Это история счастливого брака - Энн Пэтчетт Страница 31

Нэшвилл не может похвастаться богатством замысла городского планирования. Милые старые домишки снесены, взамен выросли пугающие многоквартирки, количество машин увеличилось в геометрической прогрессии, семейный бизнес, издав последний писк в жалкой попытке выживания, был поглощен крупными торговыми сетями.

Но, хотя во многих отношениях этот город изменился к худшему, как минимум в одном он стал лучше. Когда я была девочкой, куклуксклановцы маршировали на площади в Мьюзик-Роу[9] по воскресеньям после полудня. Мужчины в белых простынях и белых капюшонах одной рукой махали в сторону вашей машины, а другой удерживали на поводках гигантских немецких овчарок. Мы с сестрой вдавливали кнопки, блокирующие двери, а сами оседали как можно ниже на заднем сиденье. Тех мужчин больше нет, или, во всяком случае, они больше не ходят по улицам при полном параде. Если развитие и модернизация означают избавление от клана, в то время как ужасные кондоминиумы расползаются, подобно древесному лишаю, что ж, давайте поговорим о модернизации.

Было время, когда в Нэшвилле больше ценилось происхождение, нежели личность. (Возможно, в некоторых узких местных кругах это по-прежнему так.) Если ваша семья прожила в штате недостаточно времени, чтобы помнить, что с ним сотворил Линкольн, с вами, возможно, держались бы учтиво, но своим вам было не стать. Я знала это, потому что жила здесь с неполных шести лет. Мы были калифорнийцами, и с тем же успехом могли быть марсианами. Но затем кое-что изменилось: в последние два десятилетия сюда приехало слишком много людей кто откуда, чтобы это по-прежнему имело какое-то значение. Во всей этой неразберихе я и сама стала местной.

Если бы перемены, произошедшие в Нэшвилле за время хотя бы моей жизни, можно было сложить вместе, а потом свести к среднему показателю, я бы настаивала на том, что это место скорее осталось таким, как было, нежели в чем-то изменилось; потому что в то время как Мемфис изменился, и Нэшвилл изменился, и Ноксвилл изменился, штат Теннесси остался прежним. Чтобы это понять, вам стоит отправиться туда, где стоимость земли рассчитывается в акрах. Множество людей сорвали куш на этих сделках, но не дайте ввести вас в заблуждение: гораздо, гораздо больше людей по-прежнему держится за свою землю. И, да, города разрастаются, но здесь они не более чем острова, окруженные океаном диких земель, и земли эти тоже растут. Под парковками у торговых центров продолжает существовать мощная корневая система, и в ту минуту, когда мы перестаем вмешиваться, растения возвращаются. Звучит как метафора. Это не так. При всех своих стремительно развивающихся городах, Теннесси в первую и главную очередь – гигантский котлован с жирной землей под куполом жары и влаги. Его роль – быть не столько родиной музыки кантри и южной кухни, сколько витриной для безудержной растительной жизни.

С моих восьми до двенадцати лет наша семья жила на ферме в Ашленд-Сити, городке недалеко от Нэшвилла. Мы называли ее фермой аристократов, поскольку все, что мы делали с нашими владениями, – это смотрели на них. Дико современный дом, который построил мой отчим, был не более прочным, чем сложенный тетрадный лист. Каждый раз во время дождя грязь в подвале превращалась в жижу и просачивалась под дверь прачечной. На ворсистом ковре в спальне моей сестры за ночь вырастали грибы размером с салатную тарелку, точнее, целые грибные города. Все ведущие наружу двери были заляпаны – с того самого лета, когда построили дом, – и усеяны окаменевшими насекомыми. Мелкий бассейн был до такой степени заселен лягушками, что даже если бы мы день и ночь вытаскивали их из воды с помощью сачка и ничем больше не занимались, они бы там все равно не перевелись. Мы держали двух лошадей – чтобы на них покататься, их сперва было необходимо поймать – и гигантскую свинью, подпадавшую под ту же категорию. (Есть фотография моей сестры, сидящей на этой свинье – колени прижаты друг к другу, как у леди в дамском седле, только вот седла нет.) У нас были карликовые куры, носившие имена членов кабинета Никсона; собаки обладали сверхъестественной способностью съедать именно ту, тезка которой в данный момент выступал перед Уотергейтской комиссией. Помимо упитанных собак, у нас была бесконечная вереница кошек, кроликов, хомяков и канареек, но доминирующей формой жизни были растения, тянувшиеся из нашей невозделанной земли: деревья всех видов – багрянник канадский и лириодендрон тюльпановый, буйные моря белого кизила, все виды кленов, красные и белые дубы, белая акация, красный кедр и массивные деревья черного ореха. Ранней осенью эти ореховые деревья начинали сбрасывать пахучие зеленые орехи размером с бейсбольный мяч, мы спотыкались о них, давили их машиной. Раз в год, поддавшись то ли скуке, то ли оптимизму, мы забывали все, что знали о черных орехах, соскребали с них грязную шелуху и сушили на террасе, полагая, что будем их есть, но их было невозможно расколоть, и вся эта морока приносила лишь жалкий кусочек мякоти. Еще до того, как у нас набиралось достаточно, чтобы приготовить кварту мороженого, появлялись белки и уносили всю нашу добычу.

Мое детство прошло в окружении собак, прокладывавших мне путь сквозь густые заросли, а единственное предостережение, что я слышала от родителей, заключалось в том, что надо остерегаться змей. Но змей я не очень-то боялась. У нас было тридцать семь акров земли – столько места, листьев, коры, стволов, цветов, что казалось маловероятным, что я и какая-нибудь змея окажемся в одно и то же время в одном месте. Это были семидесятые, и я участвовала в бизнесе по оформлению террариумов – выкапывала мох и продавала владельцу цветочного магазина. Земля была моей канцелярией, моей фабрикой, и под сенью бесконечных крон, вооружившись лопатой и обувной коробкой, я шла на работу.

Теперь в Нэшвилле есть «Тиффани», модные магазины одежды, бесчисленные «Старбаксы». Но доберитесь как-нибудь до Ашленд-Сити. Отправляйтесь вниз по Ривер-Роуд, туда, где раньше стояла ферма Тэнглвуд; могу гарантировать, что там ничего не изменилось, разве только дом, возможно, сгнил до основания, а корни деревьев проросли еще футов на двадцать в глубину. Каждый год заросли разрастаются. Дюйм за дюймом подступая к городу.

В Теннесси, с его субтропическим летом и мягкой зимой, практически идеальный климат для любого вида растительности. Привезенные виды цветут рядом с местными. Дольчатая пуэрария прибыла из Японии в конце XIX века как часть наспех сработанного плана по замедлению эрозии почвы. С тех пор она