Маргарита Минина - Марго и демиург. Роман Страница 7

***

Кстати, Анька Дронова – любопытнейший в своем роде персонаж. Она обладала, пожалуй, самой несчастливой внешностью среди девчонок в классе – простоватое лицо, жидкие пепельные волосы и в тон им – мышиного цвета глаза. Да еще и постоянные прыщи. Но зато формы!.. Она с шестого класса носила полупрозрачные блузки, сквозь которые просвечивал яркого цвета лифчик, не скрывавший, а лишь подчеркивающий ее уже тогда более чем развитую грудь. Короткая юбка так облегала ее пышные бедра, что казалось, вот-вот лопнет или расползется по швам под их давлением. Кроме того, она не только не противилась, когда мальчишки ее лапали, но позволяла и под юбку себе лезть. Даже во время уроков.

Словом, эта дурнушка пользовалась особой популярностью среди мальчишек. Посидеть с ней за одним столом считалось привилегией. Думаю, что они составляли список очередников на право сидеть с Анькой на том или ином уроке. Чуть ли не после каждой перемены к ней подсаживался кто-нибудь новый, а мы с возмущением, отчасти наигранным, и с интересом (неподдельным) воочию наблюдали за действиями этой «сладкой парочки», если сидели за соседними столами. Впрочем, все было понятно по их движениям, угадываемым даже издалека. Уже через пару минут после начала урока очередной соискатель придвигал свой стул вплотную и начинал тереться об ее бедро. А она при этом даже и не думала отодвигаться! Потом рука ложилась ей на колено и начинала забираться все выше и глубже по ляжке. Анька иногда для виду лениво смахивала эту руку, но через мгновение шкодливые пальчики оказывались там же и проникали все дальше, после чего «счастливец» начинал по-хозяйски шуровать совсем уж в запретной области, отчего она, похоже, явно испытывала удовольствие.

Так продолжалось весь урок. А после перемены на «вахту» заступал следующий. Девчонки при этом выразительно переглядывались и явно злились, особенно, если место рядом с Анькой («согласно расписанию») занимал тот, в кого они были в то время явно или тайно влюблены. Не раз и не два в таких случаях устраивались сцены «коварному изменщику». (Справедливости ради надо сказать, что мой верный воздыхатель Славик никогда к Аньке не подсаживался). Понятно, что Анька пользовалась среди девчонок не самой лучшей репутацией. Некоторые даже называли ее за глаза «конченой блядью».

Сейчас-то я понимаю, что Анькино провокативное поведение было вызвано вовсе не сексуальной распущенностью или, во всяком случае, не только ею. Да, она была дурнушка, но отнюдь не глупа. Я думаю, уже тогда она трезво оценила свои женские достоинства и пришла к горькому для себя выводу, что только «неконвенциональными» методами сможет урвать свое женское счастье. И пока мы, ее одноклассницы, витали в облаках, твердо рассчитывая в далеком и туманном будущем встретить неизбежного принца, Анька загодя стала готовить себя к тому, что своего «прынца» ей придется выгрызать всеми правдами и неправдами.

Словом, с ее стороны такое поведение уже тогда требовало холодного расчета и мужества для честной оценки самой себя и своих перспектив. И что же? Совсем недавно я после 10-летнего перерыва встретила Анну Дронову, счастливую супругу очччень крупного бизнесмена, саму успешную бизнес-вумен, мать двоих детей, разъезжающую на майбахе с личным шофером. Злые языки (язык принадлежит Эльке) поговаривают, что она наткнулась на «папика» и уже не выпустила его из своих цепких пальцев, заставив таки на себе жениться. Что ж, значит, все, что она делала, было не зря. Кстати, если уж речь зашла о детях, у Эльки тоже двое очаровательных малышей. А вот я, королева Марго, в свои 27 так и не познала, как говорится, «радости материнства» и очень сомневаюсь, что познаю. Впрочем, о себе нынешней у меня еще будет время рассказать поподробнее.

***

Считается, что красивые девочки выбирают себе подруг поплоше, чтобы те оттеняли их внешность. В нашем с Элькой случае это было совсем не так. Она перешла в нашу школу в начале третьего класса, когда с отцом переехала в Беляево из Лианозово. Элька в полном смысле этого слова была «папенькина дочка», потому что ее мать с ними не жила. Это была какая-то очень грустная история, о которой Элька даже мне не рассказывала – то ли сама мало что знала, то ли просто не хотела распространяться. Во всяком случае, с 5 или 6 лет Элька свою маму ни разу не видела. Хотя та и была жива-здорова. Зато ее отец души не чаял в своей принцессе и ни в чем не мог ей отказать. Он все эти годы пытался быть для нее и папой, и мамой. Иногда он внезапно срывался на дачу, где, как я теперь понимаю, встречался с женщинами. Наверняка так оно и было, но он ни разу никого не приводил в дом и не пытался Эльку познакомить «с новой мамой».

