Татьяна Устинова - Саквояж со светлым будущим Страница 46

Обкусанное с одной стороны яблочко, известный всему миру символ компьютерной фирмы, произведшей родионовское чудо, наливалось неярким молочным светом, на рабочем столе появлялось весеннее деревце, трогательное в своей детской беззащитности, и одного этого Родионову было достаточно, чтобы прийти в хорошее настроение.

Работа — в этом слове было все, что требовалось ему для жизни.

Вот так просто. Работа, и все.

Без этой своей работы он был бы скучнейший человек. Впрочем, это большой вопрос, был бы он вообще или пропал бы где-нибудь от безделья и пьянства.

Бизнес принес ему денежки и не принес никакого… жизненного интереса. Он очень быстро доказал себе, что умеет зарабатывать, ну и что? В олигархи он не вышел и вряд ли вышел бы, даже если бы стал заниматься бизнесом по двадцать четыре часа в сутки, а ковыряться на среднем уровне было скучно, скучно!… Скучно и предсказуемо.

Только компьютер с надкушенным яблочком на крышке давал ему свободу. И весь мир в придачу.

Только там, за серебряной крышкой, он мог быть кем угодно — преступником, жертвой, титаном, стоиком или Прометеем, бедной Лизой, злобной мачехой, Ромео или на худой конец Джульеттой, главой преступного клана, домработницей, садовником, богачом или нищим. Он мог скакать на лошади, управлять самолетом, тонуть в подводной лодке, и спасать заложников, осторожно красться по темному переулку, наливать яд в хрустальный бокал, драться на мечах, разбирать старинные манускрипты, складывать логические головоломки. Да все, что угодно!…

Ему нравился жанр, самый свободный и залихватский из всех известных ему жанров!… Он не требовал от Аркадия Воздвиженского никакой кондовой, а также сермяжной, посконной и домотканой правды жизни — в детективах ведь можно все.

И он упивался тем, что ему можно! Он наказывал врагов и защищал друзей, он находил свою большую любовь, разумеется, единственную во вселенной, и был с ней прочно, железобетонно и навсегда счастлив. Он выдумывал изящные пассажи и прятал в собственные слова известные всем цитаты. Он спешил, когда занимался любовью, или, наоборот, смаковал ощущения, он прыгал с небоскребов и ходил босыми ногами по лугу. И в этом, именно в этом, была самая главная радость жизни, самое острое чувство свободы, самое драгоценное вино, которое он то цедил по капле, то опрокидывал в рот и жадно глотал — ведь не жалко, совсем не жалко, у меня его полно, этого самого вина, и оно не кончится никогда, потому что я точно знаю, где и как его можно добыть сколько угодно!…

Он был «равнодушный» и знал это за собой, и реальный мир с его реальными событиями, радостями, огорчениями или угрозами интересовал его гораздо меньше, чем тот, который начинался, стоило только нажать приятно щелкающий замочек и откинуть серебряную крышку.

В этот раз все пошло не так.

Родионов — нет, нет, за работой он становился Аркадием Воздвиженским, и только так! — Воздвиженский открыл компьютер, полюбовался на весеннее деревце, нашел файл и уставился в него с неким мстительным чувством.

Раз вы не хотите по-человечески, бормотало это самое мстительное чувство, то и дьявол с вами. Мне ничего не мешает. Мне все даже нравится. Программа визита срывается — и к черту ее! Сидим в доме, как заложники, — ну и пусть! Милиционеры дежурят на всех газонах — ну и ладно, очень хорошо! Вам есть дело до всей этой бессмыслицы, которая происходит здесь со вчерашнего дня — ну и валяйте, занимайтесь вашей бессмыслицей! А от меня не дождетесь. У меня два трупа, и я все еще никак не могу понять, как они связаны друг с другом и связаны ли вообще. И особенно неясно, как там оказалась эта дамочка в норковой шубе и почему именно от нее решили избавиться? Случайность это или все-таки умысел?

Воздвиженский подумал несколько секунд и стал быстро, как из пулемета, печатать, и все пропало, ушло — солнечный свет, птичья возня за открытым окном, запах близкой воды, цветов и свежескошенной травы. И вся ерунда с убийством, не детективным, а реальным, и Маша Вепренцева, и Лида Поклонная, и «чоловик», качающийся в кресле, как китайский болванчик, и Мирослава — все ушло.

Он печатал так некоторое время, а потом кто-то в голове у него гнусным голосом его собственной подозреваемой вдруг сказал: «А ведь она права. Маша-то, секретарша твоя. Дело странное, ох, странное дело!…»

«Да ладно, — сердито ответил он своей подозреваемой. — Мы сейчас с тобой быстренько разберемся, кто виноват в кончине дамочки в норковой шубе, и ты мне объяснишь, какого рожна тебе потребовалось ее убивать, и вот тогда, только если это ты ее убила, мы вместе подумаем, как тебе спрятать концы в воду!»

