Всеволод Нестайко - Чудеса в Гарбузянах Страница 32

— Э!.. Промокнем до нитки. Давайте в хату, — сказал Сашка Цыган.

И они побежали скособоченную развалюху, что стояла по соседству с двором, в котором были иностранцы. В хате пахло плесенью и было сыро, как в погребе. На ощупь ребята добрались до единственного окошка с выбитым стеклом, которое смотрело в сторону палатки.

Но, выглянув в окно, палатки ребята не увидели — мешал какой-то столб, который торчал перед окном снаружи.

— Ну надо же! — ругнулся Сашка Цыган. — Подождите, сейчас!

Не успели ребята опомниться, как Сашка Цыган просунул в окошко ногу (оно было низко над полом) и сильно толкнул столб раз, другой, третий…

И вдруг…

Этот гнилой столб подпирал со двора крышу и словно только и ждал, чтобы его толкнули…

— Ой! — приглушенный крик Сашки Цыгана ребята даже не услышали: страшный грохот перекрыл его.

Марусик и Журавль едва успели в последний момент отскочить от окна и упасть на пол. Угол хаты, где было оконце и дверь, завалился.

— Сашка!

— Сашка!.. Цыган!

Слабый стон послышался в ответ.

— Сашка!.. Что с тобой?! Цыган!

Прошло почти полминуты, прежде чем до них донесся приглушенный голос:

— Зава… завалило… Нога болит очень… А… вы… как?

— Да нас-то не зацепило. Только не видно ничего, темно, и вход, наверно, завалило.

— Подожди! Мы попробуем что-нибудь сделать. А ну, Марусик, давай… Я вот тут нащупал… тяни…

Что-то угрожающе заскрипело.

— Не трогайте! Мне на голову сыплется, — прохрипел Сашка Цыган. — Свалится… Тогда всё!

— Это что же делается? Нам-то ничего. Мы и до утра ждать можем… А ты же как? Очень болит?

— Б-болит… Перелом, наверно… — Сашка Цыган не мог сдержать стона.

Ребят охватил страх. Липкий холодный страх безнадежности.

— Цыган, — тонким дрожащим голосом сказал Марусик. — Ты не молчи, знаешь… Ты… давай стони, кричи даже, не стыдись… Цыган, ты же там ближе до… до… ты что там видишь? А то мы — ничего…

— Вижу… Палатку… Ох!.. вижу…

— Стони… Кричи, Цыган! Кричи, миленький! Я тебя умоляю… — Марусик чуть не плакал.

— Зря… Они не придут… Они же… Ох! Ох!.. Если бы… они бы уже…

— Они, наверное, подумали, что это гром, — сказал Журавль. — Они не могли подумать, что…

— Давай кричать, давай, Журавль, раз он не хочет. А-а-а!

— Нас не услышат. Сейчас дождь, ветер. По палатке так лупит, что…

У Сашки Цыгана уже не было сил терпеть. Он уже стонал, стонал непрерывно, всё время…

— Держись, Цыган! Держись, — умоляющим голосом раз за разом просил Марусик.

И Журавль в растерянности повторял за ним:

— Держись, Цыган! Держись, друг!

Они боялись что-нибудь делать, чтобы правда не началось дальше обваливаться и не завалило насмерть.

Это была безысходность. Страшная черная безысходность.

Они утратили чувство времени, и неожиданно…

Неожиданно они услыхали гавканье. Знакомое гавканье Бровко.

Сначала они решили, что это бред.

Ну откуда мог тут взяться Бровко, если он крепко привязан на цепи там, на Бамбурах?

И всё-таки это был Бровко. Гавканье его звучало то справа, то слева… «Где вы, ребята, где вы? Отзовитесь!..»

И когда Сашка Цыган сквозь стон позвал хрипло: «Бровко-о!», верный пёс сразу услышал и через какую-нибудь минуту был уже возле него, и лизал мокрое от дождя лицо хозяина, которое выглядывало среди руин поваленной старой хаты. И скулил, и удивленно гавкал, не понимая, как это всё произошло…

Но главное — он сообразил сразу, что ребята в беде.

Бровко тряхнул головою, отчего звякнул обрывок цепи на ошейнике, и решительно бросился к палатке…

Что гавкал иноземцам Бровко, я вам пересказать не смогу, но гавкал он так настойчиво, так требовательно, так отчаянно, что те понял его. Первым из палатки вылез человек со шрамом.

— Что такое? Что это ты? — спросил он Бровко. Потом вылезли под дождь и другие двое.

— Вас ист лос?

Дальше они все трое заговорили на немецком языке и все трое пошли за Бровко к завалившейся хате, подсвечивая карманными фонариками. И когда подошли и увидели Цыгана, возглас отчаяния и сочувствия вырвался у всех трех, словно из одной груди…

— Мальчик! Ты живой? — бросился к Сашке Цыгану человек со шрамом.

Цыган только простонал в ответ.

