Чингиз Абдуллаев - Фактор страха Страница 55

Он был человеком мира, любившим и ценившим цивилизацию. Выросший на Кавказе, где словно в котле были перемешаны десятки народов и культур, религий и традиций, он с детства впитал в себя эту полифонию красок и наслаждался ею.

Дронго прошел в библиотеку. Он отдавал себе отчет в том, на какое рискованное дело решился. Но это был единственный шанс успешно закончить расследование, выйдя на главных покровителей Ахметова. Дронго ходил от полки к полке, где стояли любимые книги. Советчики и друзья. Учителя и наставники. Он приходил в библиотеку как в храм.

Непрочитанные Джойс и Пруст ждали своей очереди. Они были для него знакомыми незнакомцами. Когда-нибудь он отправится с ними в путешествие, открывая для себя их миры. Здесь же стояли Хемингуэй, Ремарк, Фолкнер, Уэллс, Моэм. Чуть в стороне — Дюма, Бальзак, Мопассан, Мериме, Золя, Жюль Верн, Майн Рид, Вальтер Скотт. Марк Твен соседствовал с О'Генри, Джен Лондон — с Хаггардом. На полках справа были писатели-фантасты: Шекли и Брэдбери, Азимов и Желязны, Гаррисон и Хайнлайн, Саймак и Андерсон. Рядом — братья Стругацкие и Станислав Лем.

Он собрал всю серию ЖЗЛ. Но не все, собранные им книги, были любимыми. Он терпеть не мог современные детективы. Криминальные романы с тупоголовыми героями, бесконечными убийствами, потоками крови, нецензурной бранью и откровенно натуралистическими постельными сценами, столь популярные во всем мире. Но он отдавал должное Жоржу Сименону и Рексу Стауту, Агате Кристи и Уилки Коллинзу, Эдгару По и Артуру Конан Дойлу, Юлиану Семенову и братьям Вайнерам.

Отдельно стояла русская классика. Толстой, Достоевский, Гоголь, Чехов. Последнего Дронго боготворил, считая величайшим мастером слова. Булгаков соседствовал с Платоновым, Эренбургом, Зощенко. Дальше шли Бунин, Горький, Ильф и Петров.

К литературным критикам Дронго относился скептически. Их оценка творчества того или иного писателя или поэта никак не влияла на Дронго. Он высоко ценил прозу Валентина Распутина и Юрия Бондарева, преклонялся перед Шолоховым, вопреки появившимся в прессе статьям некоторых критиков, никогда не считал его плагиатором. А вот модных постмодернистов не признавал, их произведения казались ему скучными и неинтересными. Он не любил Солженицына, не понимал Маяковского, с удовольствием читал «шестидесятников» — Вознесенского, Евтушенко, Окуджаву.

Четыре полки занимала поэзия. Дронго, владевший пятью языками, мог по достоинству оценить и Байрона, и Физули, и Франсиско Кеведо. Но предпочтение отдавал Пушкину, Лермонтову, Тютчеву, Пастернаку, Ахматовой, Цветаевой, Блоку, Есенину, Мандельштаму. Из восточных поэтов — Низами, Насими, Физули, Хафизу, Хайяму. Роберт Бернс был на английском и русском.

Дальше шли полки с его современниками: Габриэль Гарсиа Маркес и целая плеяда его латиноамериканских друзей — Борхес, Карпентьер, Отеро Сильва, Кортасар, Фуэнтос, Амаду. Современный автор изумительных философских детективов Умберто Эко.

Библиотека была огромной. В отдельном шкафу хранились книги Сартра, Камю, Монтеня, Кафки, Томаса Манна и Генриха Манна, Сэлинджера. Если он погибнет, его книги, его верные друзья, останутся одни. Попадут в чужие руки. И Дронго с болью окинул их взглядом, словно заранее прося прощения за невольное предательство.

Сегодня решающий день, возможно, последний в его жизни. Он старался об этом не думать. Вдруг зазвонил телефон. Кто бы это мог быть? Сейчас половина десятого. Все друзья и знакомые знают, что в это время он еще спит. Дронго подошел к телефону, включил автоответчик.

— Это я, — услышал он голос Джил. — Я из Бостона. — Она говорила по-английски. — Надеюсь, не разбудила. Не знаю, сколько у вас сейчас времени, но ты, кажется, поздно ложишься.

— Джил, — он схватил трубку. — Почему ты в Бостоне. Что случилось?

— Здравствуй, — засмеялась она, — ничего не случилось. Все в порядке. Я приехала сюда на несколько дней вместе с группой студентов, которые прилетели в Гарвард на научную конференцию.

— Как хорошо, что ты позвонила, — сказал Дронго. Хотел добавить, что очень скучает, но раздумал. Ему вообще чужда была сентиментальность, он считал, что мужчине она не к лицу.

— Мне так тебя не хватает, — проговорила она, — все время мечтаю о встрече. Почему ты никогда не звонишь?

Он не сказал, что ему стоит больших трудов не звонить. Дронго не мог избавиться от мысли, что они принадлежат к разным мирам, что им не суждено быть вместе и что когда-нибудь она его забудет.

— Сам не знаю, — ответил он, — наверно, боюсь быть назойливым.

— Но ты ни разу не звонил, — рассмеялась она. Джил не умела на него обижаться. Но сегодня у нее в голосе появились какие-то новые нотки.

— У тебя все в порядке? — спросил Дронго.

— Наоборот, — снова засмеялась Джил, — все не в порядке.

Что-то не так. Она слишком веселая. Или это ему показалось? Она действительно забыла, сколько времени сейчас в Москве, или сделала вид, что забыла? Что с ней случилось?

— Джил, когда мы можем увидеться?

— Я завтра возвращаюсь в Лондон. Когда ты сможешь туда прилететь?

— Завтра. Вернее, послезавтра. Шестнадцатого мая, — пообещал он.

— Правда, прилетишь? — спросила она.

— Разве я тебя когда-нибудь обманывал?

— Нет, — счастливо засмеялась Джил, — никогда. — И, помолчав, сказала: — Знаешь, я не хотела тебе говорить по телефону. Но лучше сказать прямо сейчас. Все равно не смогу вытерпеть и через час опять позвоню.

— Что случилось? — У него сильнее забилось сердце. Неужели она полюбила кого-то? Впрочем, этого следовало ожидать. Наивно было рассчитывать на постоянство их отношений.

— Я хотела тебе сказать… — она запнулась.

Он почувствовал, как задергалась щека, так обычно бывало в моменты сильных волнений.

— Я была у врача, — продолжала Джил.

Он нахмурился. Неужели заболела? В ее возрасте? Чем она могла заболеть? Почему же она тянет, не говорит?

— Ты меня слышишь? — спросила она.

— Конечно, слышу. Что случилось? Зачем ты ходила к врачу?

— У меня будет ребенок. — Дронго почувствовал, как уплывает из-под ног пол, и схватился за стену.

— Что ты сказала? — прошептал он.

— У нас будет сын! Врач сказал, что я в полном порядке.

— Сын, — словно эхо повторил он. Странные существа мужчины. Такая новость их и радует, и пугает, как нечто из ряда вон выходящее. Его бросило в жар.

— Сын, — это слово его заворожило, — как ты узнала? — Он задал идиотский вопрос, который наверняка задал бы любой мужчина на его месте.

— Как узнала? — засмеялась она. — Говорю тебе: была у врача. Знаешь, я решила его оставить. И обо всем рассказать отцу.

— Сын, — не переставал повторять Дронго и вдруг закричал: — Я обязательно приеду! Слышишь?

— Конечно, слышу, — голос ее дрогнул от слез, — я буду тебя ждать.

— А тебе можно лететь самолетом?

— Можно, конечно, можно. Я знала, что ты обрадуешься. Я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, — ошеломленный, произнес Дронго.

Положив трубку, он опустился в кресло и еще несколько минут просидел, словно постепенно осознавая это событие. Почему он сказал, что прилетит шестнадцатого? Ведь можно это сделать сегодня. Он поднялся с кресла и тут вспомнил, что сегодня это исключено. Что сегодня в два часа он должен пойти к Георгию. И если ошибся в своих расчетах, никогда больше не вернется домой. Одному Богу известно, как не хотелось ему идти в это проклятое казино.

Снова зазвонил телефон. Была половина десятого. Он машинально снял трубку.

— Доброе утро, — сказал Романенко, — извините, что беспокою так рано. Вы не передумали?

Одна секунда, вторая, третья…

— Нет, — выдавил Дронго, — не передумал.

— Тогда наш эксперт сейчас выезжает, — сообщил Романенко, — в десять часов будет у вас. До свидания.

Дронго положил трубку и закрыл глаза.

«Джил, — подумал он про себя, — я обязательно приеду шестнадцатого».

Москва. 14 мая

После ухода эксперта Дронго посмотрел на часы. Была половина двенадцатого. Если все пройдет нормально, через два с половиной часа он должен быть в казино. Дронго позвонил Галкину.

— Алло, кто говорит?

— Ваш друг, — пошутил Дронго.

— Опять вы, не желаю с вами разговаривать. До свидания.

— У меня к вам интересное предложение.

— До свидания, — повторил Галкин, но отключаться не стал.

— Мне нужно поговорить с нашим другом, — сказал Дронго, — найдите его. Это очень важно.

— Я не могу его найти, не знаю номера его телефона, — быстро проговорил Галкин и отключился.

Дронго прошел к своему компьютеру. Он был уверен, что Галкин найдет возможность сообщить Кочиевскому о его звонке. Ждать пришлось минут двадцать. Очевидно, Галкин искал чужой телефон, чтобы гарантировать себя от прослушивания. Наконец появилась запись.