Игорь Заседа - Бой за рингом Страница 47

- Надо к Марине зайти, теперь пацан-то к ней перешел, - подумал я вслух. - Может, чем и помочь нужно. - И хотя бывшая жена Добротвора и прежде не вызывала во мне симпатий, а после "ограбления" квартиры Виктора я вообще воспылал к ней презрением, тем не менее теперь от нее зависела судьба семилетнего славного мальчишки, в коем отец не чаял души. Чем больше я сидел на открытой веранде кафе, тем сильнее крепло мое решение.

Чтоб не откладывать дело в долгий ящик, решил зайти немедленно, тем более что жила Марина рядышком, на Заньковецкой. Мне случалось пару раз бывать в ее родительском доме еще тогда, когда они только поженились и Виктор перебрался к жене "в приймы", как он говорил. Впрочем, без квартиры Добротвор оставался недолго: он стал тогда быстро выдвигаться и вскоре стал лидером в своей весовой категории не только у нас в стране. Ему шли навстречу во всем.

Но прежде я заскочил в телефонную будку и позвонил в редакцию. Предупредил, что буду к трем, не позже. Это было как раз время, когда дежурный редактор по номеру приступал к своим обязанностям и должен был находиться в кабинете.

Я прошел через пассаж: мимо бронзовых досок с барельефами и бюстами выдающихся людей, имевших счастье жить в самом что ни есть центре города, сквозь плотную толпу покупателей, штурмующих детские магазины и равнодушно взирающих на памятные доски, и вышел на Меринговскую. Здесь, чуть выше, в доме с аптекой, жила Марина.

Я поднялся на десять ступенек вверх - квартира располагалась в бельэтаже. Было непривычно чисто в подъезде, на подоконнике даже стояли цветы в вазонах.

Дверь Марининой квартиры оббита искусственной светло-коричневой кожей, в центре красовалась надраенная до золотого блеска латунная пластинка с номером.

На чуть слышно донесшийся изнутри звонок никто долго не отзывался, и я расстроился, что никого нет дома. Так, на всякий случай, нажал еще раз, и дверь тут же распахнулась, и на пороге застыла Марина в легком цветастом домашнем халатике, не скрывавшем ее ладную, крепкую фигурку. Но волосы были растрепаны, лицо отекшее, несвежее, точно с похмелья.

Марина растерялась, но только на миг. В следующий - бросилась ко мне на шею и обхватила с такой силой, что причинила боль. И - разрыдалась. Ее буквально сотрясало, и вместе с ней трясло меня. Мы так и торчали в коридоре, и хорошо, что подъезд был пуст.

- Марина, успокойся, - сумел я наконец выбрать момент, когда рыдания ушли вовнутрь и она немного расслабила объятия.

- Олег Иванович, дорогой... извините... Олег Иванович... да как же это так... почему... это так страшно... Олег Иванович... Нет, нет, он не покончил с собой... его убили... Олег Иванович... что делать... что делать... я не знаю, куда мне пойти, кому сказать... Ведь Алешка... я боюсь за Алешку... ой, как я боюсь!.. Олег Иванович... - Мне показалось, что она бредила. От неожиданности я тоже поддался ее настроению, и это в одно мгновение растопило лед неприязни. Я понял, что ошибался, принимая ее за наглую, самоуверенную "леди с Крещатика", что только и знает танцы, вечеринки, рестораны и прочий "светский бомон", бездушную куклу, сломавшую любовь Виктора. (Странно, но даже после всего приключившегося я не думал о нем с омерзением или раздражением, а искренне горевал, и сердце мое было разбито, если можно выразить словами весь комплекс моих чувств и мыслей о Добротворе).

Верно говорят: чужая душа - потемки.

Мы вошли в квартиру, и Марина закрыла дверь на ключ, дважды повернув его.

Она любила порядок, а сейчас в просторной комнате, выходящей широкими окнами на Заньковецкую, царил хаос - на стульях небрежно висели и лежали вещи, Алешкины игрушки путались под ногами, на круглом ореховом столе возвышалась полупустая бутылка коньяка, в тарелках застыли остатки еды вперемежку с окурками и кофейные чашечки с затвердевшей черной гущей словом, все носило следы полного безразличия хозяев.

- Кофе? - спросила Марина, немного успокоившись, но еще всхлипывая.

- И покрепче.

Пока Марина возилась на кухне, я осмотрелся и обнаружил множество знакомых предметов из квартиры Добротвора на Московской: небольшой женский портрет Николая Пимоненко, видимо, набросок к картине - Виктор очень любил живопись, сам немного писал, но больше - спорт, а Пимоненко и Васильковский были его любимыми художниками. Я повнимательнее осмотрел полутемную комнату - свет с улицы едва сочился, а электричество Марина не сочла нужным включить. Так и есть - "Гайдамаки" висели у окна, над столиком, где стоял и добротворовский видео. Во мне снова поднялась волна неприязни к Марине, и хорошо, что не оказалось рядом Алешки - ему вовсе ни к чему было слышать то, что я собирался высказать его матери...

