Георгий Ланской - Танцы мертвых волков Страница 51

Арина появилась в нашем доме через три месяца после маминого ухода. Мы долго не могли свыкнуться с мыслью, что мамы нет, и так будет теперь всегда. Появление в доме коренастой, горластой тетки с выкрашенными хной волосами, железным зубом впереди и веснушчатыми руками шпалоукладчицы ни меня, ни Игоря не порадовало. Мачеху мы ненавидели, она в ответ ненавидела нас и почти ежедневно, поблескивая злобными крысиными глазками, желала нам сдохнуть. Отец пил и ничего не замечал, а может, не хотел замечать. Теперь у него была компания, в которую мы с Игорем не вписывались. Наша тетка, забрав сыновей, уехала в Казахстан, откуда звонила всего пару раз, а потом пропала.

Я не помню, когда это все началось. События тех лет до сих пор путаются у меня в голове. Иногда я не могу сообразить: что было раньше? Прокручивая назад пленку случившегося, осознание, что пожар был после той ночи, приходит с трудом. Все путается, воспоминания сплетаются в клубок, сталкиваясь друг с другом, слоясь и расщепляясь. И иногда ты совершенно не понимаешь, когда ты в последний раз пошел на реку, а когда, стиснув зубы, задвинул вьюшку на трубе и разбросал тлеющие угли по сухому полу. Где та грань, за которой реальность столкнулась со своей противоположностью и когда началась кровь?

Игорь уже тогда беспокоил меня. Нам было по четырнадцать или пятнадцать лет. После смерти мамы он стал совсем другим: замкнутым, озабоченным и истеричным, периодически срываясь в бесполезных скандалах. Я хорошо учился, рисовал, выпускал стенгазеты и даже оформлял актовый зал. Игорь плыл по течению, ловил тройки и двойки, на экзаменах "плавал" и просил выручить его, жалуясь срывающимся тенорком на нездоровье и затянувшуюся хандру. Тот день был самым обычным. Мы вернулись со школы. Мертвецки пьяный отец спал на диване. Арина, нетрезвая и злая шаталась по кухне в дырявой комбинации поверх жирного, сального тела, омерзительная и отталкивающая. Ее тяжелый взгляд поверх дымящейся сигареты смотрел прямо на Игоря.

Наверное, это все-таки случилось впервые. Иначе Игорь не был бы так напуган. Я хорошо помню эту ночь, освещенную порочной розоватой луной. Время сдвинулось и застыло в усмешке, но я все помнил. Как бы мы жили дальше, если бы все сложилось иначе? Если бы он не проснулся, и не увидел нас?

Тогда Игорь, натужно кашлявший, простудившийся в неприятную ноябрьскую погоду, попросил меня поменяться кроватями. Моя стояла у печи. Мне не хотелось это делать, но Игорь все бубнил и бубнил, виляя взглядом, что никак не может согреться, а от окна дует. В итоге скулеж мне надоел, и я улегся на его кровати, не задумавшись, чем это может кончиться.

Я помню, как сейчас, что потное тело скользнуло ко мне под одеяло, навалившись своим весом, а потные руки начали шарить по телу, стаскивая трусы. Липкие, слюнявые губы мусолили мочку уха, оглушая свистящим дыханием. Даже во сне смрад перегара ударил мне в ноздри. Еще ничего не понимая, я вытаращил глаза, инстинктивно отталкивая рукой прижимающееся ко мне тело с обвислой грудью.

— Давай, — прошипели губы, а потная ладонь схватила меня за руку и потянула куда-то вниз, во влажную лохматую влажность, скрипевшую от пота. — Давай, мой хороший…

Я подскочил в кровати, но сильные руки толстой сорокалетней бабы снова уложили меня на место, придавив к матрацу.

— Ну, что же ты, мальчик мой, — вкрадчиво промяукала Арина, растягивая гласные с пьяной развязностью. — Давай… Сделай мамочке хорошо… Иди ко мне…

Она взвыла и внезапно запрокинула голову, отпустив меня. Ее руки бестолково мельтешили в воздухе. Игорь, почти неразличимый в темноте, с исказившимся лицом тянул ее от меня, вцепившись в рыжую сальную гриву. Я оттолкнул Арину, и она упала с кровати на пол…

Арина, визгливо ругаясь, ушла в комнату к спящему отцу, которого небрежно обозвала "козлом" и "старым импотентом", а мы, прижавшись друг к другу, слушали, как она передвигается по комнате, что-то двигает и бренчит бутылками. Потом заскрипели пружины дивана, недовольно заворчал, завздыхал отец, не слышавший ничего такого, что могло бы показаться неестественным.

Вся кошмарность была в том, что, по сути, деться нам было некуда. Нам никто не поверит, а если и поверит, то это все равно ни к чему не приведет. Да и кому мы могли рассказать?

