Илийка. Не смолкает прибой - Анастасия Антоновна Зорич Страница 4

— Ладно уж, расскажу.

Он уселся поудобнее и, склонив набок голову, словно прислушиваясь, тихо и размеренно начал:

— Слушай… Не помню, когда я первый раз услышал о молодом гайдуке — сыне богатыря Тобултока. Говорили, что он могуч, как дуб, и смел, как сокол. Говорили, что он защищает бедных, открывает тюрьмы, умеет прогнать беду. А еще говорили, что следом за ним идет счастье. А потом разнеслась черная весть-плохие вести имеют крылья, мальчуган, — совсем плохая весть: богачи схватили нашего богатыря и посадили в круглую башню кишиневской тюрьмы, в железную клетку. Надели ему, вольному, кандалы на руки, на ноги. Конечно, то был не сын Тобултока, но то был человек, рожденный русской женщиной на нашей земле. Вот здесь, недалеко, в Ганчештах… Он дышал воздухом наших полей и пил наше золотое вино.

Илийка слушал, не шевелясь, стараясь не пропустить ни одного слова, и во все глаза глядел на старика. Заговорив о Котовском, Ротару выпрямился, поднял голову. Лицо его стало другим и взгляд другим — живым и зорким.

— Его заточили в темную башню! Но не было на земле такого кузнеца, который выковал бы кандалы для рук Григория Котовского, и не умели богачи строить такие клетки, которые удержали бы могучего орла. Он разломал клетку и вырвался на волю. Где слышался плач, где было горе, туда приходил с дружиной Котовский. И в нашем селе был голод и умирали дети… Весь урожай забирал помещик. У него росли новые амбары, а у нас — новые долги. И я был должен много, так много, что никогда бы не смог отдать… Даже смерть против долга бессильна. Я бы умер, а долг остался бы моему сыну Захарию. И он бы всю жизнь платил, и долг не становился бы меньше.

Старик, не поднимаясь, придвинул к себе плошку, поправил коптивший фитиль и, так же неторопливо поставив на место светильник, продолжал:

— И вот однажды утром я шел с сенокоса. Крестьяне толпились на улице, радостно шумели. Я удивился: какая радость может случиться в крестьянском дворе. А радость была. Большая! На рассвете «в гости» к помещику пришел Котовский. Он порвал все долговые записки, все накладные на землю… Даже не верилось, что нет больше долга. Совсем нет!..

— А потом? — спросил Илийка, когда старик замолчал.

— Потом пошел я в город, проклиная горький крестьянский хлеб. Был я молод и думал: здесь лучше. — Старик покачал головой. — Везде одинаково…

— А дальше что делал Котовский?

— Об этом в другой раз.

— Когда же?

— Когда подрастешь.

— Он, наверное, сильный был, Котовский? — допытывался Илийка.

— Пастухи сказывали, будто свирепого быка усмирил. Схватил за рога н прижал его голову к земле… А как подковы гнул, это мои Захарий сам видел…

— Захарий?… Ваш сын? А где он сейчас?

Не надо было спрашивать про Захария. Вот опять устало опустились плечи Ротару, глаза потухли и лицо опять старое-старое. Не надо было спрашивать…

Совсем тихо мальчик сказал:

— Мне тоже… так… когда я думаю об отце. И никто не хочет мне сказать правду.

Старик обнял Илийку и притянул к себе.

— Вы, наверное, знаете, где он? — прошептал мальчик и притих, ожидая, что скажет Ротару.

Старик торопливо полез в карман за табаком. Когда он набивал трубку, пальцы его дрожали сильнее обычного.

— Может, он убежал в Россию… — не дождавшись ответа, опять зашептал Илийка.

— Очень может быть, мальчуган… — Старик глубоко затянулся и снова поправил огонек в трубке, стараясь не встретиться с настойчивым, пытливым взглядом.

— Я сразу догадался, — убежденно шептал мальчик.

Он уже не сомневался, что там, за Днестром, в России, встретит отца.

— Он тоже смелый и добрый — мой отец? Правда, мош Ротару?

— Да, он был хороший, смелый человек.

— Какой он? Скажите, мош Ротару.

Илийка подвинулся еще ближе. А старик, не снимая руки с его головы, заговорил:

— Я очень трусил, когда мастер кричал. Отец твой заметил, подошел и говорит улыбаясь: «Ты не обращай на него внимания, здесь не деревня, мы никому не позволим руки распускать», и, весело подмигнув, — он веселый был, твой отец, — похлопал меня по плечу. С тех пор у меня и страх пропал.

— А потом? — Илийка пристально смотрел на старика. — Что было потом?

— Потом, недели через две, он исчез. Говорили… Да всякое говорили…

— Он убежал в Россию! Ну, конечно, убежал! Я теперь знаю! — воскликнул Илийка. — Как хорошо, что он это сделал! Правда?

Ротару кивнул. Он старательно раскуривал трубку. А ома почему-то сегодня все время гасла.

Радостно было на сердце Илийки, когда он покидал каморку старика. Теперь он твердо знал, что ему делать.

— Я еще приду, и вы мне много про пего расскажите, — прощаясь, проговорил Илийка.

— Приходи, приходи, мальчуган.

Ротару казался сейчас совсем не таким хмурым, как прежде.

Мальчик вышел на улицу, вдохнул свежий морозный воздух. Все вокруг заливало мягкое серебристое сияние. Снег, матово поблескивая, отражал лунный свет, такой серебряный и такой густой, что, казалось, его можно взять в руки и лить с ладони на ладонь.

Илийка шел по дороге. Она устремлялась вперед, прямая, широкая, и уходила вдаль, за Днестр, далекодалеко…

Илийка случайно подслушивает важный разговор

В школу Илийка прибежал рано. Утро стояло свежее, солнечное. Мороз разрумянил смуглые щеки мальчика. Брови и ресницы посеребрил иней. Даже прядь черных курчавых волос, выбившаяся из-под шапки, будто поседела.

В пустом классе еще пахло пылью и вымытым полом.

Отталкиваясь руками от парт, отчего прыжки получались особенно длинными, Илийка несколько раз прошелся по классу. Потом выдвинул учительский стул в принялся прыгать через него.

Устав, мальчик сел за парту и огляделся.

Солнце через подмерзшие узорчатые окна рассматривало старую классную доску. В его лучах особенно хорошо были видны сделанные острыми предметами надписи, вроде: «Ион дурак», «Кто читает, тот осел». Илийка взял мел. Сначала на доске появилась круглая улыбающаяся физиономия Михая, затем Иордана и, наконец, злое, с колючими, как иглы ежа, бровями лицо Стефанеску. Илийка огорчился, что жесткую, похожую на веник, шевелюру учителя румынского языка мелом никак не сделаешь рыжей. Ио руки получились хорошие — непомерно длинные и худые.

В класс вбежал Иордан.

— Хорошо, что ты уже пришел, — закричал он с порога, — дай списать, я ничего не успел сделать.

— Вот тебе задачи.

Иордан взял тетрадь по математике и прихватил упражнение ио румынскому языку.

— Зачем оно тебе? —