Ян Карский - Я свидетельствую перед миром Страница 58

Незадолго до полуночи охранник сделал вид, что крепко заснул. Уронил голову на грудь и звучно храпел. Как только пробило полночь, в дверях темной тенью показался доктор. Он вытащил из кармана сигарету, нарочито медленно закурил и ушел. Я быстро осмотрелся и прислушался. Никакой опасности — со всех сторон раздавалось мерное дыхание, кто-то ворчал во сне. Я выскользнул из постели, снял больничную пижаму, спрятал ее под одеяло. Потом отлепил и зажал в руке капсулу, готовый в случае провала проглотить ее. Нагишом на цыпочках выбежал в длинный темный коридор и тут немного растерялся: стоя между двух совершенно одинаковых лестниц, я не мог определить, с какой стороны фасад больницы, а с какой задний двор. Меня охватила тревога, но тут я почувствовал спиной струю холодного воздуха и спустился на пол-этажа. Нужное окно оставили открытым, видимо, тот, кто устраивал побег, предвидел, что я не смогу открыть его без посторонней помощи. Я подошел к окну и чуть не задохнулся от радости, увидев на полу розу — ее сдуло с подоконника. Безуспешно попытавшись что-то разглядеть в темноте, я кое-как залез на подоконник и посмотрел вниз.

— Что ты медлишь! Прыгай! — услышал я чей-то голос, глубоко вдохнул и прыгнул.

Секунда — и я очутился в крепких объятиях. Несколько пар рук подхватили меня у самой земли. Кто-то протягивал брюки, кто-то — рубашку и куртку.

— Быстро! — командовали мне. — Одевайся. Нельзя терять ни минуты. Бежать можешь?

Я кивнул без особой уверенности. Все, включая меня, были босиком. Мы побежали по аллее к ограде. Кто мои спасители, из какой они организации — я не имел ни малейшего представления. Перед оградой мы, запыхавшись от бега, ненадолго остановились.

— Значит, так, — начал один из спасителей. — Самому тебе не перебраться. Первым полезу я. Потом вы подсадите его, а я перетащу.

Он ловко перемахнул через ограду. Мы сделали все, как он велел, и, сам не знаю как, я тоже очутился по ту сторону ограды. Мы снова побежали — на окраину города, стараясь держаться вдали от мощеных улиц. Босые ступни горели и болели, кололо в боку, я задыхался, казалось, вот-вот разорвутся легкие. В конце концов я споткнулся, полетел носом вниз и растянулся на земле, судорожно дыша.

— Погодите немножко, — сказал я. — Дайте отдышаться.

Но не успел договорить, как один из спасителей, здоровенный парень, нагнулся и взвалил меня себе на спину, как мешок с картошкой. Наверно, я сильно отощал, потому что он без малейшего усилия нес меня через лес[96].

Мы долго шли под покровом глубокой ночи. Наконец один из членов группы облегченно вздохнул и сказал тому, что нес меня:

— Здесь, я думаю, можно передохнуть.

Здоровяк положил меня на пригорок под деревом. Я прислонился к стволу, пытаясь очухаться.

— Курить хочешь?

Я отказался — от дыма я уж точно отдам концы.

— Дальше сможешь идти сам? — спросил здоровяк.

— Вряд ли. Еще далеко?

Вместо ответа он снова одним рывком закинул меня себе на спину. Мои спасители ровным быстрым шагом шли еще с четверть часа, пока не выбрались из леса на открытое пространство. Вынырнувшая из облаков луна осветила речку, я увидел слабый серебряный блеск на воде[97]. Все опять остановились, здоровяк поставил меня на землю. Его сосед вложил пальцы в рот и издал короткий пронзительный свист. Тут же из зарослей выскочили двое. Один с пистолетом, другой с немецким штыком, лезвие которого зловеще сверкало в лунном свете. Оба подошли к нам, изрыгая проклятия в адрес Гитлера и отпуская колкости по поводу «хлипких интеллигентов» — вечно с ними приходится возиться. После короткого общего совещания те двое куда-то удалились, а мы пошли гуськом вдоль берега, вслед за здоровяком. Минут пять шли, по щиколотку в грязи, и наконец перед нами возникла темная фигура.

— Всем привет!

Я узнал Сташека Росу[98], молодого краковского социалиста. В прежние времена он слыл бесшабашным гулякой и бабником. Никогда не поверил бы, что он может иметь какое-то отношение к Сопротивлению. От изумления я потерял дар речи. А он дружески хлопнул меня по плечу:

— Что с тобой, Ян? Поздравляю, что вырвался из лап гестапо. Не очень-то приятно нежиться в таких объятиях, а?

— Спасибо, Сташек, — пролепетал я. — Куда мы теперь?

Роса вытащил из прибрежных камышей лодку, мы все залезли в нее и отплыли от берега. Нас было пятеро — по крайней мере, на два человека больше, чем обычно умещается в лодке такого размера. Здоровяк сел на весла. Меня посадили перед ним, у левого борта. Надо было как можно скорее добраться до другого берега, но течение сносило нас на середину реки. Гребец старался изо всех сил, но справиться не мог. Он ругался, а лодка все сильнее раскачивалась. Мне захотелось размять руки, и я на минуту перестал держаться, тут-то меня и швырнуло через борт. Здоровяк не растерялся: отпустив одно весло и орудуя вторым, он схватил меня освободившейся рукой за шиворот. Другие помогли ему, и меня втащили в лодку. Поистине, этот человек был наделен недюжинной силой и огромным самообладанием.

Теперь я лежал на дне, насквозь промокший и трясясь от холода. Такое перемещение тяжести — кто бы мог подумать! — сделало лодку более послушной. Преодолевая течение, мы через час достигли другого берега. Я окоченел и пытался согреться, хлопая руками по бокам и подпрыгивая то на одной, то на другой ноге. Сташек спрятал лодку в камышах. Мы снова углубились в лес. Нас здорово отнесло течением, так что Сташек не сразу сориентировался. Но все-таки разобрался, и еще часом позже мы вышли из лесу к какой-то деревне. Вдалеке виднелся сарай, к нему-то мы и направлялись. Роса внимательно огляделся, желая убедиться, что мы у цели. И вместо прощания сказал:

— Конечная остановка! Здесь мы расстанемся. Ты заходишь в сарай, с головой зарываешься в сено и спишь. Завтра утром тебя заберет и спрячет хозяин. Гестапо поищет-поищет тебя и перестанет. Тогда мы за тобой придем.

Я стал горячо благодарить своих спасителей, но Сташек с насмешливой улыбкой перебил меня:

— Не распинайся особенно. У нас было два приказа. Первый — сделать все возможное, чтобы устроить побег и доставить тебя в безопасное убежище. А второй — ликвидировать тебя, если операция не удастся… — Он помолчал и прибавил: — А благодарить надо польских рабочих — это они тебя спасли.

— Приятных снов! — сказал здоровяк.

Остальные первый раз за все время нарушили молчание, чтобы попрощаться со мной, и вся группа ушла.

Я забрался на чердак и повалился в душистое сено. Я снова был свободным человеком.