Но Марина спутала мои планы.

- Вы простите меня, Олег Иванович, - начала она прямо с порога, неся зеленый китайский лаковый поднос (тоже из квартиры Добротвора, впрочем, они жили одной семьей и не мне разбираться, что кому принадлежало, это правда) с двумя темно-коричневыми керамическими чашками. Я заметил, что Марина успела причесаться и, кажется, припудрила лицо - во всяком случае, оно уже не выглядело таким помятым. - Как мама с Алешкой уехали, это в тот же день, когда мы узнали о смерти... - губы ее снова предательски задрожали, но она все же сдержалась, - ...узнали о смерти Вити, я не выходила из квартиры... Я открыла вам потому, что увидела в глазок, что это вы, Олег Иванович. Я так благодарна вам, что вы пришли...

- Алешка уехал? Это ты правильно сделала... Незачем ему тут сейчас находиться.

- Нет, Алешка уехал с мамой по требованию Вити. Он приказал увезти сына...

- Почему Виктор так решил? Ведь Алешке, как я понимаю, во второй класс?

- Да, он привез его ко мне. Сказал: ни о чем не спрашивай, но чтоб сегодня же Алешки в Киеве не было. Дал деньги на билеты, и мама отправилась в Москву к родственникам, вы ведь знаете, мама всегда принимала сторону Вити...

- Но зачем это Виктору понадобилось?

- Он чего-то или кого-то очень боялся. Мне так показалось. Ведь сказать он никогда такого не сказал бы, даже если бы ему угрожала смертельная опасность. Вы ведь знаете его характер - все сам... сам... своими силами...

- Подробнее, Марина, пожалуйста... Успокойся и постарайся вспомнить все, что показалось тебе настораживающим или необычным в поведении Виктора в последнее время... даже, скажем, после декабря прошлого года. Ты поняла, о чем я прошу?

- Поняла, но... - Марина растерянно посмотрела на меня. Сказала неуверенно: - Ведь вы знаете, мы уже два года не живем вместе... Не знаю... Я, конечно, заходила к нему, ведь Алешка жил с отцом - это было требование Виктора при разводе... Да, Витя очень переживал случившееся. Однажды сказал странную вещь, она поразила меня, но я ничего не поняла и теперь не понимаю. Подождите, как он сказал... Вот почти дословно: "Ведь как бывает в жизни: скажешь правду - тебя обвинят в клевете, в подлости по отношению к другому, хотя я-то голову готов дать на отсечение, что он подлец, подонок... Промолчишь - сам окажешься подлецом..." Но нет, нет, Олег Иванович, Виктор не был наркоманом, ведь он даже не пил, хотя мне говорили о нем обратное. Но он в рот капли не брал. Я спрашивала, допытывалась у Алешки, сын даже обиделся на меня и долго не разговаривал, не хотел - из-за того, что сразу не поверила ему... И вдруг - слишком большая доза наркотиков... Нет, не верю...

- Вспоминай, Марина, пожалуйста, прошу. - Я чувствовал, как прихожу в себя, трезвею с каждым мгновением, и профессиональное чутье настраивает: будь внимателен, думай, следи, это - серьезно.

- Мне показалось... Я не уверена... но он с кем-то хотел рассчитаться. Но за что?

- Марина, а что сказал Виктор, когда потребовал увезти Алешку?

- Сказал... он потребовал... - Она мучительно вспоминала какую-то важную подробность, слово, по никак не могла сосредоточиться. Сделала два глотка кофе, машинально вытащила длинными наманикюренными кроваво-красными ногтями сигарету, закурила, глубоко втянула дым, задержала дыхание и вместе с клубом дыма выдохнула:

- Да, да, Витя сказал, чтоб я берегла сына, ему угрожает опасность, берегла, даже если сам он вынужден будет скрыться на некоторое время... Я плохо помню подробности, он свалился, как снег на голову, а я... я пришла после дня... дня рождения подруги, ну, словом, не совсем трезвая... Запомнила только, что Алешку нужно немедленно отправить из Киева и никому не сообщать, где он находится, кто бы ни спрашивал. Я вам первому сказала... Даже следователю ни слова...

Больше Марина, сколько я не пытался, ничего путного вспомнить не смогла. Я распрощался с ней, попросив в случае чего позвонить мне в редакцию или домой...

Я не успел войти в кабинет, как раздался звонок. Решив, что это редактор - он шел по коридору и видел, как я направлялся в кабинет, сказал со всей возможной вежливостью и уважением:

- Я уже на месте, Николай Константинович, приступаю... - я хотел сказать - "к дежурству", но меня перебили: