, что у меня есть, — моей диссертацией и, выдавая ее за свою, готовится к ее публичной защите. Я готов предстать пред вашим судом и в присутствии ученых и специалистов доказать свое авторство. Убедительно прошу вас помочь мне вывести на чистую воду мошенника и лжеученого Савельева, очистить храм науки от самозванца и прохиндея. Буду ждать вас у гардероба 14 февраля в 18.00».

— Где ты это взяла? — произнес я.

— Отец вчера из академии принес, — ответила Настя, нервным движением доставая из пачки сигарету. — Он висел на доске объявлений. Отец сразу же сорвал его, но неизвестно, успел ли кто-нибудь прочитать.

— Сегодня четырнадцатое? Значит, Чемоданов припрется в академию в шесть вечера. Старикан здорово ругался?

— Не то слово.

«Эта пьянь нанесла два удара сразу, — подумал я. — Пока без серьезных последствий. Но кто знает, что он предпримет сегодня вечером?»

— Мне это все надоело, — жестко сказала Настя.

— Что «все»?

— Вся эта грязная ложь.

Меня покоробило от этих слов.

— Ах, вот ты как заговорила! — с удивлением произнес я. — А разве ты забыла, ради чего вся эта грязная ложь затеяна? Чью прихоть я выполняю, занимаясь этой идиотской диссертацией?

— Подожди, не кричи, — сказала Настя, прикуривая от зажигалки. — Ты не дослушал главного. Отец отказывается от своего условия. Он говорит, что с этой защитой ты только его позоришь… В общем, он требует, чтобы ты немедленно прекратил заниматься диссертацией. Он согласен выдать меня за тебя хоть завтра.

И она резко повернула голову, чтобы увидеть на моем лице выражение беспредельного счастья. Увы, она увидела там другое выражение — какое бывает у человека, которому на голову упал кирпич. Я на некоторое время онемел. Такого поворота я даже предвидеть не мог. Профессор отказывается от зятя-кандидата. Замечательно! Но ведь я не отказываюсь от восьмисот тысяч долларов!

— Почему твой отец ведет себя как мальчишка? — строго спросил я, искусственно распаляя в себе гнев. — Что он себе позволяет? То требует от меня ученой степени, то не требует! У него семь пятниц на неделе! Он уже сам не знает, чего хочет!

— А почему ты позволяешь себе так грубо говорить о моем отце?! — вспылила Настя.

— Потому что твой отец заставил меня, преуспевающего бизнесмена, заниматься какой-то ерундой! Я потратил уйму времени, денег и нервов, идя на поводу у его капризов! И вдруг сейчас, когда я уже раскрутил всю эту махину, он отказывается от своих условий. Он, видите ли, требует! Подумаешь, Петр Первый! Не выйдет! Не все будет так, как он хочет!

— Прекрати так говорить, иначе я обижусь! — предупредила Настя.

— Обижайся сколько хочешь! Но отныне твой папочка мне не указ. Я взрослый человек и сам буду решать, что мне делать, а что нет. Так и можешь ему передать.

— Я сейчас уйду, — глухим голосом произнесла Настя.

Меня понесло.

— Скатертью дорога! Я вижу, тебе просто не терпится выскочить замуж за какого-нибудь ботаника со скрипкой. Но не торопись, а то завтра твой старик захочет, чтобы его зять был каким-нибудь археологом или ихтиандром…

Настя выскочила из машины и с силой захлопнула дверь. Я перевел дух. Бог свидетель, не начни она разговаривать со мной в таком тоне, я, может быть, рассказал бы ей про письмо из НАСА. А теперь я лишний раз убедился, что женщин нельзя и близко подпускать к серьезным мужским делам.

В общем, где-то я убедил самого себя, что не сказал Насте о восьмистах тысячах баксов лишь по причине ее грубости.

Удивительно! После того как Настя хлопнула дверью, я почувствовал, как невидимые оковы спали с моих рук. Мне показалось, что тучи, сгустившиеся надо мной, вдруг разметались по небу и мне прямо в темечко светит солнце. Душу стало наполнять удивительное чувство легкости и свободы.