В нашу школу впервые ее привел, естественно, он. Еще в школьном дворе я обратила внимание на незнакомую девочку, ни на шаг не отходившую от отца. Она не отпускала его руку, но все время находилась в движении, вернее, порхала вокруг него. То повернется боком и сделает два грациозных шажка в сторону, потом поворачивается другим боком, перехватывает его руку и совершает такие же шажки в обратном направлении. Смотреть на это было странно, но занятно. Потом выяснилось, что она ходит в балетный кружок. Когда прозвучал звонок, к ним подошла наша учительница, и отец сдал ей дочку с рук на руки. Учительница повела ее в наш класс. Новенькая выглядела ужасно сконфуженной и одинокой. Она шмыгнула куда-то на камчатку и села там за единственный пустовавший стол.

На переменке я увидела, как она стоит у окна, испуганно вздрагивая, когда носящиеся по всему коридору мальчишки случайно толкали ее. Я решила к ней подойти. Рядом с ней на подоконнике стояла пластмассовая коробка с едой, откуда она как раз вытащила персик и уже поднесла его ко рту. Завидев меня, она протянула этот персик мне и сказала: «Бери…». В этом жесте, как выяснилось позже, была вся Элька. Она всегда была готова поделиться, а то и просто отдать другому все, что у нее было. Ее потом в шутку называли «Франциск Ассизский». Мне вдруг ужасно захотелось взять протянутый ею персик, но я колебалась. «Бери, у меня еще есть», – сказала она, указывая головой на коробку. Я взяла и тут же вонзилась зубами в сочную мякоть. Сок тут же брызнул на меня и на нее. Мы обе невольно прыснули. Как раз за неделю до Элькиного появления я навек разругалась со своей закадычной подружкой, которой, кстати, была Ленка Павлова. Ленка тогда демонстративно пересела к другой девочке, и место за моим столом пустовало. Поэтому я сказала новенькой: «Садись со мной. Меня зовут Рита». «Эля» – ответила она. Мы по-взрослому обменялись рукопожатиями и по-взрослому же сказали: «Очень приятно». После чего не удержались на надлежащем уровне серьезности и снова одновременно прыснули.

Когда прозвучал звонок на урок, Элька перенесла свой ранец за мой стол. С тех пор мы до самого конца школы сидели вместе. И я за все время ни разу не пожалела о своем приглашении. Вернее, не устаю благодарить бога или судьбу, что так вышло. Элька оказалась симпатичной во всех смыслах. Удивительно, но с первого дня знакомства и по сю пору (а прошло уже более 17 лет) мы с ней, по-моему, ни разу не поссорились. Хотя у нас обеих не самый простой характер.

***

Вот и теперь, соскучившись после каникул, я просто глаз не могла от Эльки отвести. От чуть скуластенького лица с широко расставленными (где-то я читала, что широко расставленные глаза делают их обладателя гораздо более привлекательным) и пронзительной синевы глазами. От задорной светло-каштановую челки, небрежно спадающей на лоб. От всего ее маленького изящного тела. Она всегда была похожа на какую-то драгоценную статуэтку. Словом, я откровенно ею любовалась. Любовалась без всякой тени ревнивого соперничества. А если добавить к этому заведомо ущербному и не передающему даже сотой доли ее обаяния описанию слегка угловатые, но удивительно грациозные движения, танцующую походку и тонкую, как бы подсвеченную изнутри, кожу (та же Ленка Павлова завистливо фыркала по нашему поводу: «блестят, как две начищенные никелевые таблички»), то не удивительно, что я часто ловила себя на мысли, что если бы была парнем, то без памяти влюбилась в нее. Влюбилась бы навеки.

А вот поди ж ты! У Эльки в классе никогда не было ни одного воздыхателя, никто на нее «глаз не положил». Может быть, потому, что в компании мальчишек (даже хорошо ей знакомых) она почему-то робела. Зажималась, закрывалась и вела себя, как настоящий синий чулок. Что называется, на контакт не шла. Возможно, на таком ее поведении тоже сказывалось отсутствие матери, ее личного примера, ее любви, ее советов а, если надо, то и утешений. К тому же я не исключаю, что бессознательно Элька ощущала, что сильные чувства с ее стороны к какому-нибудь мальчику будут в некотором роде предательством по отношению к горячо любимому отцу.