Татьяна Устинова - Саквояж со светлым будущим Страница 36

Надежда в последний раз осмотрела свою прическу и принялась изучать губы.

Маша на всякий случай изучила свои, а потом мраморную столешницу.

Каррарский мрамор всегда наводил ее на мысль об анатомическом театре, даже такой роскошный, как этот.

— У них такой сказочный стол, — поделилась с ней Надежда, поджала губы и покатала их одну об другую — растерла помаду. Что-то показалось ей лишним, и она стала осторожно снимать перламутровую розовость ватной палочкой, вытянутой из серебряного стаканчика, очевидно, специально предназначенного для палочек. — Я всегда раньше объедалась!

— Вы?! — не поверила истомившаяся ожиданием Маша. — Вы так хорошо выглядите.

Это была истинная правда, а не просто профессиональная вежливость, продиктованная ее положением. Маша Вепренцева всегда была безукоризненно вежлива.

— Спасибо, — согласилась Надежда. Ватная палочка полетела в другое серебряное ведерко, очевидно, для мусора. — Я стараюсь. Хотя, знаете, я была такая обжора!… Лопала круассаны, пармскую ветчину и утку в сливках. В сливках, можете себе представить!

Вот что удивительно — она говорила это искренне. То есть совершенно. То есть абсолютно.

— А потом впадала в депрессию и корила себя, когда любимая юбка не сходилась.

Эти ощущения были очень понятны и близки Маше, поэтому она позволила себе посочувствовать:

— Ужасно.

— Было бы ужасно, если бы мой личный врач не порекомендовал мне ксеникал! — провозгласила Надежда, выхватила из сумки блескучую пластмассовую штучку с капсулами и помахала у Маши перед носом. Маша проследила за ней глазами. — Только им и спаслась.

— От чего? — простодушно спросила Маша. — От утки?

— И от утки, и от торта. Боже, Машенька, милая, подайте мне стаканчик, он на стойке за вашей спиной.

Милая Машенька подала стаканчик и вздохнула. Дело с места не двигалось. Надежда уходить явно не собиралась.

Она выдавила на ладонь продолговатую капсулу, налила из бутылки воды, проглотила, как будто совершая некое священнодействие, и замерла.

Маша, позабыв про вожделенную дверь, наблюдала за ней с интересом.

— Ну вот, — удовлетворенно сказала Надежда и выдохнула. — Теперь все в порядке.

— А что такое этот ксеникал? Вы таблетку выпили, да?

— Машенька, ну кто же нынче не знает про ксеникал?! Это абсолютно волшебное средство! Я скинула с его помощью пятнадцать кэгэ, а теперь просто поддерживаю вес. Другого такого нет! Вот смотрите!

Маша внимательно изучила блескучую обертку.

— Достаточно одной капсулы, — жарким шепотом сообщила Надежда, — и ксеникал не дает части жира всосаться. Клянусь вам! Но объедаться на ночь все равно не стоит. И вы знаете, Машенька, у меня просто поменялось ощущение жизни — я совсем не хочу жирного. Теперь мой девиз — здоровый образ жизни. И все благодаря ксеникалу.

— А можно мне?…

Надежда сделала серьезное лицо.

— Машенька, конечно, можно. Вы сходите к врачу, и он вам выпишет. Клянусь, это волшебный, волшебный препарат!

Маша пообещала себе, что немедленно по возвращении в Москву отправится к эндокринологу и выпишет себе ксеникал. Чтобы уж быть спокойной. Чтобы никакой десерт был не страшен. Или шашлык. Или кусок ветчины.

Да все, что угодно!

Она похудеет — не как-нибудь, а по-настоящему похудеет, так, чтобы носить обтягивающие джинсики и короткую блузочку, вроде той, что была на Олесе, и поразит воображение Родионова.

И тогда он наконец поймет, что лучше ее все равно не сыщешь, что только с ней он и может быть счастлив, что вдвоем они — сила, и не только на переговорах!…

Ведь никто никогда не любил тебя так, как я.

Надежда Головко еще раз напоследок оглядела себя в зеркале, сделала Маше ручкой — игривое движение пальцами — и вышла.

Маша проводила ее глазами.

Собственное отражение в волшебном стекле по сравнению с Надеждой показалось ей блеклым, словно выцветшим, — может, потому, что она никогда не красилась? — и сейчас она пожалела об этом. Зачем-то вытащила ватную палочку из специального стаканчика и провела ею по глазам. Зря провела. От ваты глаза сразу же невыносимо зачесались. Маша потерла веки.

