Марк Ефетов - Света и Камила Страница 16

22

Когда захватчики напали на голубую дорогу кораблей — на Суэцкий канал, — здесь стоял большой караван мирных судов. Внезапно над этим караваном с рёвом пронеслись реактивные самолёты. Затем где-то впереди тяжело ухнуло, затараторил пулемёт, в небе появились белые облачка — разрывы снарядов из скорострельных пушек — и часто захлопало, точно одна за другой лопались огромные хлопушки.

Тихая вода канала, не знавшая бурь и штормов, всегда гладкая, как голубая лента, вскипела от взрывов. В канал полетели пролёты большого моста; захватчики взорвали центральную диспетчерскую; был потоплен один из земснарядов, который постоянно работал на канале, отсасывая песок и углубляя дно.

Корабли пришвартовались к самой кромке канала: они попали как бы в ловушку.

Много судов разных стран стояло так в канале, и среди них был наш советский танкер.

Когда стало ясно, что дорога по каналу закрыта, а самолёты интервентов стали летать вдоль каравана судов, команды кораблей, застрявших в канале, сошли на берег. Шведы, норвежцы, датчане — матросы разных национальностей, оставив свои корабли, отправились в столицу Египта, Каир, или в другие места, где было безопаснее, чем на канале: ведь здесь никак нельзя было укрыться от обстрелов — на голубой дороге всё на виду.

Только команда советского танкера осталась на своём корабле, хотя на этом судне было опаснее, чем на других: ведь здесь был горючий груз, который от одной самой небольшой бомбы мог взорваться и похоронить всех, кто оставался на борту.

Танкер даже своим внешним видом отличался от обычных судов. Вместо трюмов, где размещается груз, здесь были как бы железные ящики — танки. Их заполняют жидким горючим, В палубе не было широких трюмных люков, а вместо них — узкие крышки с круглыми смотровыми окошками. И даже пожарные устройства были совсем необычные.

В случае пожара они не подавали воду, а вместо этого били струёй углекислого газа. Да, на войне танкер с грузом можно считать пороховой бочкой.

Теперь каждое утро вражеские самолёты с воем и визгом проносились над палубой танкера, а случалось, пикировали из-за облаков. Они срывались вниз, точно коршуны, бросающиеся на свою добычу. Ещё секунда — и смерть.

Наши моряки видели эту смертоносную точку, которая стремительно росла, приближаясь к палубе. Вот уже видны контуры самолёта. Рассекая воздух, он оставлял за собой белый пушистый хвост.

Моряки слышали визг, иногда такой пронзительный, что, казалось, визг этот ввинчивается в барабанные перепонки. Лётчики-пираты включали специальную «пугающую» визжалку.

Однако моряки не испугались. Они видели перед собой красный флаг родины и знали: не посмеет пират сбросить бомбу на корабль Советской страны.

23

Наш танкер, так же как и другие суда, застрявшие в канале, стоял у самого берега. С палубы корабля была видна дорога, что шла параллельно каналу. По этой дороге двигались автомашины с беженцами. Это были старики, женщины и дети, которые уходили из Порт-Саида, чтобы спасти свою жизнь.

Моряки видели, как самолёты захватчиков снижались и с бреющего полёта обстреливали беженцев пулемётным огнём, расстреливали их из пушек.

Моряки — люди бывалые. Но в эти страшные дни они стояли с крепко сжатыми губами, стиснув кулаки, сдвинув брови.

Что делать? Как помочь этим людям, безоружным, старым, больным? Они бежали из города, где под каждой крышей их ждала смерть от бомбы. Матери прижимали к груди детей. Старики падали на дороге. И каждый раз, когда самолёты снижались над дорогой, беженцы ничком бросались на землю, накрывали голову платками или просто руками. Как будто это могло спасти их от бомбы!

Однажды — это было на рассвете — на вахте стоял электромеханик нашего танкера Владимир Ласточкин. Это был самый высокий моряк из всей команды танкера. Завидев его на бульваре, одесские мальчишки обычно спрашивали:

«Дяденька, а там, наверху, холодно?»

И хотя мальчишки задавали ему всякие шутливые вопросы, но задавали их любя, ибо Ласточкин славился своей добротой. Это он спас троих школьников, когда те перевернулись вместе с лодкой. И на корабле Ласточкин был любимцем команды. В самые тяжёлые моменты подбадривал товарищей.

Пересекая экватор, изнывали от жары, а Ласточкин стоял на вахте, как положено: в кителе и все пуговицы застёгнуты. «Тебе, Володя, не жарко?» — спрашивали товарищи. «Что ты! Боюсь простыть», — говорил Ласточкин. Зато в шторм он не застёгивал бушлата, и всегда сквозь вырез на груди виднелись полосы тельняшки. «Володя, ты не озяб?» — говорили товарищи. А он: «Моряка ветер греет».

Никто на танкере не помнил Ласточкина хмурым, недовольным или хотя бы скучным. А сейчас он стоял на вахте, и в глазах его было столько ненависти, что, казалось, достань он этого лётчика, что снижается над головами беззащитных женщин и детей, и глаза эти прожгли бы насквозь воздушного пирата. И в то же время в глазах Ласточкина было бесконечное сострадание и любовь к людям на дороге, потерявшим близких, кров, бегущим от смерти.

В последний час дежурства Ласточкина самолёт захватчиков обстрелял из пушки колонну беженцев. Это была вереница людей, медленно двигавшаяся по шоссе. Кто-то толкал перед собой детскую колясочку с двумя малышами. Рядом четыре женщины сгорбились над носилками. Должно быть, они уносили больного.

Когда началась стрельба, люди бросились врассыпную, в сторону от шоссе — туда, где раскинули свои ветки высокие пальмы. Володя услышал шесть выстрелов — один за другим. А прошло, должно быть, не больше полминуты. Самолёт взмыл к облакам и исчез.

Люди, медленно выходили из-за деревьев. Им повезло: снаряды угодили в асфальт на дорогу. Там зияли теперь шесть больших ям, над которыми курился дым пополам с пылью.

Обойдя эти ямы, колонна построилась. Ласточкин видел, как возле носилок столпилось несколько человек: кого-то укладывали, беженцы проходили с носилками несколько шагов, опускали их на землю и снова поднимали. Видимо, на эти одни носилки надо было уложить ещё и второго раненого.

Колонна продвинулась шагов на сто, когда в небе снова появился самолёт. Он стал снижаться, а люди побежали. Где-то в облаках хлопали разрывы, появлялись и исчезали облачка, похожие на цветную капусту. Потом всё стихло. Стало так тихо, как бывает только после боя, когда прекращаются взрывы, грохот, рокот моторов и визг падающих бомб. Теперь тишина ощущалась как-то особенно сильно. Будто свет после тьмы. С берега потянуло мирным запахом гудрона — смолистого покрова шоссе; косые солнечные лучи позолотили голубую воду канала; ветер шевелил пальмы, и казалось, они качают своими непричёсанными головами.

И вдруг Ласточкин увидел на опустевшей дороге тёмное пятно. В тени пальмы пятно это зашевелилось и снова стало недвижимым. Ласточкин поднёс к глазам бинокль. В стёкла бинокля он увидел курчавую голову ребёнка и большое тёмное пятно на земле…

24

Когда Камилу принесли на палубу танкера, казалось, что девочка не подаёт никаких признаков жизни. У неё были белые губы, жёлтые, точно из воска, щёки, совсем почти не прослушивалось дыхание. Лоб девочки, её руки и ноги были холодными.

Ласточкин нёс Камилу на руках, сам при этом был бледен, а рукав кителя, на котором лежала голова девочки, порыжел от крови.

В судовом лазарете, когда врач склонился над девочкой, Ласточкин спросил:

— Жива?

— Пока жива, — сказал доктор.

— Пока. Ну, а потом? Будет?

— Не знаю. Потеряла много крови.

— Я дам свою, — сказал Ласточкин.

Доктор стоял на коленях, склонившись над девочкой.

— Хорошо, — сказал он, не поднимая и не поворачивая головы. — Скажите лекпому — пусть как можно скорее сверит группы вашей крови.

Проходя в соседнюю каюту, Ласточкин посмотрел на лицо девочки. Оно казалось совершенно безжизненным. Володя вспомнил, что таким было лицо у куклы, которую его сестрёнка выкупала и при этом потёрла мочалкой. Это было лицо без кровинки: одноцветное, мёртвое.

«Неужели девочку нельзя будет оживить? — думал Ласточкин. — А вдруг моя кровь будет неподходящей группы? Тогда нельзя делать переливание. Неужели я не смогу помочь ей? Я сделал бы всё, всё, лишь бы она жила…»

Спустя несколько минут Камиле переливали кровь.

«Только бы она ожила! Только бы девочка жила!» — думал Ласточкин. Ему казалось, что кровь переливают бесконечно долго, хотя прошло всего несколько минут.

В какое-то мгновение ему послышалось, что девочка застонала. А может быть, это скрипнула под ним койка.

— Ну как? — спросил Ласточкин у врача.

— Лежите спокойно. Вам нельзя разговаривать. Слышите?

25

«Порт-Саид сдался!»

«Порт-Саид покорён!»