Дэн Симмонс - Дети Ночи Страница 43

О'Рурк тут же замолчал и слегка коснулся ее руки. Двигатели судна урчали, пока оно замедляло ход, подходя к пирсу со стороны Пешта.

– Когда мы встречаемся с представителем цыган? – спросила она с закрытыми глазами.

– В семь вечера, – ответил О'Рурк, не отнимая руки. Кейт вздохнула, постаралась скинуть с себя путы безнадежности, чтобы спокойно дышать, и взглянула на священника.

– Жаль, что не раньше, – сказала она. – Я не хочу останавливаться. Я хочу туда.

О'Рурк кивнул и больше ничего не говорил, пока судно, пыхтя, заканчивало свой путь на этом отрезке их маршрута.

О'Рурк заказал номера в «Новотеле» в Буде, и Кейт поразилась этому островку западного комфорта в бывшей коммунистической стране. При виде Будапешта Кейт представила себе Бухарест лет через двадцать пять, если капитализм проложит там себе дорогу. Она никогда особенно не интересовалась экономическими теориями, но сейчас на нее вдруг нашло, пусть наивное, озарение, интуитивное понимание того, что капитализм (по крайней мере одна из его составляющих – частная инициатива) напоминает некоторые формы жизни, которые находят себе точку опоры даже при самых неблагоприятных условиях, что в конечном итоге приводит к усилению жизнестойкости. В этом случае, как она понимала, прогресс будет идти, пока не поколеблется равновесие между старым и новым, между эстетически прекрасным и стандартизированной усредненностью, тогда Будапешт захлестнут навязчивые, приводящие под общий уровень побочные продукты капитализма и город станет похожим на все прочие города мира.

Но теперь Будапешт казался воплощением гармонии между уважением к старине и интересом к Всемогущему Доллару – или Форинту, в зависимости от обстоятельств. Си-Эн-Эн и Герц, как и прочие записные пионеры капитализма, уже застолбили здесь места, но даже при взгляде мельком на город из окошка такси можно было видеть, как густо здесь перемешалось старое и новое. О'Рурк заметил, что многие мосты и дворец на Крепостной горе были взорваны немцами или разрушены в ходе боев во время войны, но венгры все любовно восстановили.

Уже в номере, глядя из окна на участок шоссе, вполне достойный сравнения с магистралью федерального значения в Штатах, Кейт потерла лоб и поняла, что весь этот деланный интерес к дорожным мелочам был лишь способом отвлечься от захлестывавшего ее эмоции черного прилива. А кроме того, еще и способом отогнать от себя тревоги, связанные с предстоящей поездкой в Румынию.

Ее удивило, что она, оказывается, боится того, что ждет ее впереди – боится трансильванской тьмы, которой она насмотрелась из больниц и приютов той холодной страны, – и в этом внезапном, обостренном осознании страха она ощутила и мимолетный проблеск надежды на то, что есть путь, по которому она выйдет туда, где царят не только скорбь, потрясение, безысходность и отчаянная решимость восстановить невосстановимое.

Раздался стук в дверь.

– Готовы? – спросил О'Рурк.

Его летная куртка потрескалась и вытерлась от долгой носки, и Кейт впервые заметила небольшие шрамы в сеточке морщин вокруг глаз священника.

– Я полагаю, что мы успеем слегка перекусить здесь, в отеле, а потом отправимся прямо на встречу.

Кейт глубоко вздохнула, взяла в охапку пальто и накинула ремешок сумочки на плечо.

– Готова, – сказала она.

Они не разговаривали во время недолгой поездки на такси до площади Адама Кларка, через кольцевую развязку на западной стороне от Цепного моста и до подножия стен Крепостной горы. Затем они поднялись на фуникулере по крутому склону до укреплений самого королевского дворца.

– Давайте осмотрим окрестности, – негромко сказал О'Рурк, когда они отошли от зубчатых рельсов. Взяв Кейт под руку, он повел ее мимо горящих уличных фонарей к огромной конной статуе на южной стороне террасы.

Из схемы города Кейт помнила, что церковь Матиаша находится в противоположном направлении, и не имела ни малейшего желания осматривать какие бы то ни было достопримечательности, но по голосу О'Рурка, его напряженной руке она поняла: что-то не так и беспрекословно пошла за ним.

– Это принц Евгений Савойский, – объяснил он, обведя рукой громадную скульптуру семнадцатого века.

За парапетом открывался восхитительный вид. Было около половины седьмого вечера, но Пешт переливался огнями улиц, домов и машин, вверх и вниз по Дунаю неторопливо плыли ярко освещенные суда, а очерчивающие контуры Цепного моста бесчисленные лампочки отражались в речной воде.

– За нами следит тот человек возле лестницы, – шепнул О'Рурк, когда они зашли за памятник.

