Михаил Шишкин - Русская Швейцария Страница 106

Примером такой трансформации может служить еще один участник группы, готовившей убийство, – бывший белогвардейский офицер Сергей Эфрон, муж Марины Цветаевой. Его роль заключалась в координации из Парижа двух групп, отправленных в Швейцарию. Ко второй группе принадлежал Вадим Кондратьев, осуществлявший наблюдение в районе Мартини, где в местечке Фино скрывался Порецкий. За несколько часов до убийства Кондратьев был остановлен на вокзале в Лозанне полицейскими, которые обратили внимание на его нервное поведение, но он представился туристом с нансеновским паспортом и был отпущен. Кондратьев должен был в случае необходимости подстраховать группу Аббиата, но потребность в его участии отпала – уже за час до убийства он был у себя в отеле в Мартини, где нашел телеграмму из Лозанны: «Вы свободны, возвращайтесь домой».

Порецкий приехал с женой в Лозанну и остановился в гостинице «Континенталь» (“Continental”) 4 сентября 1937 года. В тот же вечер они отправились ужинать с Гертрудой Шильдбах, которая не решилась, следуя инструкции, передать коробку с отравленными конфетами жене Порецкого. Коробка с шоколадом, начиненным стрихнином, будет позже найдена швейцарской полицией. Потом Гертруда и Порецкий спустились на фуникулере в Уши. Там они сели в автомобиль, где их уже поджидали убийцы, и отправились в сторону Монтрё, но поездка оказалась недолгой. После удара дубинкой по голове в Порецкого было выпущено восемь пуль. Его труп выбросили на тротуар в районе Уши, называемом Шамбланд (Chamblandes). В кулаке Порецкого был зажат клок волос Шильдбах.

Убийцы благополучно скрылись во Франции, бросив свои вещи в гостинице «Отель-де-ла-Пэ» (“Hôtel de la Paix”) в Лозанне, а взятый напрокат автомобиль – в Женеве. Вскоре после убийства Порецкого Аббиат, Кондратьев и Эфрон бежали в СССР, но пережили они свою жертву ненадолго.

Отметим, что Порецкий обладал довольно развитой агентурной сетью в Швейцарии, состоявшей из сочувствовавших коммунистическим идеям интеллектуалов-антифашистов. «Почтовым ящиком» Порецкого в Цюрихе служила, например, Елена Гессе (Helen Hesse), невестка знаменитого писателя. После убийства Порецкого полиция, проверив ее счет, обнаружила ежемесячные перечисления солидной суммы от некоего Павла Лысенко, представлявшего в свою очередь Арнольда Грозовского, секретаря советской торговой миссии в Париже.

Связана Лозанна и с именем Владимира Набокова. В город, в котором он часто бывал, привозят больного писателя из Монтрё в октябре 1975 года – ему делают операцию в клинике «Моншуази» (“Clinique de Montchoisi”), а через год его доставляют в Кантональный госпиталь – здесь писатель умирает 2 июля 1977 года.

XV. В сторону Набокова. От Лозанны до Шильона

«Осень в Веве наконец настала прекрасная, почти лето. У меня в комнате сделалось тепло, и я принялся за “Мертвых душ”, которых было начал в Петербурге. Всё начатое переделал я вновь, обдумал более весь план и теперь веду его спокойно, как летопись. Швейцария сделалась мне с тех пор лучше, серо-лилово-голубо-сине-розовые ее горы легче и воздушнее. Если совершу это творение так, как нужно его совершить, то… какой огромный, какой оригинальный сюжет! Какая разнообразная куча! Вся Русь явится в нем!»

Н.В. Гоголь. Из письма Жуковскому, 12 ноября 1836 г.

«В пять часов поутру вышел я из Лозанны с весельем в сердце – и с Руссовою “Элоизою” в руках. Вы, конечно, угадаете цель сего путешествия. Так, друзья мои! Я хотел видеть собственными глазами те прекрасные места, в которых бессмертный Руссо поселил своих романических любовников». Для первых поколений русских путешественников Веве и Кларан – прежде всего места литературных поклонений. Здесь витает дух героев Руссо. Сюда, на берега Женевского озера, где происходит действие знаменитого романа, отправляется Карамзин. «В девять часов был я уже в Веве (до которого от Лозанны четыре французских мили) и, остановясь под тенью каштановых дерев гульбища, смотрел на каменные утесы Мельери, с которых отчаянный Сен-Пре хотел низвергнуться в озеро…»

Сам Веве вызывает у русского поклонника женевского писателя восторг: «О сем городе скажу вам, что положение его – на берегу прекраснейшего в свете озера, против диких савойских утесов и подле гор плодоносных – очень приятно. Он несравненно лучше Лозанны; улицы ровны; есть хорошие домы и прекрасная площадь. Здесь живут почти все дворяне Французской Швейцарии или Pays-de-Vaud; за всем тем Веве не кажется многолюдным городом».

Вслед за Карамзиным в эти места устремляются все путешествующие русские литераторы. Жуковский устанавливает еще одну традицию: оставаться здесь на несколько месяцев и писать. В первый раз Жуковский приезжает в Веве в 1821 году, много работает, ходит пешком в Кларан, ездит озером в Шильонский замок. «Я плыл туда, читая The Prisoner of Chillon, и это чтение очаровало для воображения моего тюрьму Бониварову…» В Веве Жуковский начинает переводить «Шильонского узника» на другой день после поездки.

Неподалеку, между Клараном и Монтрё, проводит поэт осень и зиму 1832–1833 годов. Жуковский переводит баллады Уланда, перелагает в стихи повесть Ламотт-Фуке «Ундина», рисует окрестности. Отсюда он пишет письма воспитаннику, цесаревичу, будущему императору Александру Освободителю, развивая в них свою «горную философию». В ту зиму поэт живет здесь вместе с семьей своего друга-живописца Евграфа Романовича Рейтерна, – на его пока что двенадцатилетней дочери Жуковский женится в 1841 году, когда ему будет пятьдесят восемь лет, а ей восемнадцать.

Осенью 1836 года приезжает в Веве Гоголь. Он пишет матери 21 сентября из Лозанны: «Теперь я еду в Веве, маленький городок недалеко от Лозанны. В этом городе съезжаются путешественники, и особенно русские, с тем чтобы пользоваться виноградным лечением. Этот образ лечения для вас, верно, покажется странным. Больные едят виноград и ничего больше, кроме винограду. В день съедают по нескольку фунтов, наблюдают диэту, и после этого виноград, говорят, так сделается противен, что смотреть не захочется». Привлекает его, разумеется, не виноградная диета. Писатель ищет место, где он сможет осуществить свой замысел, – рождаются «Мертвые души».

Н.В. Гоголь

Из письма Жуковскому 12 ноября 1836 года: «Никого не было в Веве… Сначала мне было несколько скучно, потом я привык и сделался совершенно Вашим наследником: завладел местами Ваших прогулок, мерил расстояние по назначенным Вами верстам, колотя палкою бегавших по стенам ящериц…» О своем новом произведении Гоголь пишет: «Это будет первая моя порядочная вещь – вещь, которая вынесет мое имя. Каждое утро, в прибавление к завтраку, вписывал я по три страницы в мою поэму, и смеху от этих страниц было для меня достаточно, чтобы усладить мой одинокий день. Но наконец и в Веве сделалось холодно. Комната моя была нимало не тепла; лучшей я не мог найти». Зиму Гоголь намеревался провести в Италии, но там свирепствовала холера, и он уезжает продолжать работу над «Мертвыми душами» в Париж.

Осенью 1859 года живет здесь Тютчев с дочерью Дарьей, служившей при дворе вдовствующей императрицы Александры Федоровны, супруги Николая I. Высочайшая вдова – поклонница поэта. Дарья пишет сестре Екатерине из Веве 15 (27) сентября: «Императрица уже дважды приглашала его – один раз на обед, а вчера он был украшением ее вечера. Она просила у него книжку его стихов, которую папа постоянно забывает принести».

Приезжает в Веве и Петр Андреевич Вяземский. В октябре 1864 года он пишет здесь стихотворение «Вевейская рябина» и посвящает его внучке, с которой семидесятидвухлетний поэт прогуливался по берегу озера. Стихотворение заканчивается такими строчками:

Быть может, думою печальной

Прогулку нашу вспомнишь ты,

И Леман яхонтно-зерцальный,

И разноцветных гор хребты,

Красивой осени картину,

Лазурь небес и облака,

Мою заветную рябину,

А с ней и деда-старика.

Об образе жизни русской аристократии говорит такая деталь, которую находим в воспоминаниях Марии Клейнмихель «Картинки ушедшего мира». В качестве фрейлины мемуаристка сопровождала в 1868–1869 годах великую княгиню Александру Иосифовну, вдову великого князя Константина Николаевича, второго сына императора Николая I, в путешествии за границу. В Веве великосветское общество останавливается в отеле «Монне» (“Monnet”, идентичен с “Des Trois Couronnes”), куда привозят и фортепьяно великой княгини, поскольку она не соглашалась играть ни на каком другом. Уже Клейнмихель обращает внимание на большое количество соотечественников, встреченных ими в Веве.

О наплыве русских, устремившихся на берега Женевского озера в шестидесятых годах, Герцен замечает: «Прежде было покойно и хорошо на берегу Лемана; но с тех пор, как от Вевея до Вето всё застроили подмосковными и в них выселились из России целые дворянские семьи, исхудалые от несчастия 19 февраля 1861, – нашему брату там не рука».