Борис Альтшулер - Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера) Страница 44

2 мая 1984 г. Елену Георгиевну не выпускают из Горького и Андрей Дмитриевич начинает голодовку. Мы, друзья Сахаровых, знаем только, что она почему-то не прилетела в Москву, как намечала.

6 мая в Горький приехала Ира Кристи [32], и за те несколько секунд, что она провела у балкона квартиры Сахаровых, Елена Георгиевна ей кое-что успела сказать. Иру утащили от балкона в милицию, а потом отправили в Москву, где она дала пресс-конференцию иностранным журналистам. Так стало известно о возбуждении уголовного дела против Е.Г.Боннэр и о голодовке Сахарова. После этого Иру несколько месяцев держали под домашним арестом (почти домашним: на работу в сопровождении милиционера, на прогулку с ребенком — тоже втроем). В таком же положении был Леонид Литинский — его все лето не выпускали из Троицка под Москвой, где он живет и работает. Но его «охраняла» не милиция, а люди в штатском. За Марией Гавриловной постоянно следовала, не скрываясь, «толпа» мужиков (бывало более десяти). Вероятно, и за мной была слежка, но не так явно; я их не видел. То, что происходило с друзьями Сахаровых в Москве, было как бы отголоском той абсолютной блокады, которую установили вокруг Андрея Дмитриевича и Елены Георгиевны в Горьком.

Героический поступок Иры Кристи — это последний всплеск живой достоверной информации из Горького. Таким образом, 6 мая 1984 г. — день образования "черной дыры". Целая армия «сотрудников» выполняла одну задачу: не допустить утечки информации от Сахарова и Боннэр во внешнее пространство; в те месяцы, что Сахаров находился в больнице, не допускались также их контакты между собой. Все это подробно описано в [14].

7 мая Сахарова забрали в больницу. 11 мая укол, вызвавший микроинсульт, затем принудительное кормление, пытка удушьем.

"25–27 мая применялся наиболее мучительный и унизительный, варварский способ. Меня опять валили на спину на кровать, без подушки, привязывали руки и ноги. На нос надевали тугой зажим, так что дышать я мог только через рот… Иногда рот открывался принудительно, рычагом, вставленным между деснами… Особая тяжесть этого способа кормления заключалась в том, что я все время находился в состоянии удушья, нехватки воздуха… В июне я обратил внимание на сильное дрожание рук. Невропатолог сказал мне, что это — болезнь Паркинсона… В беседе со мной главный врач О.А.Обухов [33] сказал: „Умереть мы вам не дадим. Я опять назначу женскую бригаду для кормления с зажимом, у нас есть кое-что еще. Но вы станете беспомощным инвалидом…" Обухов дал понять, что такой исход вполне устраивает КГБ, который даже ни в чем нельзя будет обвинить (болезнь Паркинсона привить нельзя)".

Это выдержки из письма [23] Сахарова президенту АНСССР А.П.Александрову. Я не буду здесь переписывать этот трагический документ. Он полностью приведен в статье В.Л.Гинзбурга. Судьба этого письма тоже трагична. Написанное в октябре 1984 г., оно не получало огласки в течение полутора лет, хотя дважды было тайно вывезено из Горького в Москву (см. гл. 52). Его читали, о его существовании знали лишь несколько человек. Я впервые прочитал это письмо Александрову в декабре 1985 года.

Но тогда, в 1984 году, мы ничего этого не знали. В мае различные люди привозили из Горького «информацию», в самых черных выражениях представляющую роль Елены Георгиевны. Все это, очевидно, было инспирировано КГБ. Достаточно достоверно было лишь то, что Сахаров в больнице.

В конце мая вдруг все западные радиостанции передают о звонке Елены Боннэр знакомой в Италию. Разговор был прерван, но якобы Елена Георгиевна успела произнести слова: "Диссидента с нами больше нет". (Приехав в Москву через полтора года, она сказала, что никому, конечно, не звонила и звонить не могла. Может быть, КГБ воспользовался куском фразы из своего необъятного архива магнитозаписей подслушанных разговоров.)

В первых числах июня включаю радио и слышу, как диктор Би-би-си ясным незаглушаемым голосом говорит: "По сообщениям западных корреспондентов из Москвы, вчера в горьковской областной больнице скончался лауреат Нобелевской премии мира академик Андрей Дмитриевич Сахаров".

Радиосообщение о смерти академика Сахарова я услышал далеко от Москвы, в Вологодской области, куда мы с семьей ездили на неделю. Никому я об услышанном не сказал и целые сутки жил под гнетом этой информации, до того момента как поймал интервью Тани Семеновой. Она говорила, что это сообщение скорее всего «утка», пробный шар, пущенный КГБ. Но сам факт его появления означает, что состояние Сахарова действительно критическое. Я ей поверил и она оказалась права.

Июнь 1984 года. В Москве собирается Международный биохимический конгресс, который заканчивается грандиозным банкетом в Кремле. Никаких протестов в связи с положением Сахарова. Правда, председатель и организатор конгресса академик Ю.А.Овчинников предпринял специальные шаги для успокоения некоторых зарубежных коллег: он демонстрирует на экране "Историю болезни" Андрея Дмитриевича, из которой следует, что его состояние здоровья совсем неплохое.

В конце июня в Москву с государственным визитом прибывает Президент Франции Ф.Миттеран и на официальном приеме поднимает тост за Сахарова.

А 10 июля мир содрогнулся от страшного сообщения. Радиостанции передавали: "Из врачебных кругов в Москве стало известно, что к Сахарову применяют психотропные средства и гипноз. Что к нему в обстановке особой секретности, специальным самолетом привозили из Москвы специалиста по гипнозу ведущего сотрудника московского Института усовершенствования врачей профессора Рожнова [34]. Цель визитов — попытка воздействия с тем, чтобы Сахаров прекратил голодовку". Эта инфоpмация — наша с М.Г.Петренко-Подъяпольской «работа» и, к великому сожалению, она не была «уткой». Утром в понедельник 2 июля я зашел к жившему неподалеку от нас математику-отказнику Александру Иоффе. Увидев меня в дверях, он, не здороваясь, молча взял меня за руку и провел в комнату, где на клочке бумаги написал то, что ему под величайшим секретом сообщили знакомые врачи (Рожнов, спецрейсы, гипноз) и от чего действительно стало жутко. Я поехал к Марии Гавриловне и она «добавила» косвенную информацию о применении к Андрею Дмитриевичу психотропных средств. Я все-таки съездил в Институт усовершенствования врачей на площади Восстания, дабы убедиться, что Рожнов действительно существует, а также узнать его имя и звание. Потом мы с Марией Гавриловной сочинили анонимную информацию, Майя Яновна Берзина отпечатала 4 экз. на машинке, и несмотря на все «хвосты» и «колпаки», удалось забросить эти странички на Запад. И сработало. Вначале сенсацию сообщила английская христианская правозащитная организация, а на следующий день в Бостоне Таня Семенова заявила прессе, что имеет подтверждение этой информации из независимого источника. В общем, листовки, отпечатанные Майей Яновной, разошлись «веером». Помню, как поймал передачу на арабском языке, из которой понял только одно слово «Рожнов». Потом знакомые врачи подтвердили, что Рожнова действительно возили в мае, но с гипнозом ничего не вышло. Что касается лекарств, то пока единственным подтверждением является состояние самого А.Д.Существенно, что вся эта медицинская сфера пока закpыта для гласности. Врачи Горьковской областной больницы имени Семашко никаких сведений не дают. Так, во время проведения в Горьком первых "Сахаровских чтений" (27–28 января 1990 г., см. [3]) они отказались дать интервью эстонскому телевидению, объяснив, что это невозможно без разрешения КГБ.