Иван Жагель - Страна игроков Страница 27

Поэтому, когда его повели на встречу со следователем, Виктор едва передвигал ноги. Увидев же Рукавишникова, он немного оживился. Тонизирующее воздействие оказало и приветствие, которым он был встречен.

Комната для допросов в следственном изоляторе представляла собой тесное прямоугольное помещение, где из мебели были стол и два стула. Маленькое, зарешеченное окошко, грязный плафон под потолком и темно-синие стены – все это в совокупности давало какое-то специфическое освещение, похожее на рассвет в хмурое зимнее утро. В комнате не за что было зацепиться взгляду, и попадавшим сюда людям невольно приходилось выбирать такое малоинтересное занятие, как смотреть в глаза следователю.

– Меня чуть инфаркт не хватил, когда я узнал, что задержали именно тебя! – продолжал бесноваться, окончательно переходя на «ты» и тем самым выказывая крайнюю степень презрения, Рукавишников. – Теперь-то я тебя уж точно посажу! – злорадствуя, добавил он.

– За что? – устало поинтересовался Ребров.

– За то, что ты меня достал!.. Наши люди несколько недель пасли этот дом в Серебряном Бору, и что мы имеем на сегодняшний день? Три трупа! Причем два из них обгорели так, что их невозможно даже идентифицировать… Благодари еще бога, что никто из наших не пострадал. Это просто чудо!

Это и в самом деле казалось чудом. Когда Реброва в наручниках вели со второго этажа на улицу, он увидел незабываемую картину. В гостиной было разбито и перевернуто почти все, что только можно было разбить и перевернуть. А ведь на то, чтобы устроить такой кавардак, понадобилось не больше минуты. На полу беспорядочно валялись стулья, цветы в кадках, книги, посуда, а у выбитого окна в месиве из стеклянных осколков и крови лежал тот веснушчатый громила, который стрелял в Виктора.

– Насколько я понимаю, независимо от того кто пришел бы в этот дом: я или кто другой, – попытался поспорить Ребров, – ваши люди все равно схлестнулись бы с этими бандитами. Так в чем же вы меня обвиняете?! В том, что я подставился, рисковал жизнью, чтобы помочь вам засветить киллеров?

– В том, что ты спутал нам все карты. Ждали не тебя. И когда ты поперся туда, это для всех стало полной неожиданностью. Пришлось срочно менять план, на ходу выпутываться из ситуации.

– И под какую статью уголовного кодекса подпадает то, что я совершил? – с явной издевкой спросил Ребров.

Рукавишников запнулся, словно хватанул стопку спирта, а его внушительный кадык от такой наглости спрятался за воротник.

– Хочешь показать свое остроумие?! – наконец выдохнул он. – Думаешь, нельзя подобрать подходящую статью для человека, забравшегося в чужой дом?!

– Но ведь хозяин дома в Серебряном Бору не заявлял на меня в милицию?!

– Откуда тебе это известно? Или ты с ним недавно встречался? Знаешь, где он, что делает? Только в том случае у тебя появится шанс выбраться из дерьма, если ты мне скажешь, где сейчас находится Дзгоев!

Из всех приемов, которые Рукавишников использовал в разговорах с Ребровым, этот выглядел самым дешевым. Очевидно, и сам следователь понял это, так как перешел на откровенную грубость.

– Учти, – угрожающе заявил он, – если будешь мне врать, я обещаю, что тебя не только посадят, но еще и отрежут яйца.

Ребров впервые видел, чтобы Рукавишников так плохо контролировал себя.

– Каждый раз, когда мы встречаемся, вы меня подозреваете, по меньшей мере, в сотрудничестве с бандитами, – сокрушенно развел руками Виктор. – Ну не знаю я, где сейчас вице-президент «Русской нефти»! Когда я последний раз видел Медведева, он сказал, что Георгий Дзгоев сбежал после смерти Лукина и прячется где-то у себя на родине, на Северном Кавказе…

– Почему же ты поехал в Серебряный Бор и вломился в его дом?

– Не знаю. Честно… Интуиция.

Следователь скептически закивал:

– Странная у тебя интуиция. Она все время помогает тебе искать на свою задницу приключения! – Он походил из угла в угол тесной комнаты, а потом грохнул рукой по столу. – Ты меня что, за идиота считаешь?! Кто тебя туда послал? Давай говори!

– Кто меня мог туда послать?! – возмутился Ребров.

– Есть много людей, которые хотели бы свести счеты с Дзгоевым.

– Где же логика?! Если вы считаете, что я послан бандитами, то почему они хотели меня пристрелить? – искренне удивился Ребров. – Или это были другие бандиты?.. Вы не перетрудились на своей следовательской работе?

