Татьяна Устинова - Саквояж со светлым будущим Страница 47

Второй ответил что-то вовсе неразборчивое, и Веселовский скрылся в кустах, отделяющих бассейн от лужайки. Сонную тишину нарушал теперь только стрекот газонокосилки — здесь ведь наверняка и садовник есть, как не быть?

Родионов вышел в коридор и посмотрел налево, а потом направо. Никого не было в коридоре, и никаких голосов не доносилось.

А жаль. Жаль.

Сейчас в соответствии с детективным жанром как раз неплохо бы подслушать какое-нибудь объяснение, решительно все расставляющее по местам, полноценное, чтобы уж ни в чем не оставалось никаких сомнений и чтобы имя преступника было названо, а то что за объяснение без имени!…

Интересно, комната, где… убили Головко, опечатана или нет?

Родионов еще постоял, покачиваясь с пятки на носок, еще посмотрел налево и направо и двинулся в противоположную от лестницы сторону.

Скрипнула половица, и Родионов замер.

В этой комнате вчера мылся кто-то, кого Маша, на свое счастье или на беду, так и не смогла разглядеть, а в раковине лежал окровавленный нож. Какой-то… совсем неправильный убийца. Нетрадиционной ориентации, сказал себе великий писатель-детективщик. Выходит, он зарезал Головко и пошел себе спокойненько мыться под душем?! Он мылся, а Головко лежал через одну комнату от него, остывающий, мертвый, и в любую минуту кто угодно мог зайти и обнаружить… тело? И, следовательно, убийцу тоже?! А нож? Где он взял нож и зачем мыл его в раковине?! Почему не бросил возле тела, ведь нынче все, кто хоть один раз в жизни смотрел по телевизору хоть один сериал, отлично знают, что орудие убийства с собой уносить глупо и как-то вовсе бессмысленно, его нужно бросать на месте преступления, разумеется, без всяких следов отпечатков?!

Он мылся, а Машка была в двух шагах от него, идиотка!…

Тут вдруг равнодушный и холодный Дмитрий Андреевич Родионов весь залился холодным потом, так что шее под воротником рубашки моментально стало мокро.

Что было бы, если бы он… увидел? Если бы убийца увидел ее в зеркале?! Увидел и понял, что она тоже… видела и поняла?!

И что, если он… ее видел?

— Господи, — вслух сказал Родионов. — Господи.

Мы знаем, что видела Машка, но с чего мы взяли, что он не видел ее?! Только потому, что она не разглядела его в зеркале?! Или потому, что он в ту же самую секунду не зарезал и ее тем самым ножом, который лежал в раковине?!

Пот на спине превратился в лед, замерз и сковал шею, не повернуть, не шевельнуться.

Если видел, он не остановится. Воображение, профессиональное, писательское и черт знает какое, услужливо нарисовало картинку — так из затуманенной глубины зеркала начинают проступать знакомые очертания.

Вот медленно приоткрывается дверь, шум воды становится слышнее, тянет прохладным воздухом, и подернутое банной дымкой стекло проясняется, и человек, насторожившийся и приготовившийся ко всему, видит любопытный глаз, и краешек щеки, и темные взлохмаченные волосы — Машины. Он ждет, изо всех сил старясь не дышать, и, помедлив, она тихонько прикрывает дверь, а он переводит дух, моет под водой от крови нож, затем наскоро заворачивает краны и думает только о том, что должен заставить ее молчать.

Это очень просто. Для этого ее нужно всего лишь убить.

Он уже убил и знает теперь, как это делается. Он убил не один раз — а двадцать семь, именно столько ножевых ранений насчитали следователи, приехавшие ночью. Он кромсал ножом тело снова и снова, и кровь лилась и била фонтанами, и он чувствовал ее запах и вкус на губах, и не мог остановиться, и все убивал, убивал и убивал…

Маша? Маша?!

Я должен ее найти. Немедленно. Прямо сейчас.

Я найду ее, возьму за руку и не отпущу от себя ни на шаг. Что я буду делать, если…

Вот с этим самым «если» и вышло что-то совсем уж скверное. Его подвело профессиональное, писательское и черт знает какое воображение. Не нужно было этого самого «если».

Вдруг он увидел, как она лежит, распластанная на полу, неловко и неестественно подогнув под себя окровавленную, вывороченную руку, и ее алебастровое лицо, как будто обведенное мелом, выступает из черноты, и он точно знает, что она умерла, потому что у живых нет и не может быть таких лиц. И еще он знает, что нельзя смотреть ниже, на то месиво, в которое превратилось ее тело, и все-таки он смотрит, потому что не может не смотреть.

Родионов бегом бросился по коридору, скатился с лестницы, чуть не сшиб по дороге какую-то тетку — то ли Лиду Поклонную, то ли Мирославу, он не разглядел и не остановился, и влетел в гостиную.