Настя, словно занудливый воспитатель, вынуждала меня совершать поступки с оглядкой на нее. Я боялся упасть перед ней в грязь лицом, рискнуть, ввязаться в авантюру. Теперь я был свободен, как птица.

«А в чем проблема? — подумал я. — Чемоданов хочет семьдесят тысяч долларов? Он их получит. Пятьдесят мне должны французы. Если продать изрядно надоевшую «Ауди», то получится еще пятнадцать. Десять у меня есть. Вот и все. И официальный договор с Чемодановым у меня в руках. Через несколько дней, когда я получу восемьсот тысяч долларов, можно будет купить белый «мерс», осыпать его розами, надеть белый костюм и приехать к Насте мириться».

Как хорошо стало у меня на душе! Я взялся за рычаг передач и мысленно повторил только что открытую истину: большинство проблем, от которых мы страдаем, нами придуманы.

Договор из французского журнала уже наверняка пришел в фирму. «Начать надо с него, — думал я, — получить деньги, а затем заняться продажей квартиры и машины. Если не слишком торговаться и не поскупиться на хорошего риелтора, то все можно сделать за пару дней».

Я мчался в фирму как на пожар. Правила дорожного движения для меня не существовали. Я пролетал перекрестки на красный свет, выезжал на встречную полосу и сворачивал под «кирпич». И на всем пути не встретил ни одного патрульного. Кажется, началась полоса удач. Никогда еще заветная цель не казалась мне такой близкой. А что для этого надо было? Поругаться с девушкой да выбросить из головы такие абстракции, как чувство собственного достоинства и гордость.

— Привет! — радостно сказал я Зое, вихрем врываясь в коридор.

Секретарша подняла на меня равнодушный взгляд. И куда девалась ее прежняя любовь ко мне?

Я зашел к себе в кабинет и обнаружил сидящего за столом главного инженера. Он курил и орал в телефонную трубку. Пепел с сигареты падал на полированную поверхность стола. Там, где еще недавно стоял стаканчик с карандашами и ручками, лежала тяжелая никелированная гайка, прижимающая стопку записок.

— Здорово, старина! — сказал он мне слегка виноватым тоном, прикрыв трубку ладонью. — Понимаешь, теперь я буду здесь сидеть…

— А я где? — без всякой обиды спросил я.

— Знаешь, зайди к директору, — дал дельный совет инженер. — Кажется, он тебе другое место подыскал.

— На столе никаких писем не было? — спросил я.

Инженер покрутил головой и снова принялся орать в трубку.

Зоя старательно делала вид, что не замечает меня. Она смотрелась в крохотное круглое зеркальце и пудрила нос.

— Лапочка, — сказал я, — ты не знаешь, куда меня директор переселил?

— Понятия не имею, — растягивая звуки, ответила Зоя, проявляя ко мне небывалое отсутствие интереса. — Говорят, что в цех, где отработанное масло сливают.

Я усмехнулся и покачал головой.

— Ты мне одну симпатичную актрису напоминаешь, — сказал я.

— Правда? — сказала Зоя, польщенная комплиментом. — Какую же?

— Из мексиканского сериала, — ответил я. — Которая уже двести сорок серий пытается выйти замуж, а ее все не берут и не берут.

Я думал, что Зоя швырнет в меня зеркальцем, но она удивительно легко отпарировала:

— Знаю. Мне об этом уже говорили… А тебе, между прочим, письмо пришло. Из Франции.

Я подскочил на месте. Дурак я! Зачем про сериал сказал!

— Лапочка, — начал подлизываться я. — С меня шампанское и цветы. А где это письмо?

— Всю почту первым просматривает директор, — ответила Зоя, закидывая зеркальце в ящик стола. — Наверное, у него.

Я без предупреждения вломился в кабинет к шефу. Он крутился в кресле, словно космонавт на центрифуге.

— Сядешь в общей комнате со слесарями, — с ходу объявил он.

— За что ж такая честь? — поинтересовался я.

— Это я тебе потом объясню, — ответил директор. — Иди и работай. И отныне без моего разрешения из фирмы — ни на шаг.