Михаил Манакин - Полковая наша семья Страница 47

Но я тогда еще раз почувствовал, увидел, как велико благородство нашего солдата, как сильно интернациональное чувство советского человека, воспитанное партией за такой короткий с исторической точки зрения срок. Далеко ее однозначной была реакция на статью писателя. Были, конечно, и такие горячие головы, которые сразу заявили: "Правильно!" Они и других призывали к возмездию. Но немало оказалось и таких, которые более чем сдержанно встретили призыв, содержавшийся в статье.

Особенно почему-то запомнилось мне лицо пожилого солдата, пришедшего в роту вместе с пополнением за день-два до выхода статьи. Ему было где-то за сорок, но молодые ребята, видимо, еще в пути дружелюбно прозвали его Дедом. Так и прилипло. Он действительно своей неторопливостью, рассудительностью напоминал умудренного житейским опытом старика. К тому же еще - порыжевшие от махорочного дыма усы, глубокие, не по возрасту, морщины у глаз и на лбу. Но скорее всего, его состарили раны. Бывают такие невезучие: только вернулся из госпиталя - в первом же бою опять пуля нашла! Ну не в первом, так во втором, в третьем. И Дед наш трижды уже побывал в госпитале. В четвертый раз осколок снаряда ему изуродует плечо во время боев на Висле, и судьба этого солдата затеряется среди сотен и тысяч таких же, как и он.

Но он запомнился мне в тот момент, когда мы горячо обсуждали статью Эренбурга. Он долго молчал, прислушивался и все же не вытерпел, не спеша сооружая здоровенную самокрутку, не повышая голоса, прервал одного молодого солдата:

- Чего ты петушишься? "Правильно! Правильно!" Оно-то правильно. Мы и так убиваем немцев... А они нас. Вон ребят полегло сколько...

- Не мы войну начали! - сразу кто-то возразил Деду.

- И то верно. - Он по-прежнему был невозмутим. - Начали они. И все ж, паря, немец - он разный.

- Ну ясно! - загудели возмущенно вокруг. - Детишек и баб сюда не приписывай. Не фашисты же мы!

- Ага! - торжествующе произнес пожилой солдат, подняв дымящую самокрутку над головой. - Не фашисты! Вот тут-то и вся загвоздка. Ты что думаешь, у них рабочего люду нет? Все блага с неба валятся?

- Награбили! - уже раздраженно вмешался лейтенант Яцура.

- Всего не награбишь. - Дед жестом попридержал готового было вступить в спор молодого офицера. - И хлебушек они растят, и уголек добывают...

- Знаем! Рабочий класс у них есть, только чего же этот рабочий против нас воюет?

Это был самый трудный вопрос. И если быть честным, то и я тогда вряд ли имел здесь ясность полную. Но Дед по-прежнему сохранял спокойствие.

- Вижу, что воюют. И мы в долгу не останемся.

Солдат с силой раздавил окурок каблуком. И вдруг голос его повысился:

- А мы им, значит, в отместку всеобщее кладбище устроим? Этого мы хотим? Или мы их, как Гитлер нас, рабами сделать хотим? А?

- Ну ты уж не загибай насчет рабов, - вмешался и я. - Не наше это дело. Но нюни распускать тоже не стоит.

Кажется, парторг Бижуманов понял мою озабоченность.

- Без ненависти, товарищи, воевать нам сегодня никак нельзя, вмешался он. - На то она и война, священная, Отечественная. Значит, всем народом по врагу так надо ударить, чтобы от него пух и перья полетели!

Все одобрительно зашумели. А пожилой солдат, изменив своему обычному спокойствию, вскочил на ноги, с возмущением спросил парторга:

- Ты что, Бижуманов? Ты что? Я разве о том?!

- А ты, Дед, не волнуйся, - успокоил его парторг. - Я понимаю, о чем хотел ты сказать. Воевать надо крепко, на забывать, во имя чего мы воюем и какой страны мы солдаты, тоже нельзя. Верно?

...Такими были мои товарищи. Сердцем они понимали политику ленинской партии. И когда после обеда к нам пришел гвардии майор Кузнецов и, собрав командиров подразделений, попросил правильно растолковать подчиненным статью Эренбурга, я к этому был уже вполне готов. Вернее, не я, а личный состав роты, потому что после утреннего разговора, после споров, люди показали, насколько они зрело понимали свою благородную миссию - миссию советского солдата.

В тот же день командир полка получил новый приказ: нас перебрасывали на новое направление.

На вислинском плацдарме

Несколькими эшелонами наш 32-й гвардейский Брестский стрелковый полк, погрузившись на станции Плупгяны (Литва), начал выдвигаться на новое направление. Вскоре мы уже знали куда - в Польшу.

Наша рота ехала вместе с разведчиками, связистами и двумя ротами третьего батальона. Теплушки были дырявые, а морозы стояли приличные ночью порой доходили до 27 градусов. Солдаты топили "буржуйки" без перерыва. На топливо шло все - даже гнилые шпалы.

Несмотря на холод, ледяной ветер с Балтики, настроение у всех было приподнятое. Мы вырвались живыми из этого ужасного края лесов, болот и осатанелых ветров, где засел смертельно раненный фашистский зверь. Чуя свою гибель, он как бешеный бросается навстречу опасности. С отчаянием обреченных дрались немецкие дивизии. Пожалуй, самые ужасные, самые кровопролитные бои пережили мы в Курляндии. Погибло много боевых друзей, еще больше было ранено. Но и враг понес огромные потери. Обескровев, он прекратил всякие попытки прорваться из окружения и даже перестал контратаковывать. Зарывшись в землю, фашисты стремились во что бы то ни стало удержать занимаемые позиции.

Напоминали о только что прошедших боях многочисленные листовки, которые передавались из вагона в вагон, из эшелона в эшелон.

Мне запомнилась одна из них. Это был взволнованный рассказ о подвиге гвардии капитана Владимира Черноусова. Я знал его еще командиром батареи. Это был красивой души человек и ладный телом юноша. Его любили и уважали в дивизии за смелость, доброту и отзывчивость. Ему еще не исполнилось 22 лет, а маме его, проживавшей в селе где-то под Орлом, было в ту пору всего 40. Ее фото он носил вместе с партийным билетом.

В жестоком бою за населенный пункт Брувери Володя Черноусов совершил подвиг. Когда атака второго батальона нашего полка захлебнулась и казалось, что никто не сможет поднять бойцов и повести их вперед, навстречу сплошному огневому ливню от позиций артиллеристов отделился офицер и бесстрашно, во весь рост, зашагал к залегшим пехотинцам. Это был гвардии капитан Черноусов. Не оглядываясь назад, он бежал вперед с поднятым пистолетом и кричал "ура!". Сначала один боец, затем другой поддержали его, а потом и весь батальон сплошной лавиной навалился на врага, на едином дыхании перемахнул простреливаемое вдоль и поперек поле, влетел в фашистские траншеи.

Населенный пункт Брувери был взят, а Володя Черноусов не получил даже ни одной царапины. Но на второй день артиллеристы, которыми командовал он, вступили в неравный бой с фашистскими "королевскими тиграми" и "фердинандами". Гитлеровцы стремились отбить населенный пункт, отбросить гвардейцев на прежние позиции. На их пути неприступной стеной встали батарейцы. Многие из них погибли. До последнего дыхания руководил и управлял огнем подчиненных гвардии капитан Черноусов. Он тоже пал смертью героя, но фашисты не прошли.