Морис Левер - Айседора Дункан: роман одной жизни Страница 19

— Браво! Браво! — кричит Робер де Монтескью своим знаменитым фальцетом, воздев к небу руки с драгоценными жемчугами на пальцах.

— Настоящая Танагра[10], — восхищается граф Пурталес.

— Элизабет, где вы откопали эту женщину, словно сошедшую с античного барельефа? — спрашивает принцесса Эдмон де Полиньяк, предвкушая свой предстоящий прием.

Хозяйку дома окружает толпа мужчин в черных фраках и декольтированных дам, сверкающих бриллиантовыми ожерельями. А та загадочно улыбается и на вопросы «Кто это? Кто это?» отвечает:

— Девушка из Калифорнии, недавно приехавшая в Париж. Говорят — новый гений танца. Ее зовут Айседора Дункан.

Все возвращаются на свои места, чтобы смотреть вторую часть программы: «Песнь весны» Мендельсона и «Нарцисс» Невина — ее коронный номер. Она танцует его в венке из роз и с жезлом Вакха в руке.

Шум колес экипажей у парадного крыльца и крики лакеев, оповещающих о подаче карет, смешались с хвалебным гулом голосов разъезжающихся гостей. Айседора стала знаменитостью. Только скрипучее ворчание упрямой старухи нарушает радостный настрой:

— Нет, нет и нет! — твердит она своему спутнику. — Признайтесь, что эти американцы — дикари. Мыслимо ли появляться в салоне в таком наряде!

По правде говоря, Айседора тоже не очень довольна своим выступлением. Во-первых, ей кажется, что она плохо танцевала. В зале было слишком жарко и душно из-за аромата цветов. Что за идея: украсить сцену розами! И потом, все эти люди судят о Греции по «Афродите» Пьера Луиса[11] да по его «Песням Билитис». «А я, — думала она, — приношу им античную Грецию, ту, что мы видим на фризе Парфенона, Грецию Еврипида и Перикла. Ничего-то они не поняли в моем выступлении».

На следующий день она получает записку от графини де Греффуль: «Вчера вечером я присутствовала при подлинном возрождении искусства Древней Греции. Спасибо». И постскриптум: «Вы можете зайти к моему консьержу и получить ваш гонорар». Несмотря на унизительную приписку, послание это означало официальное признание.

А через несколько дней, дождливым вечером, к Айседоре пришла полная дама в черном. Внушительная внешность певицы вагнеровских опер, прекрасное лицо, несмотря на тяжелый подбородок.

— Меня зовут княгиня де Полиньяк. Я видела, как вы танцевали у графини де Греффуль. Мой муж тоже очень хотел бы увидеть вас.

Урожденная Виннаретта Зингер, дочь знаменитого изобретателя швейной машины, принцесса де Полиньяк родилась в Америке. Отец ее, выходец из лютеранской семьи эмигрантов, женился в 1862 году на француженке, большой любительнице музыки и театра, одной из вдохновительниц проекта статуи Свободы скульптора Бартольди, воздвигнутой при входе в порт Нью-Йорка. Виннаретта была вторым ребенком в семье. Ее прозвали «принцесса Винни» после того, как в возрасте двадцати восьми лет она вышла замуж за принца Эдмона де Полиньяка, бывшего на тридцать лет старше ее. Принцесса отлично играет на рояле и органе, она приглашает Айседору прийти к ней завтра познакомиться с ее мужем. Скромным жестом кладет на стол конверт. Едва она вышла, как Айседора поспешно открыла конверт и обнаружила в нем две купюры по тысяче франков.

Принц Эдмон де Полиньяк, истинный аристократ прошлого века, сочетал в себе манеры богатого барина и эрудицию ученого. Все это дало основание Прусту сравнить его с заброшенной башней замка, переоборудованной в библиотеку. Принц страстно любил музыку и сам сочинял, его особняк на улице Кортанбер был превращен в музыкальный салон. Именно там Пруст впервые услышал пьесу Форе, которая вдохновила его, как полагают, на написание сонаты Вентейля.

Принц принял танцовщицу с очаровательной простотой. Он сыграл ей на старинном клавесине несколько своих мелодий, попросил ее станцевать и высказать свою концепцию движения и звука. Она выложила ему все, что думала, с непосредственностью, на которую не часто решалась в разговорах со светскими людьми. К этому хрупкому старику, закутанному в плед, с шапочкой из черного бархата, которую он никогда не снимал, будучи чрезвычайно зябким, Айседора сразу прониклась доверием. На его лице она читала доброту и нежную чувствительность, какой никогда не видела среди людей его крута. Художник в нем брал верх над аристократом. В конце визита он воскликнул: «Какое очаровательное дитя! Айседора, ты прекрасна!»

Итак, Полиньяки устроили прием в ее честь. Их салон оказался более открытым, чем у графини де Греффуль, что позволило Айседоре расширить крут своих зрителей. Вскоре она танцует у Мадлен Лемер, и та обещает сделать ее известной всему Парижу. Потом — опять выступление на улице Кортанбер. Успех на этих вечерах наводит ее на мысль о концертах «по подписке» в своем собственном ателье. Конечно, мест в нем мало, на двадцать — тридцать человек, но зато какая публика! Рисовальщик Форен с его разносторонним талантом, в том числе язвительного карикатуриста, молчаливый, с веселым взглядом и насмешливо оттопыренной нижней губой. Художница Мадлен Лёмер, пишущая главным образом цветы, любительница светских приемов, со старушечьим лицом под толстым слоем грима. Драматург Анри Батай, с бледным высоким челом мыслителя, с лихорадочным блеском глаз, с горькой складкой у рта, старательно подчеркивающий свое внешнее сходство с Бодлером. Его называют новой звездой на небосклоне психологической драмы. Его муза — Берта Бади, красавица с кошачьими манерами и внезапными приступами покорности. Поэтесса Анна де Ноай, то поглаживающая, то откидывающая маленькой ручкой, украшенной тяжелым сапфиром, прядь своих черных волос. Журналист Жан Лоррен, прозванный Элагабалом парижской жизни, с огромным животом и рыжим, выкрашенным хной хохолком. Муне-Сюлли, сошедший с Олимпа «Комеди Франсез», с распущенной гривой волос и голосом, подобным колоколу. Художник Эжен Карьер и, разумеется, принц и принцесса де Полиньяк, самые верные «болельщики» юной танцовщицы. Как-то во время ее выступления принц, рискуя подхватить насморк, в порыве восторга сорвал с головы свою бархатную шапочку и, размахивая ею, кричал: «Да здравствует Айседора! Да здравствует Айседора!»

Однажды вечером посмотреть танец юной знаменитости пришел невысокого роста сухощавый мужчина с гладкой головой и кустистыми усами, похожий на полковника в отставке. «Юная американочка когда-нибудь перевернет весь мир», — шепнул он на ухо своему соседу. Это был знаменитый Клемансо, который скоро станет завсегдатаем вечеров Айседоры.

Ателье на авеню де Вилье все больше превращается в светский салон. Сливки литературных и художественных кругов устраивают здесь свои встречи: звучит музыка, Берта Бади читает последние стихи Анри Батая, Лоррен рассказывает новости с выставки, передает разговоры, услышанные на бульварах, закулисные сплетни, показывает наброски, сделанные во время народных гуляний. Раймонд читает лекции о Греции. Клемансо рассуждает о танцах Айседоры. И все это под благожелательным взглядом миссис Дункан, с довольным видом взирающей на гостей.