Рукавишников сел за стол и начал раздраженно листать свои бумаги.

– Эти головорезы… ну, которые на тебя напали, что им было надо?

– Понятия не имею… Они спросили, кто я такой, а потом почти сразу стали палить в меня… Скорей всего, они не хотели оставлять свидетеля.

– Стреляли в тебя оба?

– Нет, только тот, рыжий, которого ваши люди убили в доме.

– А другого, сгоревшего в лодке – ты хорошо запомнил?

– Думаю, что да.

– Завтра, – он посмотрел на часы, – нет, уже сегодня попробуешь с нашим сотрудником составить фоторобот. – У него вдруг опять запрыгали желваки. – Зачем ты вообще туда пошел?! Ты можешь это сформулировать четко? Учти, если сейчас соврешь, то, просидев месяц-другой в камере, все равно скажешь правду!

– Месяц-другой?! – возопил Виктор.

Этот крик отчаяния явно доставил Рукавишникову удовольствие. Ухмыляясь, он не спеша достал пачку сигарет.

– А ты сколько думал? – спросил он одной половинкой губ, одновременно прикуривая. На его лице отразилось искреннее любопытство. – Ах, так ты думал, что все это – детские игры?

– Я вам клянусь, что пошел туда совершенно случайно. У меня в блокноте осталась запись о том, что сбежавший вице-президент «Русской нефти» имеет громадный особняк в Серебряном Бору, и я решил поискать его близких, знакомых… В конце концов, я хотел просто прогуляться…

– Так-так-так! – саркастически запричитал следователь, выпуская дым в лицо Реброва. – Вполне банальная история: человек идет собирать одуванчики, а потом незаметно для себя залезает в чужой дом и нарывается на перестрелку. С кем такого не бывало?

– Как я вам могу доказать, что говорю правду?

С лица Рукавишникова сползла ухмылка, и оно окаменело.

– Я не верю ни одному твоему слову! – не выпуская зажатой во рту сигареты, произнес он. – Отправляйся в камеру. Я сгною тебя здесь!

4

Несмотря на страшную усталость, Виктору так и не удалось заснуть в эту ночь. Он лежал в одиночной камере следственного изолятора и пытался услышать хоть какие-нибудь звуки. Это было очень странно для большого города: ни шума машин, ни шороха дождя, ни даже противного карканья ворон абсолютная тишина. Она так же ударяла по ушам, как если бы под ним кто-то пробивал пол отбойным молотком.

Ребров ворочался на жесткой, скрипучей железной кровати, постоянно перекладывая еще лет сто назад окаменевшую ватную подушку, и давал себе клятвы, что, начиная с этого дня, он больше никогда в жизни не будет заниматься делами, имеющими хотя бы отдаленное отношение к истории с компанией «Русская нефть», к ее живым и мертвым сотрудникам. А если ему когда-нибудь удастся попасть домой, то первое, что он сделает, – это разорвет на мелкие кусочки, а потом сожжет все документы из своей заветной папки и развеет пепел над Москвой.

Утром принесли завтрак – чай, хлеб и какую-то кашу. Из всего этого Виктор смог влить в себя только чай, а потом стал ждать. Больше всего раздражало то, что он не знал, как будет складываться его день, когда вызовут на допрос и вызовут ли вообще. Он представлял, как сотрудники прокуратуры приходят на работу, делятся новостями, рассказывают анекдоты, курят, пьют кофе, и ему хотелось закричать так, чтобы они услышали: ну когда же вы займетесь мной? Однако в этих казематах кричать было так же бессмысленно, как и строить планы на ближайшее будущее.

Первый раз за Ребровым пришли только часов в двенадцать. Его отвели в комнату, где висел небольшой экран и стоял проектор. С помощью этих приспособлений составлялся фоторобот преступников, а иногда и их жертв.

Симпатичная молодая женщина в форме проецировала на экран фрагменты человеческих лиц, и в конце концов из мешанины носов, ушей, глаз, бровей и подбородков Виктору удалось довольно точно создать портрет того парня с короткой стрижкой и перебитым носом. Когда дело было сделано, в голову пришла довольно мрачная шутка: так как оригинал сильно обгорел и, возможно, личность его не будет установлена, то на надгробном памятнике вполне можно использовать рукотворное изображение.

Потом Реброва опять отправили в камеру и вскоре принесли обед. Он состоял из рассольника с перловкой, отвратительно пахнувшего огурцами прошлогоднего засола, разваренной гречневой каши с коричневой подливкой, которую только под гипнозом можно было принять за мясную, и бледно-фиолетового киселя. В этот раз Виктор съел уже несколько ложек каши и выпил полстакана киселя.