Маши Вепренцевой там не было. Он был так уверен, что она там, что сразу не поверил своим глазам. Но ее не было. Франтоватая горничная в переднике с кружевцами убирала со стола и с буфета утренние яства, и «чоловик» похрапывал в кресле. В безвольно опущенной руке у него был стакан.

Родионов оглядывался, как волк, загнанный в красные флажки.

— Где моя помощница?

Горничная посмотрела на него и улыбнулась вопросительной улыбкой.

— Здесь была моя помощница, Марья Петровна! Где она?

— Я никого нэ бачыла, пан.

За спиной у него распахнулась дверь, и он нетерпеливо оглянулся. Ему казалось, что он теряет время, теряет безвозвратно, окончательно, что именно он будет виноват в том, что ее белое алебастровое лицо в луже крови окажется таким неживым!…

— Что-то случилось?

— Где моя помощница?!

— Понятия не имею, — фыркнула Лида Поклонная. — Мне до нее дела нет. И вообще, вы уверены, что она помощница, а не стукачка журналистская?

Родионов отмахнулся от нее. Вдруг он вспомнил про телефон. Можно же позвонить! Вот просто взять и позвонить и приказать ей бежать к нему и не отходить ни на шаг! А вообще лучше всего будет приковать ее к себе наручниками до той самой минуты, пока они не сядут в самолет, чтобы лететь в Москву.

Наручники можно будет занять у представителей правоохранительных органов.

Он отвернулся от Лиды и выхватил из кармана телефон. Актриса еще несколько секунд смотрела на него, потом скорчила неопределенную улыбку и отвернулась. «Поду-у-умаешь! — вот что означала эта улыбка. — Не очень-то и хотелось!»

Вообще успокоилась она на редкость быстро и выглядела безмятежной и прекрасной, и Родионов, если бы он был способен соображать в эту минуту, непременно удивился бы этому обстоятельству. Но соображать ему было некогда.

Телефон гудел надсадно, как ночной комар, примеривающийся, куда бы воткнуть свое жальце, но трубку не брали.

За спиной у него зашуршали газеты, скрипнул стул, он оглянулся, но ничего не увидел. Он думал только о том, что Маша не берет трубку, и надсадный комариный писк все продолжается, все никак не разрешается ни во что, и не было и не могло быть ничего хуже, чем то, что она не брала трубку!

— Может, кофе заказать? — спросила Лида Поклонная позади него. — Господи, какая тоска! И заняться нечем. Славочка сказала, что нас еще будут допрашивать! Интересно, а то, что мы граждане России, уже не имеет никакого значения, да? Какое право они имеют нас допрашивать? Мы что, подозреваемые?

Родионов набрал еще один номер и уставился в окно. Лидино бормотание его раздражало.

— Если мы подозреваемые, значит, нам нужен адвокат. Я так и сказала всем, — тут она деликатно зевнула, и Родионов оглянулся на нее с изумлением, — я не буду отвечать на вопросы без своего адвоката!

Она сидела, положив ногу на ногу, туфелька болталась на носке, поблескивала пряжкой. Наманикюренными пальцами Лида перебирала газетные страницы, и на лице у нее была написана скучнейшая скука.

Приятный женский голос защекотал родионовское ухо, и про Лиду он моментально позабыл.

— Ваш телефон находится в режиме ожидания, — плавно говорили в трубке, — пожалуйста, дождитесь подключения.

Весник вечно экспериментировал со всякими новомодными электронными наворотами, а Родионов согласно правилам игры, им же самим и установленным, даже файл не всегда мог отыскать в своем компьютере!

— Ваш телефон находится в режиме ожидания. Пожалуйста, дождитесь подключения.

Нужно позвонить Маркову, чтобы тот нажал на какие-нибудь кнопки — или как принято говорить, рычаги, что ли? — и они сегодня же смогли бы вернуться в Москву. Маше нельзя здесь оставаться. Нельзя, и все тут.

Впрочем, неизвестно, будет ли в Москве безопасней. Если убийца видел ее, значит, найдет и в Москве. Зачем только их понесло в этот самый Киев?! Сидели бы все дома, писали бы свои книжки, варили бы свой кофе и снимались в шоу у Андрея Малахова, и все было бы как всегда, спокойно и приятно.

— Ваш телефон находится…

— Давай, — процедил Родионов, — давай уже подключайся, хватит болтать!

Словно услышав его призыв, плавный голос поперхнулся какой-то буквой, в трубке щелкнуло, и Родионов сказал:

— Але!

— … на меня пока никто не выходил, — быстро проговорил ему в ухо Весник. — Мы по-прежнему в этой Конче-Заспе, и нас отсюда не выпускают. Я думаю, что он еще не догадался, хотя, мне кажется, что-то такое он подозревает, не дурак же, на самом-то деле!