Леонид Влодавец - Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства Страница 79

— Вошла Аля и принесла тарелку с миниатюрными бутербродиками, насаженными на спички.

— Знаешь что, — сказала она и, прищурившись, поглядела на Серегу, — а что, если тебя отмыть?

— А во что переодеться? — усмехнулся. Cepera. — Ты же не дала мне собраться!

— Это не страшно. Сейчас я все приготовлю. Лезь в ванну!

Ванная в этом доме оказалась одна, но шикарная. Нечего и говорить, что там стояло импортное оборудование и целая полка была забита всякими шампунями с чужедальними этикетками. На изящной проволочной полочке тесным рядком стояло двадцать с лишним кусков мыла — тоже самых разных. В углу располагалось какое-то сооружение, похожее на сортир деревенского типа из гладко оструганных сосновых досок. Аля объяснила, что это — мини-сауна, где можно догнать температуру аж до ста градусов. Сама ванна была глубиной почти в метр, а площадью наверняка не меньше трех квадратных… И еще было огромное зеркало, чтобы каждый, вылезши из ванной, мог оглядеть себя с ног до головы. На отдельной полочке лежали резиновые губки разных цветов, а под ними на гвоздиках висели мочалки. Кроме входной, в ванной было еще две двери. Серега из любопытства открыл их и обнаружил за одной из них фотолабораторию, а за другой — платяной шкаф, куда можно было положить чистое белье, а под нижней полкой пряталась корзина для грязного. Серега снял пвджак и рваные джинсы, повесил их на вешалку. Он уже начал стаскивать рубаху, когда появилась Аля со стопкой свежего белья, издающего какой-то немного приторный аромат.

— Ну что? — положив белье на полку шкафа, усмехнулась она. — Поди, и снять стыдно?

Тут она не ошиблась. Серега две недели не был в бане. Последний раз он мылся у Гальки. Белье менял немного позже, когда проводил «культурный вечер» с Люськой.

— Да снимай, снимай, не стесняйся. Я тебя приведу в божеский вид! А то как-то неаппетитно.

Серега впихнул белье в ящик и обнаружил, что Аля тоже разделась.

В большом зеркале они выглядели как на киноэкране. Серега обнял Алю за талию, развернул лицом к зеркалу, Аля тоже обвила рукой его спину.

— А ты неплохо смотришься, — заметила Аля. — Тебе можно скинуть даже лет десять.

Если бы не морщины да слабо заметная сединка у висков, Сереге и впрямь можно было дать лет тридцать. Ни залысин, ни обрюзгших и отвисших щек, ни рыхлого животика, ни синих вен на ногах — ничего этого у Сереги еще не было. На плечах, руках, груди имелась вполне рельефная мускулатура, конечно, не такая, как у Шварценеггера, но приличная, неплохо смотревшаяся. И ноги, упругие, крепкие, тоже могли еще побегать. Лицо, само собой, не соперничало в красоте с моделями, выставленными в витринах парикмахерских; скуластое, остроносое, да и рот малость велик. Спасибо еще, что уши не топорщатся. А рядом — гибкая, тонкая, коротко подстриженная девушка-пружинка. Высокая — почти вровень с Серегой, сантиметра на два только пониже. Ноги длинные, ровненькие… Хороша!

Набежала в ванну вода, Аля намылила Сереге голову шампунем с каким-то яблочным запахом, с азартом терла ее под душем. При этом она сидела на корточках у него за спиной, чуть обняв его ляжками за бока, и само собой, что у Сереги мысли были не только о мытье. Потом Серега мыл ей голову в той же позиции. Разумеется, при этом он прикоснулся к ее спине не только животом. Аля хихикнула и спросила:

— Еще терпишь? Ну подожди еще чуточку.

Когда пена была смыта с ее головы, Аля попросила помыть спину. Серега понял ее правильно, и она, счастливо охнув, села ему на колени. Серега тер ей спину довольно жесткой, суровой мочалкой, докрасна, чуть не обдирая кожу, но Аля только удовлетворенно хихикала. Потом они вместе встали из воды, не приминув поглядеть на себя в большом зеркале, она закинула руки ему за шею, положила голову ему на плечо, и Серега нежно, уже без особой суровости, потирал мочалкой ее плечи, груди, живот. Изредка он легонько толкал ее животом, она испускала свой обычный стон, а затем говорила:

— Не спеши, еще не вечер.

— Это ясно, — говорил Сере га, но потом, спустя минуту, опять делал то же.

— Ну уж ладно, — с притворным сожалением сказала она.

Аля наконец разомкнула руки и вместе с Серегой опустилась на четвереньки. Тут уж было совсем не мытье.