«Не— ет, -отозвалась подозреваемая и хищно шмыгнула кривым носом, — ничего не буду я разбирать! Во-первых, эту дамочку в норковой шубе я знать не знаю и видеть не видела. А во-вторых, твоя Маша дело говорит. Тебе перед отъездом звонили? Звонили! Ты Маркова подключал? Подключал! Маша на следующий день была сама не своя? Была! Даже ребенка с собой потащила, чего никогда в жизни раньше не делала!»

«Ну и что? — спросил Воздвиженский, и сморщился, и уже занес руку, чтобы стереть весь абзац, где его подозреваемая все шмыгала своим носом и сморкалась в углу, похожая на нищенку двадцатых годов в своем грязном свитере и матросском бушлате. — Вот я тебя сейчас!…»

«Да сколько угодно, — ехидно отвечала нахальная старуха. — Да хоть все сотри, мне не жалко. Говорю тебе, что я никого не убивала и знать ничего не знаю и ведать ничего не ведаю! А если Машка-то верно говорит, тебе самому разбираться надо! Кто тебе звонил, кто угрожал? Если бы этого хохла не зарезали, так и наплевать, кто звонил и угрожал, а так-то и не наплевать вовсе! А ну как тебя следующего зарежут? Взаправду зарежут, а не так, как ты придумываешь! И не сотрешь тогда ничего, потому что взаправду зарежут-то! Ты подумай, подумай хорошенько, ты писатель все ж таки!»

Воздвиженский сжал в кулак распластанные над клавиатурой пальцы.

Строчки на экране уже не казались ни притягательными, ни волшебными, текст как текст. И подозреваемая спряталась за строчками, перестала шмыгать носом и ехидно помаргивать подслеповатыми глазками.

Родионов остался один.

Ему не хотелось ни о чем думать и еще больше не хотелось влезать в какое бы то ни было расследование. Что еще за расследование такое!

Самое время сейчас вернуться в Киев, в гостиницу «Премьер-Палас» на бульваре Шевченко, где так буржуазно и солидно сияют лампочки, журчит фонтанчик и любезный до сладкого обморока портье всегда готов к услугам. Выпить кофе в лобби-баре, покурить в прохладе и мраморно-деревянном просторе, проводить глазами двух барышень, блондинку и брюнетку, с волосами до упругих ягодиц, обтянутых розовыми брючками, с силиконовыми укреплениями спереди и фарфоровыми улыбками на одинаковых лицах, а потом пойти в свой номер люкс, вывесить табличку «Don't disturb» и — работать.

Нет в жизни ничего интереснее работы. Нет и не может быть.

Текст на мониторе мигнул и погас — электронное родионовское чудо будто зевнуло и приготовилось спать. Родионов покосился на монитор, встал и прошелся по комнате.

Какая уж тут работа!…

Как могут быть связаны звонок с угрозами, который он получил в Москве, и убийство украинского политического деятеля? На первый взгляд никак, он даже не был знаком с Головко, и вообще Родионов политикой не очень интересовался.

Зачем в Киев полетел Илья Весник, хотя никогда с авторами в командировки не летал? Он говорил, что хочет познакомиться с Кольцовым, но предлог был странный, надуманный. Понятно ведь, что Весник и Кольцов величины несравнимые, Весник хоть и менеджер экстра-класса, но Тимофей Ильич такими менеджерами завтракает и знакомиться с ним он стал бы, только если б Весник был вице-премьером, а он вице-премьером не был!

Откуда на даче взялся Веселовский, который в Москве ни словом не обмолвился о том, что собирается в Киев? Или он внезапно собрался? И кто его на самом деле пригласил, если Маша точно помнит, что в первый раз он говорил, что Поклонный, а во второй раз кто?… Мирослава?…

Забыл? Или наврал?

И какое все это имеет отношение к нему, Родионову, черт побери все на свете?!

Он постоял перед окном и покрутил искусственный цветок, выдернутый из вазы. И кому это, скажите на милость, в голову прищло в разгар весны в теплой, травной и солнечной Украине ставить в вазы искусственные цветы?!

Внизу на лужайке кто-то стоял, сверху было не разобрать, кто именно, кажется, Веселовский.

— Уродство какое-то, — вдруг громко сказал знаменитый ведущий, — хорошо, что ты мне сказал! Нашел кому показывать! И главное — зачем!? Хорошо, что я… уже избавился от этого!

Второй ответил что-то вовсе неразборчивое, и Веселовский скрылся в кустах, отделяющих бассейн от лужайки. Сонную тишину нарушал теперь только стрекот газонокосилки — здесь ведь наверняка и садовник есть, как не быть?