Кейт медленно повернулась. Здесь было не так уж много парочек, осмелившихся бросить вызов пронизывающему вечернему ветру. Человек, на которого указал О'Рурк, стоял у подножия лестницы, ведущей на террасу возле рельсов фуникулера. Она разглядела длинную черную куртку, очки и бороду под тирольской шляпой. Мужчина усердно любовался панорамой за ограждением.

Кейт сделала вид, что разглядывает план города.

– Вы уверены? – тихо спросила она.

Священник погладил бороду.

– Мне так кажется. Я видел, как он ловил такси позади нас возле «Новотеля». Кроме того, он очень торопился занять место на фуникулере сразу за нами.

Кейт подошла к широкому ограждению и облокотилась на него. Осенний ветер доносил сюда запах реки, умирающей листвы и выхлопных газов.

– Он один?

О'Рурк пожал плечами.

– Не знаю. Я священник, а не шпион. – Он мотнул головой в сторону пожилой четы, прогуливавшейся с таксой возле дворца. – Может быть, и они следят за нами…, откуда мне знать.

Кейт улыбнулась.

– И собака тоже?

Буксир, толкающий вверх по реке длинную баржу, приветствовал город тремя длинными гудками. Внизу, на площади Адама Кларка, под аккомпанемент какофонии сигналов крутилась масса машин, выезжающих затем на Цепной мост, а их габаритные огни сливались с красной неоновой рекламой на зданиях за рекой.

Улыбка Кейт погасла.

– Что будем делать?

О'Рурк облокотился на перила рядом с ней и потер руки.

– Продолжать наш путь, я полагаю. Вы не догадываетесь, кто бы мог за нами следить?

Кейт прикусила губу. Голова у нее сегодня болела меньше, но рука под небольшой гипсовой повязкой зудела. Она так устала, что сосредоточиться ей удавалось с трудом – все равно что вести машину по темному льду – медленно и неуверенно.

– Румынская Секуритатя? – шепнула она. – Цыгане? Американское ФБР? Какие-нибудь местные головорезы хотят нас выпотрошить? Почему бы не подойти к нему и не спросить?

О'Рурк пожал плечами, улыбнулся и повел ее к верхней террасе. Человек в черной кожанке держался поодаль от них, продолжая любоваться видом Пешта и реки.

Они прошли под ручку («ну прямо парочка туристов», – мелькнула у Кейт игривая мысль) мимо фуникулерной станции, через широкое пространство, обозначенное табличкой «Disz ter», и вышли на улицу которая, как сказал О'Рурк, называлась «Таток utsa». Маленькие магазинчики обрамляли булыжную мостовую; большинство из них были закрыты по случаю воскресного вечера, но в некоторых сквозь нарядные витрины виднелся желтоватый свет. От газовых уличных фонарей исходило мягкое свечение.

– Сюда, – сказал О'Рурк, увлекая ее вправо. Кейт глянула через плечо, но, даже если человек в черной кожанке и шел за ними, сейчас он скрылся в тени. Они вышли на небольшую площадь, где по краю выстроились коляски, и в холодном воздухе отчетливо были слышны звуки, издаваемые лошадьми, покусывавшими удила и переступавшими подкованными копытами. Кейт подняла голову, чтобы посмотреть на неоготическую башню миниатюрного собора, когда О'Рурк вел ее к боковой двери.

– Этот храм называется церковью Богородицы в Буде, – сказал он, придерживая для нее массивную дверь, – но все называют ее церковью Матиаша. Старый король Матиаш из легенд, пожалуй, гораздо популярней, чем был на самом деле.

Кейт вошла под сень собора как раз в тот момент, когда зазвучал молчавший до этого орган. Она остановилась и на секунду затаила дыхание, прислушиваясь к вступительным аккордам «Токкаты и фуги до минор», заполнившим пропитанную запахом ладана темноту.

Внутри старинная церковь освещалась лишь обетными свечами на стойке справа от двери и одной большой, отсвечивающей красным, на алтаре. Кейт обдало ощущением древности: покрытые полосами копоти массивные каменные колонны, хотя копоть могла оказаться лишь тенями, неоготический витраж возле алтаря, освещаемый кроваво-красным светом свечи, темные гобелены, вертикально свисающие над рядами, и не больше десяти-двенадцати человек, в молчании сидящих на скамейках при раскатах и отзвуках органной музыки.

О'Рурк прошел вперед через открытое пространство в тыльную часть церкви, спустился по каменным ступенькам и остановился в тени у последнего ряда скамеек слева от мест для прихожан в нефе. Кейт села на одну из скамеек. О'Рурк же привычно преклонил колени, перекрестился, затем присоединился к ней. Музыка Баха продолжала вибрировать в теплом, пропитанном ладаном воздухе. Мгновение спустя священник спросил: