Александра Маринина - Тот, кто знает. Книга вторая. Перекресток Страница 52

Такими друзьями похвалиться не грех, Игорь был уверен, что подобное окружение добавит ему баллов в глазах молодой жены.

В тот первый раз Ира с трудом, но все-таки согласилась поехать в гости к Греку, однако поставила условие:

— Если я почувствую, что мешаю вам, я больше не буду с тобой ездить, хорошо? Я согласна, Игоречек, познакомиться надо, неприлично прятать жену от близких друзей, но жена не должна превращаться в обузу, которая портит давно сложившуюся теплую компанию. Это всем будет неприятно: и мне, и тебе, и твоим друзьям. Твои друзья — твои ровесники, а я младше вас всех на восемь лет, это может очень мешать.

Он был искренне тронут такой деликатностью и в очередной раз подумал о том, как права была мама, подталкивая его к браку с Ирой. Такая жена никогда не будет в тягость и не повиснет на его шее пудовой гирей, как Верочка с ее тягой к активному образу жизни и непременными «встречами с прекрасным» по выходным дням. Вопреки опасениям Иры, она легко вписалась в круг выпускников Томского университета, сразу же принялась хозяйничать на кухне вместе с двадцатилетней ослепительной «моделькой», в разговоры особо не встревала, но слушала с таким серьезным вниманием, что каждый говорящий непременно начинал ощущать собственную значимость и растущий прямо на глазах интеллектуальный потенциал. Игорь видел, что ребятам его жена понравилась, Жорка оценил ее броскую красоту, Василий — умение слушать, не перебивая, а Леночка — несомненный талант в деле украшения и подачи в общем-то простеньких и достаточно невзрачных блюд, превращенных усилиями Ирины в произведения искусства. С тех пор в гости к Греку он всегда приходил с женой.

Сентябрьский вечер выдался теплым и тихим, Жорка впервые пригласил их в свой новый коттедж, и после оздоровительных банных процедур компания обосновалась за круглым деревянным столом на открытом воздухе, в беседке. Здесь же на мангале жарились шашлыки. Разговор вертелся вокруг криминальных тем, что и неудивительно, год оказался на редкость богат событиями: в феврале убили депутата Госдумы Скорочкина, в марте — популярного тележурналиста, любимца всей страны Листьева, из тюрьмы Матросская Тишина сбежал известный киллер Александр Солоник, в июне боевики Шамиля Басаева захватили Буденновск и взяли в заложники 1200 человек.

— Он прошел пятьдесят два блокпоста, вот ты можешь это объяснить? — Жорка после бани прилично выпил и, как обычно, стал слегка агрессивен. — Ты же мент, вот объясни ты нам всем, как такое могло произойти. Не можешь?

Он направил на Игоря угрожающе выставленный указательный палец.

— Не можешь, значит. А я тебе скажу, как. Давали по сто баксов и спокойно проходили. То есть сегодняшнего офицера можно за сто баксов купить. Верно я говорю, майор Мащенко?

— Можно и дешевле, — скупо усмехнулся Игорь, давно привыкший к Жоркиным выпадам и не обижавшийся на него. — Смотря какие у него запросы и сколько ртов ему нужно кормить. Ты ему сначала обеспечь зарплату, на которую он может семью содержать, а потом требуй, чтобы он был честным.

— Ох ты какой! — забалаганил Грек. — Ты на себя посмотри, честный ты наш! Жена-красавица с запросами, машина далеко не отечественного производства, и что, все это на одну жалкую зарплату следователя? Выходит, и тебя, Игореха, купили. Интересно, за сколько? Говори, не скромничай, все свои. Никто тебя не сдаст.

Тема тоже была привычной, разбогатевший Жора обожал поддевать Игоря, который по совершенно необъяснимой причине не уходил с государственной службы и при этом отчего-то не подыхал с голоду под забором. Грек постоянно звал товарища к себе на работу, обещал хорошую должность и приличный заработок, но Игорь отказывался, и Жорка чувствовал себя оскорбленным. Он же облагодетельствовать друга хочет, а тот неизвестно почему сопротивляется, да еще с таким видом, как будто ему предлагают что-то неприличное! Игорь видел, что Грека это задевает, и в подпитии он может позволить себе не вполне дружественные высказывания.

— Моя жена, — Игорь миролюбиво улыбнулся и обнял сидящую рядом Ирину, — красавица без запросов, а машину мне предки подарили, и ты, Грек Попандопуло, прекрасно об этом знаешь. Мне повезло, я живу на содержании у состоятельных родителей, поэтому имею возможность работать честно и взяток не брать. Но ты прав, так, как мне, везет далеко не каждому.

— И не стыдно тебе? — продолжал читать мораль Жора. — Здоровый лоб, тридцать три года, а живешь на содержании у родителей. Христос в этом возрасте уже все мыслимые муки принял…

— А Гайдар вообще в пятнадцать лет командовал полком, — со смехом подхватил Василий. — Кончай нудеть, Грек. Да, в наше время все продаются и все покупаются, и ты, между прочим, тоже продался. Чего ж ты в ментовку не возвращаешься, если ты такой идейный? Иди, охраняй покой рядовых граждан, а не богатея-банкира.

— Банкир тоже человек, — обиделся Жора. — Почему это его охранять не надо, а тебя — надо?

— Да всех надо, всех, успокойся ты. И банкиров, и депутатов, и бабок-пенсионерок, — подала тоненький, но властный голосок Леночка, до этого тихонько шептавшаяся с Ирой о чем-то сугубо женском. — Жорик, ты стал слишком быстро пьянеть, выпили-то всего ничего, а ты уже околесицу несешь. Стареешь, друг мой, теряешь квалификацию.