Они снова заговорили по-немецки, после чего мужчина со шрамом спросил:

— Ты один или еще кто-то там есть?

— Еще двое…

Снова несколько слов на немецком, и старый «ковбой» и лысоватый бросились к «мерседесу». Заурчал мотор, засветились фары, и машина двинулась к поваленной хате.

Вытащили из багажника лопату, топор, тросы и в свете фар начали осторожно расчищать, растягивать завал.

Бровко сначала метался по двору, потом сел напротив хозяина и только изредка подавал голос.

Так случилось, что Марусика и Журавля освободили раньше, чем Сашку Цыган. Хотя Сашку было видно, а ребят только слышно, как гудят, словно, словно из-под земли.

Ведь растягивали сверху, с крыши, и как только Марусик и Журавль увидели свет, увидели, что образовалась дырка, сами полезли и выбрались на волю.

Вот, наконец, осторожно вытащили из-под обломков и Сашку Цыгана. Он кривился от боли и делал страшные усилия, чтобы не стонать. Но стон невольно вырвался из его груди.

Бровко тоскливо завыл.

— Надо в больницу. Немедленно! — сказал человек с шрамом. Старый «ковбой» осторожно нёс на руках Сашку Цыгана к машине.

— Айда, ребята, с нами. Покажите, где больница. Быстрее!

Машина развернулась и с места рванула вперед. Бровко, звеня обрывком цепи, бросился следом. Ребята онемели, с ужасом смотря на дорогу…

Вот сейчас… сейчас… сейчас…

— Доннер Веттер! — выругался лысоватый, который сидел за рулём, резко тормозя.

— Что такое?! Дорога перекопана! Этого же не было! — человек со шрамом повернулся к ребятам, которые сидели на заднем сиденье рядом со старым «ковбоем», — тот держал на руках Сашку Цыгана.

Ребята втянули головы в плечи и молчали. «Мерседес» начал разворачиваться, чтобы ехать назад. И тогда Журавль не выдержал:

— Не надо… Там тоже… Дайте лопату! Мы… мы… закидаем. Мы…

Человек со шрамом что-то сказал по-немецки, открыл дверь и вышел из машины. Достал из багажника лопату и принялся закидывать ров.

Ребята тоже выскочили из машины и, встав на колени, начали руками сгребать в ров мокрые, но твердые комья земли, которые еще совсем недавно они с таким трудом выковыривали из утрамбованной дороги.

Кто же знал, что такое случится?

По лицам текли потеки, в которых слёзы смешивались с дождём.

Бровко смотрел на них, и по его глазам тоже стекали капли.

Казалось, что он плачет.

Засыпали только в двух местах, чтобы можно было проехать. Наконец… — Хватит. Пройдет…

И правда, «мерседес» немного пробуксовал, но проехал.

Бровко долго бежал за машиной, пока наконец не отстал.

Потом, грязные, мокрые, ребята сидели рядом с иноземцами в коридоре на белом деревянном диванчике и ждали.

Пахло тем особенным запахом больницы, который всегда заставлял чувствовать себя неспокойно, тревожно и одиноко.

Человек со шрамом молчал, ничего не спрашивал, и ребята были благодарны ему за это.

«Откуда он знает наш язык? — подумал Марусик и решил: — Наверно, был в плену…» Он не раз читал об этом в книжках.

Но вот вышел высокий усатый врач. Лицо у него было озабоченное и суровое.

— Хорошо, что сразу привезли. Перелом голени, рваные раны бедра. Еще немного — и мог быть сепсис, то есть заражение. — Врач перехватил испуганные взгляды ребят и добавил, устало улыбнувшись: — Но ничего страшного, жить будет, прыгать будет, в футбол играть будет. Только немного придется полежать… Раны уже промыли, зашили. Сейчас гипс накладывают. Не волнуйтесь, ребята! Могло быть хуже, — он снова нахмурился. — Ну зачем вас понесло в ту аварийную развалюху? В непогоду, среди ночи… Зачем?

Марусик и Журавль опустили глаза и молчали…

Глава седьмая, заключительная, в которой выясняется, наконец, кто такие пассажиры таинственного «мерседеса» и зачем они приехали. «Палата героев»

Тогда ночью так ничего и не выяснилось.

Иностранцы отвезли ребят домой, на Бамбуры, пожали им руки, ободряюще похлопав по плечу. Те двое сказали: «Гут! Гут! Гут нахт!».

А человек со шрамом сказал: «Спокойной ночи!». И поехали в Липки, так ничего и не сказав, кто они и зачем приехали.

Поскольку они ничего не спрашивали у ребят, то и ребятам расспрашивать было неудобно. Да и крайне изнуренны были и Марусик, и Журавль.

Ребята попросили, чтобы их не подвозили до самого дома, а высадили за полкилометра, чтобы не разбудить маму и бабусю. Но мама и бабуся, взволнованные и мокрые, встретили их во дворе.