Вода немного бурлила, по ванне ходили волны. Серега, просунув ладони под Алины груди, мягко поглаживал их гладкую, прохладную от воды кожу. Аля, низко нагнув голову, заглядывала себе под живот, хихикала и бормотала:

— А я все вижу, а я все вижу…

— Что взять с этой баловницы?!

Какое-то время спустя Аля жадно задышала, напряглась, откинула голову назад и тоненько взвизгнула:

— И-и-и-и-их!

Серега заторопился, пытаясь ее нагнать, но взялся за дело так энергично, что Але пришлось взвизгнуть еще раз. Лишь после этого и ему довелось крякнуть от удовольствия.

…Ополоснувшись под душем, распаренные, исполненные друг к другу величайшей нежности, они вдвоем замотались в одно огромное, как парашют, махровое полотенце и, прижимаясь телом к телу, не то обтирались, не то ласкались.

— Хорошо-о, — хмурясь, сказала Аля, закидывая руки за голову, когда Серега бережно смахивал полотенцем последние капли воды с ее розовых, крепеньких грудок, — ой, как хорошо-о! Знаешь… я тебя люблю… Я смешная, правда?

— Нет, — Серега привлек девушку к себе и коснулся губами ее ароматного румяного лица, — одного не пойму, за что мне такой подарок? Может, ты чертом подослана, а?

— Угу, — ослепляя Серегу улыбкой в очередной раз, мурлыкнула Аля, — специально прямо из ада. Совращать закоренелого праведника. Только пока не совращайся, ладно? А то перегорим раньше времени. Все-таки еще времени много. Пойдем перекусим.

Запахнувшись в два длинных махровых халата и взяв под мышку белье, принесенное Алей, они вернулись в комнату. Дверь Аля изнутри заперла на ключ, выдернула из розетки телефонный шнур. Затем нажатием кнопки она опустила на окно плотную, почти непроницаемую для света штору. На несколько секунд стало совершенно темно, Серега даже потерял ориентировку в пространстве. Но тут Аля включила маленькие светильники, которые создали вокруг обстановку интима, уюта и вседозволяющей откровенности.

— Поставить что-нибудь нежное? — спросила Аля, порылась в шкафу «Фоно» и вставила в магнитофон кассету. Ангельские голоса «Битлз» затянули «Лав стори», мотив, который у Сереги отпечатался в душе еще в давние годы…

— Помоги мне раздвинуть лежбище, — попросила Аля.

Диван развернулся в просторное четырехспальное ложе.

Аля и Серега застелили его хрустящей свежей простыней, двумя одеялами и четырьмя подушками.

— Так, — сказала Аля, — теперь можно и трапезничать.

Из бара-холодильника она вынула запечатанную бутылку грузинского марочного вина. Серега последний раз пробовал такое аж в семидесятом году, когда возвращался из армии. Нечего и говорить, что в его родном городе такого вина не видали со времен культа личности, ну, может быть, волюнтаризма. Нарзан, кипрский виноградный сок в бумажных пакетах — красный и белый, тарелочка с затейливо украшенным салатом, шпроты, разложенные звездочкой и припорошенные зеленью, наконец, тарелка с бутербродами — все это Аля доставала быстро и ловко, размещая на маленьком столике. Маленькие рюмки под вино, хрустальные стаканы под минеральную и сок, вилки, ложечки — все занимало свои места точно и грамотно, по всем правилам сервировочной эстетики.

— Сразу видно, — заметил Серега, — что я в гостях у дизайнера.

— Конечно, — кивнула Аля, — ведь это наука о красоте и целесообразности, их разумном сочетании. В сущности, это наука и искусство одновременно, главным предметом которых является красота быта. Искусство как бы приземляется, а человек возвышается. Вот представь себе: я кладу на этот столик газету, на газету грубо нарубленный соленый огурец, селедку с торчащими во все стороны костями, ломаные куски хлеба. Ну само собой, вместо этого вина — бормотуха в граненых стаканах. Вот натюрмортах, правда? Ты, сидя за таким столом, чувствуешь себя персонажем «На дне», каким-то парией, голодранцем, даже подонком. И ты говоришь о грубом, грубыми словами, ты испытываешь не желание, а похоть, и стремишься не к женщине, а к самке. Причем даже твое видение мира ухудшается… Ты думаешь, что тебя обделили, сам себя перестаешь уважать…

— Ну, это, конечно, все-таки не совсем верно, — воспользовавшись паузой в речи собеседницы, усомнился Серега. — Ведь, мне кажется, обделенным человек чувствует себя не потому, что стол накрыт не по правилам, а потому, что на столе нет таких продуктов, как, скажем, у тебя. Пойди-ка найди у нас в городе хотя бы шпроты!

— Это я понимаю, — вздохнула Аля, — и от этого мне тошно. Ладно, чего душу травить! У кого-то нет, а у нас — есть! Вот тебе штопор, действуй!