Игорь Резун - Свидание на Аламуте Страница 76

— Но я… я запомню?

— Запомнишь! — жестко отрезает женщина. — Еще никто не забывал! Те, кому это было сказано, всегда ПОМНЯТ. Это не твои деньги. Это деньги Патри. Только она сможет ими воспользоваться. Сейчас ей говорить нельзя. У нее нет силы, чтобы правильно распорядиться ими. Она… слишком добра! Она может раздарить их. Ты знаешь, что такое деньги. Поэтому я доверяю этот счет тебе. Я тебе верю, Леша. А биби никогда в людях не ошибалась!

Алехан думает. На его грубом лице бродят тяжелые мускульные складки, вздувая кожу. Он бы задумчиво погрыз какую травинку, но вокруг — только бирюза моря, белизна палубы и розовый мед «Кьянти» в бокале Мириклы.

— Сколько там денег?

— Наклонись…

После того, как ее выцветшие за пару ночей и уже шелушащиеся губы говорят ему цифру, Алехан отскакивает. Отпрянув, он цепляется за поручни и смотрит на нее дикими глазами.

— Откуда?! Откуда у нее ТАКИЕ деньги? Это же больше… больше, чем…

— Замолчи, — снова резковато обрывает его цыганка. — Эти деньги заплатила мне одна организация… не важно, какая… Она могла заплатить и больше! Заплатила за то, чтобы я никому не выдавала секрет Чай Ратри. Они бы заплатили сумму в десять раз большую, чтобы я убила ее или передала им. Но они знали, что ни я, ни кто-либо из наших не сделает этого. Тогда они просто заплатили за молчание. Они надеялись на то, что все-таки когда-нибудь… Чай Ратри не станет, что я не смогу ее сохранить, вынянчить и воспитать. Но время их обмануло. Поэтому с того момента, как Патри пройдет инициацию, эти деньги будут только ее. Мои обязательства закончатся. Понимаешь это, Леша?

Алехан с силой проводит обеими ладонями по черепу; на коже медленно растворяются красноватые следы сведенных судорогой пальцев.

— В Бога душу… неужели все это правда?! Такое… такое!

— Да. Теперь вы с Патри связаны, — цыганка устало откидывает голову на спинку кресла. — Она будет беречь твоих детей, ты — будешь охранять ее. В Греции вы поживете совсем немного, чтобы проводить меня. А потом поедете в Россию, когда все закончится… У тебя все будет хорошо с бизнесом. Я знаю.

— Что закончится? Откуда ты знаешь?!

— ВСЕ. Все, чего тебе знать не надо. А я ведаю потому, что провела над тобой ритуал, пока ты спал… дурачок! Леша, допей мое вино. Мне нехорошо.

Алехан бережно берет бокал из ее рук. Очень бережно. На секунду он задерживает касание этих исхудавших пальцев в пятнышках, будто хочет выпить их энергию. Но они уже холодны, эти пальцы.

Мирикла старческим жестом сует ноги в сандалии, не застегивая ремешки. Покачивая совершенно седой головой, — волосы ее теперь, как тончайшее серебряное кружево, — она говорит:

— Помоги мне спуститься в каюту, Леша.

Алехан, морщась, как от зубной боли, допивает ее бокал и резко швыряет стекляшку в море. Она высверливает в лучах солнца закатным бликом и бесшумно пропадает за белым бортом.

…Ночью стояла тишина. Ровно гудели дизели парохода. На открытой палубе рано закончилась музыка — вечеринка не заладилась, и пассажиры разбрелись. В небе вышла полная луна в свите крупных, похожих на тропические цветы холодных звезд. Из воды стаями выпрыгивали летучие рыбы; планктонные поля белесо высвечивали за кормой.

Алехан проснулся, как от удара. Сел в постели, потом, немного придя в себя, рванулся в другой конец каюты, к роскошному водяному матрасу. Дети беззаботно раскинулись на нем: ангелочек Данька забросил крохотную ножку на спину Яны. Их носики сопели. Чуть качало — самую малость; теплоход шел через волну.

Алехан набросил на плавки черно-красный халат и, щупая непривычно босыми ногами ковер коридора, а потом стальные ступеньки, вышел на палубу. У выхода, у лееров, стояла Патрина — тоже босая, в обрезанных у пяток джинсах — и куталась в плед. Алехан потер щеку, бережно и опасливо обнял девочку за плечи, вдохнул аромат ее волос, которые сейчас, в путешествии, постоянно пахли йодом, и прохрипел невнятным голосом:

— Че не спишь-то?

— Мири умерла, — просто и без всякого выражения ответила та.

Алехан вздрогнул, рванулся было к каютам цыганок, но потом понял: все, бесполезно. Патрина стояла, облокотившись о перила. Она не плакала — просто смотрела в черноту воды, на огоньки нижних палуб. Видимо, свое она уже выплакала. Алехан потоптался на палубе и проговорил глухо:

— Ну, ясно, блин. Значит, эта… я за доктором пойду, ага?

Но когда он еще раз появился на палубе, в сопровождении сухолицего, недовольного судового врача-киприота, в руках у Алехана было что-то; проходя за медиком, он воровато осмотрелся и тоже швырнул ЭТО за борт. И никто не видел, как в морскую волну плюхнулся… хвост! Хвост, купленный им когда-то в магазине «Волшебных Симорон-товаров» и который символизировал все его страхи.

Которых теперь у него не было!

Мириклу похоронили через двое суток, когда теплоход «Олимпия» пришел в порт по маршруту круиза — на греческую Кипарисию.

«…Представитель Международной ассоциации ромов со штаб-квартирой в Базеле (Швейцария) опроверг утверждения еженедельника „Newsweek“ о существовании некоего фонда, который якобы должен быть передан „цыганской Царевне“, которая сейчас живет инкогнито среди цыганских таборов в Восточной Европе. По версии журнала, этот фонд, в который входят средства, собиравшиеся примерно с пятнадцатого века до сегодняшних дней, надежно хранящиеся в швейцарских банках, составляют сотни миллиардов долларов… Представитель ассоциации ромов назвал публикацию „злонамеренным бредом“ и пригрозил судебными исками. Между тем независимый исследователь истории цыган Кристина Боулдер считает, что эта легенда может иметь под собой основания: перед второй мировой войной нацистам удалось захватить таинственную „цыганскую Царевну“, вероятно, в целях завладения ее капиталами. Однако, по сведениям Боулдер, Гиммлер, руководивший этой операцией, и организация „Аннэнербе“ внезапно отказались от этого намерения. Исследователь считает, что имел место какой-либо торг между Гитлером и тогдашним руководством СССР, в результате чего „Царевна“ оказалась на территории Советского Союза…»

Лана Перхофф. «Легенды Тартарии»

The Times, Лондон, Великобритания

Тексты

Алексей, Пилатик и Ирка

В Новосибирск на золотой повозке наконец прикатила осень. Она шустро разгромила немногие уцелевшие тенты уличных кафе и опустошила пляжное полотенце, протянувшееся от Коммунального моста до самых заболоченных заливчиков Затона. На тротуары начал ложиться по утрам мокрый красный лист, словно березы и осины были ранены ею, а в рядах уличных торговцев привычно зажелтели тугие снаряды вареных кукурузных початков: еще слабых, молочной спелости, с ягодами, лопавшимися на зубах. Но было еще тепло. Солнце пригрело на первое сентября, давая раздолье бантикам и букетам, да так и осталось в этой осенней неге, тоскуя по летнему раздолью и долго задерживаясь на небе днем, не желая уходить.

В один из таких дней Алексей, в голубом костюме с искрой, в синей сорочке и желтом шейном платке, шел по Красному проспекту — от площади Свердлова до красных щербатых кирпичей Александро-Невского храма. Шел с Иркой. Женщина цокала по асфальту новенькими каблуками черных туфель, развевала расклешенные брюки и изредка поправляла слишком активно распахивающийся на голом выпуклом животе «офисный» пиджак. Ирка морщилась: в туфли она залезла явно не по своей воле.

— А я вчера босиком по Красному шлепала! — вдруг с гордостью сообщила она. — От самого «Рок-Сити» до метро… Представляешь! Вот в этом своем костюме да еще в плащике. И босиком! Народ весь буквально в кулачок сжимался… типа холодно. А мне плевать. Правда, кайф?

— Кайф, — согласился Алексей. — Все, увы. Финита ля комедия. Лето кончается!

Взгляд его упал на огромный рекламный щит, на котором роскошная блондинка протягивала солнцу свои голые, засахаренные песком ножки. «Отдых хоть куда! Туроператор „Африка“», — прочитал он на нем. Ирка тоже увидела этот призыв.

— Да-а… Эх, Лешка! Рвануть бы куда-нибудь… за тридцать три моря! Вон Людка рванула…

— Людка? — удивился Алексей. — Она же…

— …пропала, — обошлась без политкорректностей Ирка. — Ис-чез-ла, родная. Так она этим такую услугу Шимерзаеву оказала!

— Это тот, который у вас вроде как хранитель Принцессы, по голове треснутый?

— Да. Когда Людка пропала… и ее Мумиешка… он же сразу рванул в КГБ…

— Сейчас это не так называется.

— Да знаю я! Какая на хрен разница?! В общем, они приехали, он им Людку слил, типа, мол, украла, за границу продала. Нас всех на беседу таскали! А он сейчас, представляешь, каз-зел, — процедила она сквозь крепкие зубы, — ходит и рассказывает всем, что он ее еще заставит в тюрьме полы мыть и парашу выносить! Мол, найдется — и он ей устроит, за кражу национального достояния…