Я хорошо помню эту ночь, всю, до последней минуты перед рассветом, где мы сидели, завернувшись в одно одеяло на двоих, уютный "балаган" из свалявшейся шерсти и драным пододеяльником. А потом под шерстяным куполом родилась мысль, естественная и страшная одновременно. И всего через пару минут руки подростка задвинули вьюшку печи, и открыли дверцу печи, где догорала вчерашняя порция угольков. Тогда впервые воздух наполнился смертью и запахом жженой шерсти, не то привидевшейся, не то от подпаленного одеяла, в котором мы выскочили из дома…

Муха врезалась в стекло и застыла на нем, почесывая задними лапками тугие слюдяные крылья. Теперь ее не заботило, вылетит она на свободу или нет. Перед ней был целый мир, отделенный тонким стеклом — застывшая реальность, притягательная и нежеланная одновременно. Оглушенный внезапной тишиной, я встал с дивана и подошел к окну. Рядом валялся журнал с глянцевыми целлулоидными красотками, чьи роскошные тела правил силикон и фотошоп. Пустые, ярко накрашенные глаза смотрели в мир со снисходительным презрением. Я потянулся за журналом, безжалостно скатал красоток в трубочку и ударил по стеклу. Мертвая муха, оставив зеленоватый комок внутренностей на безукоризненном модельном лице журнальной богини, шмякнулась вниз. Тупо глядя на нее, я вдруг почувствовал себя заживо замурованным в темной клетушке хрущебы. Там, на даче, мне легче думалось. Особенно сейчас, когда понятные события вдруг перестали таковыми быть.

Лобо бросился навстречу, радостно поскуливая, подставив лобастую голову под руку. Я почесал его за ухом и пошел к крыльцу. Ключ скользнул в замочную скважину, дужка громко щелкнула, высвобождаясь из рабства. Я снял замок и открыл дверь. Волна свежего воздуха из открытого окна ударила мне в лицо.

Она стояла посреди комнаты: напуганная, взъерошенная, с опасно сверкающими темными, восточными глазами. Люк в погреб был раскрыт, и в нем копошилось что-то живое, издающее непонятные звуки. Две грязные ладони вынырнули из темноты и схватились за края лаза, следом показалась вихрастая макушка. Вспышка ярости ослепила меня. Они нашли мой дом! С глухим рыком я рванулся вперед, не обратив внимания, что красавица-брюнетка подняла руку.

Бенц! Что-то грохнуло впереди. Оконное стекло веранды брызнуло осколками, разлетевшись с противным звоном. Бенц! Тяжелый шмель ударил мне в грудь, отшвыривая обратно к дверям. Я неуклюже рухнул у порога. Странный кургузый пистолет в руке брюнетки испускал удушливое пороховое облако. Скривившись от боли, сплюнув кровь с разбитой губы, я вывалился из дома, скатившись по крыльцу. Бенц! Что-то врезалось в столбик ворот с такой силой, что он возмущенно загудел. Лобо рычал и яростно дергал цепь, пытаясь добраться до темного силуэта в дверях, палившего в меня из травматического пистолета.

Я бросился бежать, не разбирая дороги. Пронесся мимо оранжевой "Инфинити", пламенеющей как пожарная машина, с запозданием сообразив, что четверть часа назад прошел мимо нее, не сообразив, кому она может принадлежать. Ветки кустарника царапали щеки. Шок, вызванный попаданием заряда, медленно проходил, отчего боль становилась просто невыносимой, не давай двигаться и дышать. Я оступился и упал лицом вниз в узкую канаву, заполненную мусором и грязной водой. Захлебываясь в вязкой жиже, я бился раненой птицей, в панике набрав полные легкие мутной воды, кашляя и отплевываясь. Натужно хрипя, я полез наверх, ломая ногти о скользкие края, обдирая ладони о колючую траву.

Холодные скользкие пальцы вцепились мне в лодыжку и потянули назад. Я заорал и съехал вниз, плюхнувшись в воду. Взбаламученная моим барахтаньем вода не давала возможности увидеть, что скрывается там, под тонкой пленкой мазутной радуги. Но пальцы все еще удерживали меня за ногу, словно собираясь похоронить в этом ужасном месте. Паника ударила в темя. Я вновь рванулся вверх, скользя по крутым склонам канавы.

Безжалостная рука вновь потянула меня вниз. Я успел ухватиться за торчавший куст и в ужасе обернулся, чтобы мельком увидеть бледные, скрюченные пальцы, вцепившиеся мне в ботинок. А ниже, со дна медленно, поднималось синюшное лицо Игоря, с запавшими глазницами, черными губами и темным ореолом колыхающихся в воде волос. Я заорал и начал дергать ногой, стараясь вырваться из смертельного захвата мертвого брата.

Кисть мертвеца с треском обломилась, и я, освобожденный, взвился вверх, воя и скуля, стараясь отползти от опасной ямы как можно дальше. Пальцы держались на ботинке мертвой хваткой. Упав навзничь, я еще долго кашлял, отплевываясь, и боясь пошевелиться. Если ты дернешь рукой или ногой — чудовище схватит тебя и утащит к себе, в вязкую жижу небытия. Это всем известно… И пока мое тело сотрясали судороги, я старался вжаться в спасительную землю, стараясь остаться незамеченным. Главное — не шевелиться… Не дышать… Молчать…