Замороженный страх - Валерий Георгиевич Шарапов Страница 22

попытка на корню пресекается громовым голосом отца: никаких поблажек, сначала уроки, потом дополнительные задания от самого отца, а уж потом, если не будет слишком поздно, так и быть, он отпустит «мальца» прогуляться по двору. Только девятилетний Саша знает: к тому времени, как закончатся нескончаемые «дополнительные задания» отца, во дворе никого не останется и развлечься с друзьями ему не светит.

Картинка сменилась. На место обеденного стола пришел жесткий диван. Он лежит со спущенными штанами, а над ним возвышается отец с занесенным над головой ремнем. В уши врывается протяжный свист. Это с неумолимой силой опускается армейский ремень на оголенные ягодицы. Саша-подросток пытается втянуть тело в продавленные пружины дивана, чтобы смягчить удар, но делает только хуже. Отец замечает маневр, и частота ударов увеличивается. Свист сливается в одно сплошное «уи-и-ить», злые слезы жгут глаза изнутри, но так и не проливаются. Уж он-то знает, чем заканчиваются слезы. Нет, благодарим покорно, пусть лучше злость, чем жалость к самому себе. Он лежит и пытается считать удары: пять, шесть, семь… А из соседней комнаты доносятся еле слышные всхлипывания матери. На этот раз попыток вступиться за сына она не делает, лишь тайно льет слезы, так как знает: помешай она отцу «воспитывать» сына, и «паршивый малец» получит в три раза больше.

Отец никогда не называл его иначе как «малец». Даже когда он окончил школу и до службы в рядах Советской Армии оставалась пара-тройка месяцев, кроме этого прозвища, он ничего, по мнению отца, не заслужил. Порой Юдин задавался вопросом: изменилось бы отношение отца, если бы он дожил до нынешних дней? Проявил бы он уважение хотя бы к его погонам или и в подполковничьем звании он так и остался бы для отца «мальцом», за которым следует присматривать, что на языке отца означало давить и третировать сына, заставляя выполнять все его прихоти? Но чаще он попросту радовался тому, что никогда об этом не узнает. Отец умер, пока Юдин проходил срочную службу. На его похороны Юдин не успел, но, к своему стыду, печали по этому поводу не испытывал.

С видимым усилием Юдин избавился от воспоминаний, протянул руку и взял из серванта рюмку. Небольшой аккуратный купол на высокой ножке поймал солнечный луч. От обработанных граней тот преломился на сотни мини-лучиков, рюмка засияла в руке, призывая полюбоваться работой мастера. Отцовский штоф из тяжелого зеленого стекла вместе с граненой рюмкой Юдин давно выбросил, но память услужливо выудила из закоулков воспоминание, как он стоял в серванте, всегда наполненный до краев, прикрытый стеклянной крышкой, обмотанной клочком газеты, чтобы содержимое не испарялось. Тут же, чуть в стороне, стояла рюмка.

И снова нахлынули воспоминания. Каждый вечер, вернувшись домой со смены, отец кричал с порога жене, и та неслась из кухни в комнату, а затем обратно, бережно прижимая к груди треклятый штоф. Ставить штоф на стол до того, как нога отца перевалится через порог, строжайше запрещалось. Только в тот момент, как будет подан соответствующий сигнал, ни секундой раньше, ни секундой позже. Отец принадлежал к той категории людей, которые считали, что глава семьи после праведных трудов должен опрокинуть две-три рюмки за ужином. Частенько парой рюмок дело не ограничивалось, но отца это никогда не смущало. Он считал себя кормильцем, а это означало одно: только он решает, когда остановиться. Тот факт, что мать работала наравне с ним и получала почти такую же зарплату, значения не имел, как и то, откуда она должна брать спиртное, чтобы после его возлияний пополнить содержимое штофа, ведь еще одно непреложное правило гласило: штоф всегда должен быть наполнен под горлышко. Так оно всегда и было, уж это правило мать исполняла неукоснительно. Впрочем, как и две тысячи других правил.

Юдин с рюмкой вернулся на кухню. Воспоминания подпортили и без того не слишком праздничное настроение. Желание выпить пропало, но Юдин все же наполнил рюмку. Не раздумывая, опрокинул ее, зажевал сладким блинчиком. Подумав, наполнил рюмку снова, но пить не стал. Вместо этого поднялся из-за стола, достал из жестяной банки коробок спичек, чиркнул спичкой о шершавый край и поднес к газовой горелке. Повернул «барашек», газ тут же подхватил огонь со спички и запылал ровным голубым светом. Наполнив чайник водой из крана, Юдин поставил его на конфорку. Заглянул в заварной чайник, тот оказался пуст.

— Похоже, в этом доме разом все съестные припасы закончились, — вслух произнес он. — И когда только люди успевают пополнять запасы?

На его счастье, пачка чая нашлась в навесном шкафу. Подготовив заварной чайник, Юдин вернулся за стол. Пока грелась вода, он выпил еще одну рюмку водки, после чего завинтил крышку и убрал бутылку с глаз долой. Уже за чаем он принялся размышлять о жертвах, чьи останки обнаружили в мусоросборных комнатах. Кто они, эти жертвы? Чье извращенное сознание отправило их в мусоросборники, как старые надоевшие калоши? Быть может, это дело рук их охочего до «присмотра» отца, который не сумел вовремя остановиться? Насколько это возможно? Связаны ли между собой жертвы узами родства?

Юдин пересел к окну, открыл блокнот и сделал отметку: выяснить насчет родства. Затем взял с подоконника пачку сигарет, вытряхнул одну и, прикурив, глубоко затянулся. Мысли потекли в прежнем направлении. Им неизвестно, каким образом жертв лишили жизни. Он лично разговаривал с патологоанатомом, и тот лишь развел руками. Будь в его распоряжении тело целиком, он сумел бы выяснить причину смерти, а так остается только гадать.

Следов отравляющих веществ, будь то яд или химический препарат, не предназначенный для пищевого использования, ни в одном случае обнаружено не было. Значит, преступник не травил жертвы. Следов физического насилия, если не считать таковым сам факт расчленения, также не обнаружено. Ни синяков, ни кровоподтеков, ни переломов костей или явных физических травм мышечных тканей и кожи. Получается, жертв не избивали, следовательно, не могли забить до смерти.

Это могло бы быть утопление, но тогда патологоанатом обнаружил бы следы изменений на коже. Даже если после смерти они пробыли в воде совсем недолго, отметки на коже все равно сохранились бы. Здесь же кожа жертв осталась без изменений. То же самое и относительно удушения. Одним из признаков смерти в результате асфиксии является появление на коже багрово-фиолетовых трупных пятен, которые сохранились бы и после того, как тела заморозили. Это вызвано тем, что при удушении кровь жертвы становится жидкой и темной, так как организму недостает кислорода и кровь насыщается углекислым газом. Но кожные покровы жертв чисты.

Будь у патологоанатома