Игорь улыбнулся Леночке и подмигнул ей. Эта кроха всегда умела одной фразой повернуть разговор в принципиально другую сторону, да так, что Жорка этого не замечал и послушно тащился по новой колее. Сейчас Грек начнет усиленно опровергать тезис о том, что он стареет, апеллировать к мнению своей хорошенькой любовницы, и беседа плавно перейдет в область секса, потенции, СПИДа и прочих безопасных для самолюбия присутствующих вещей. Когда тебе всего тридцать три, ты считаешь себя уже крупным знатоком в области секса, а тема потенции тебя интересует только в виде анекдотов и баек о знакомых преклонного возраста.

Именно так все и получилось. Под новые порции шашлыка и красное грузинское вино (водку решили больше не пить, пока Грек не придет в норму) обсудили качество порнофильмов, сошлись во мнении, что качество это оставляет желать много лучшего, поспорили о том, какие фильмы более «забористые» — немецкие, шведские или голландские, рассказали десятка полтора анекдотов, достаточно остроумных, чтобы вызвать смех, и достаточно деликатных, чтобы не смущать присутствующих дам.

— Смех смехом, а вообще-то потенция — штука серьезная, — сказал Василий. — Такие драмы из-за нее разыгрываются, даже представить невозможно. Я недавно с таким делом столкнулся. Спорная квартира, владелец покончил с собой, на наследство претендуют дети от первого брака и вторая жена, молодая красавица. Дети считают, что она должна быть лишена права наследования, потому что умышленно довела мужа до суицида. Жалобу в прокуратуру накатали, добились возбуждения уголовного дела против мачехи по статье о доведении до самоубийства с корыстной целью. Якобы она специально спровоцировала у мужа психогенную импотенцию, а потом задолбала попреками в мужской несостоятельности.

— Ни фига себе! — присвистнул Грек. — А как это можно умышленно спровоцировать импотенцию? Разве так бывает?

— Бывает, — с видом знатока заявил начитанный Василий. — Еще как бывает. Только доказать это невероятно трудно, даже если сам импотент жив и может давать показания. А уж если он умер, то доказать ничего невозможно. Следователь, не будь дурак, ввязался в это дело, вместо того чтобы отказной материал сочинить. Молодой, видно, и сексуально озабоченный, ему жуть как интересно в чужих трусах покопаться. Короче, ввязался он, начал весь круг знакомых покойного изучать, к себе вызывать и спрашивать, заметили ли они, что покойный находился в подавленном состоянии, да с какого времени, да в связи с чем. Ну и докопался. Оказалось, что этот самоубийца подвергся в своем профессиональном кругу общественному остракизму. Он был театральным критиком, автором монографий, профессором, членом всяких обществ, всегда в президиумах сидел, в общем — видная личность. Каким-то образом просочилась информация о том, что он когда-то активно стучал на своих коллег, в том числе на театральных актеров и режиссеров, которых из-за неблагонадежности не выпускали на зарубежные гастроли. Уж откуда эта информация приплыла — черт его знает, ничего официального, но все сразу поверили, все тут же вспомнили, как сказали что-то резкое этому человеку, причем не антисоветское, а просто неприятное в личном плане, а потом их почему-то не включали в состав труппы, выезжающей за границу. От него все отвернулись, руки ему никто не подавал, а парочке его учеников-театроведов накидали на защите диссертаций черных шаров. От этого у него и импотенция наступила. Жена-молодуха от него ушла. Он и повесился с горя. Так ведь что самое любопытное: как только следователь до всего этого докопался, дети явились в прокуратуру и устроили ему скандал. Дескать, как вы смеете порочить светлую память нашего дорогого папочки. Нам детей воспитывать нужно, что же мы им скажем, что их дедушка стукачом был? На каком примере будем растить новое поколение? Закрывайте дело. Пусть эта стерва, жена, стало быть, молодая, квартиру забирает, нам от нее, мерзавки, ничего не нужно. Позвольте, говорит следователь, дело я так и так закрою, поскольку молодая жена вашего батюшку до самоубийства не доводила, стало быть, состава преступления нет. Но почему же она мерзавка и стерва, коль ее вины в случившемся нет? Импотенция у него наступила на нервной почве в связи с тем, что вскрылись его неблаговидные поступки в прошлом, и никто, кроме него самого, в этом не виноват. Тогда дети накатали очередную жалобу, на этот раз на всех членов Союза театральных деятелей и всех искусствоведов города Москвы за необоснованную травлю их отца. Дескать, поверили сплетне, ничего не доказано и не проверено, а довели своей травлей человека до самоубийства. А потом другую жалобу, на мачеху, что, мол, не ценила она человеческие достоинства своего мужа, требовала от него только постельных утех, а как только он стал несостоятельным, устроила ему грязный скандал и бросила, съехала с квартиры, и вещи свои забрала, и потому претендовать на жилплощадь не может. Очень им хотелось и квартиру заполучить, и репутацию папаши спасти. Главным для них было жену скомпрометировать, поэтому они тему этой несчастной импотенции постоянно поднимали, но ничего у них, конечно, не вышло. Квартиру я ей отсудил. А вам, мужики, скажу со всей своей адвокатской серьезностью: берегите мужскую силу, чтобы ее потом в случае чего в открытом судебном заседании не обсуждали. Мораль ясна?