Слава богу, день кончается, и уже завтра они уедут в Киев, и визит пойдет своей чередой, и будет много интересных встреч, жары, умных разговоров, и, может быть, удастся съездить на Днепр, который она так мечтала посмотреть!…

Маша порассматривала палочку, заглянула под столешницу каррарского мрамора и нажала педальку серебряного ведерка. Крышка откинулась. Маша рассеянно кинула туда палочку и проводила ее глазами. Потом посмотрела на раковину и вспомнила кровь и нож.

Что происходит в этом доме?!

Какие темные дела творятся вокруг и кто их творит?!

И вообще — что это может значить?!

Нож, кровь, странные разговоры, ссоры, угрозы, шантаж?!

Может, кто-то из гостей последователь культа вуду и в раковине совершалось жертвоприношение? Кого там положено приносить в жертву? Черного петуха?

Подумав про культ, Маша вдруг перепугалась, и еще одна странность припомнилась ей — кто-то же звонил ей, звонил накануне их отъезда и приказывал Воздвиженскому оставаться в Москве и так отвратительно угрожал ее детям!… Воздвиженский не остался в Москве, поехал в Киев, и Сильвестр сейчас с ними, господи помилуй!… Сильвестр с ними, а Лерка в безопасности на даче Валентина Маркова.

Маша не то что позабыла об этом, но как будто, переложив заботу на чужие плечи, перестала об этом думать. Плечи были марковские, и в том, что на эти самые плечи можно воздвигнуть все, что угодно, и проблема не просто решится, но и перестанет существовать, у нее не было никаких сомнений.

Может, все это как-то связано?! Но что — все?

Как предполагаемый культ вуду может быть связан со звонками московского сумасшедшего, который угрожал ей и требовал, чтобы Родионов не ездил в Киев?! Как окровавленный нож может быть связан с торопливым разговором Лиды Поклонной со Стасом Головко? И как Лида и Стас вообще связаны между собой?! А красавец актер? А Матвей Рессель, который не отходит от парочки ни на шаг, словно боится чего-то? И почему весь день пьет Казимир Цуганг-Степченко? Или он просто-напросто алкоголик, который не может не напиваться, даже когда принимает у себя на даче будущего президента, от которого вскорости будет зависеть все — тендеры, акцизы, поставки, закупки, налоги?!

И еще всякие подозрительные обстоятельства припомнились ей.

Зачем Весник полетел с ними в Киев? Почему Марков настаивал на знакомстве Воздвиженского и Кольцова? Почему утверждалось, что это именно Кольцов хочет познакомиться, хотя он даже не вышел к гостям? Почему так нарочито, почти публично, поссорились Стас Головко и девушка Олеся? Откуда взялся Веселовский, который за день до отъезда ни слова не сказал о том, что сам собирается в Киев?

И в конце концов — если не брать за рабочую гипотезу культ вуду! — откуда кровь, нож и прочие атрибуты классического детектива?! Только трупа не хватает!

Или кто-то играет с ними в детектив, специально придумывая сюжет?!

Маша вернулась в зал с намерением немедленно поделиться с Родионовым своими мыслями и обнаружила, что за время ее отсутствия произошли некоторые изменения.

Сильвестр и Михаил Кольцов играли в бильярд за широкими раздвижными дверями, которые вели в соседнюю «залу». Там были сплошь зеленое сукно, молочные лампы и латунные решетки.

Вся остальная компания продолжала сидеть за столом, лишь только Аркадий Воздвиженский неловко стоял возле стула, а рядом господствовал Тимофей Кольцов.

Он не стоял, не возвышался, а именно господствовал, и высоченный Родионов как будто уменьшился в росте, съежился и стал похож на распространителя газеты «Искра», которого отчитывает городовой.

Маша подошла к ним.

Знаменитый писатель, увидев ее, страшно обрадовался, словно давно ждал подкрепления и оно наконец пришло.

— Маша, это Тимофей Ильич Кольцов. А это Маша Вепренцева, моя… помощница.

— Мы знакомы, — громко сказал олигарх, — по бассейну.

Мирослава Цуганг-Степченко страдальчески подняла брови и посмотрела на Лиду, та, в свою очередь, посмотрела на Надежду, а Надежда — на Катерину Кольцову. Катерина же смотрела исключительно на огурец, который приготовилась съесть.

— Ваш сын, — сообщил олигарх писателю, — отлично плавает. Они меня сегодня там уморили, в этом бассейне!

Неизвестно, что произошло в этот момент в голове у великого детективщика, но только он почему-то не стал объяснять великому политику, что Сильвестр вовсе не его сын, а сын Машин! Писатель улыбнулся неубедительной отцовской улыбкой и даже руками несколько повел, как бы говоря — ну что ж с них возьмешь, дети, они такие!…

Маша от изумления открыла и закрыла рот.

— Я с удовольствием читаю ваши романы, — продолжал рокотать политик, — жена начала, а я… поддержал инициативу.