Михаил Грабовский - Плутониевая зона Страница 34

Прежде всего ему вспомнился из далеких школьных лет закон сохранения материи имени Ломоносова: «Ничего никуда в этой жизни не исчезает, а только перемещается с одного места на другое».

Так же и с ядовитыми осколками урана. Куда им деться? Из озера — в речку, а дальше по течению. Известно, что все осколки излучают вредные лучи, но ведь их совершенно не видно! А там, на берегах, люди живут. И коровы, и другая живность. И все они пьют воду из речки. Что же здесь хорошего?

Как ни обдумывал Кузнецов эту думу с разных сторон, ничего хорошего в окружающей обстановке не находил. Решил обнаружить где-нибудь подробную географическую карту (лучше всего штабную), чтоб самому досконально разобраться на местности.

В красном уголке клуба «Родина» на полках стояло несколько потрепанных толстых романов и аккуратные томики сочинений Ленина и Сталина. Но географической карты или, на худой конец, большого глобуса не было и в помине.

Тогда Николай Михайлович решил идти по пути, проверенному веками на Руси.

Деревня Старая Теча оказалась внутри зоны комбината. Немногочисленных жителей переселили в новые бараки. Деревня давно опустела. Однако два стареньких дома на окраине зоны, по слухам, еще были заселены старожилами, поклонниками старины, не нуждающимися в комфортабельных теплых туалетах.

В одном из домов жил одинокий дед Авдей, с белой бородой, большой собакой и хорошей памятью на лица и даты. Кузнецов рассчитывал на то, что дед помнит названия ближайших деревень по берегам Течи, находящихся вне зоны. Оказалось, что Авдей хорошо помнил не только географию, но и многие исторические события. Например, японскую войну и трехсотлетние празднества. Вообще оказался смышленым.

Дед Авдей согнул спину и веткой чертил на песке подробную географическую карту Кыштымского района.

— Вота — озеро, а вота — Теча, — шепелявил он, вычерчивая на мягкой земле что-то вроде эллипса, но с прямыми углами. — Она течет сюды, а потом поворачивает… и уже сюды… Здесь, значица, идут разные деревни… Новая Теча, Броды, Метлино, Назарово… и еще много их…

— Какая же первая деревня от озера? — перебил деда Кузнецов.

Авдей, обидевшись, что его перебили, не дав развернуться, начал степенно снова:

— Я же говорю. Вота — озеро, а вота — Теча… А здесь пошли уже деревни…

— Ну, какая первая деревня по течению? Первая! Понимаешь, дед?

— Тьфу ты! — совсем расстроился старик. — Третий раз повторяю тебе: Метлино! Да! Метлино и есть. Вот смотри-ка сюды… Вота — озеро, а вота — Теча…

Кузнецов набрался терпения. Через полчаса уяснил, что первая, ближайшая деревня за зоной — Метлино. Всего в трех километрах от периметра. Но напрямую теперь не пройдешь через патрули и проволоку. Нужно бы посоветоваться с кем-нибудь повыше.

Кузнецов через день нанес визит партгрупоргу Серегину, имевшему законченное среднее образование. Выложил ему начистоту свои сомнения и соображения.

— Виталий Николаевич, выслушай, пожалуйста.

— Валяй, только покороче. Самую суть. Дела, понимаешь, — ответил Серегин, откладывая в сторону бумаги с резолюциями.

— Хорошо, короче так короче… Вот, смотри… Мы с тобой работаем здесь, на этой вредной для здоровья работе. Наш труд здесь нужен. Мы получаем доплату и делаем необходимое государственное дело. И ты, и я, и все мы здесь на заводе. И поэтому наше здоровье — не в счет. Мы сами знаем, на что идем. Так ведь?

— Так, так, — подтвердил Серегин, не вмешиваясь в ход рассуждений и не понимая, куда клонит бывший фронтовик.

— Теперь давай повернем дело по-другому, — продолжал Кузнецов. — Вся вредная грязь после нас идет с водой в озеро, а оттуда — в Течу. Так? Там живут по берегам люди. Мало того, там живут рыбы. А на берегу — коровы и иной домашний скот. Они пьют эту воду из реки и, наверное, заражаются нашими осколками. Какое же молоко и яйца они после этого отдают людям? Тоже «грязные»… Теперь возьми огороды. Их тоже с реки поливают. В результате могут вырасти больные овощи. Конечно, дело не в этом. Раз стране нужно — то надо потерпеть. Это нам с тобой понятно. Но ведь они должны знать об этом. А знают ли? Как ты считаешь, Виталий Николаевич?

— О чем знают?

— Ну что они из реки осколки ядовитые пьют.

Серегин глубоко задумался и тут же разрешил в голове этот незначительный вопрос. И обратился к Кузнецову назидательно, как и положено партийному руководителю:

— Николай Михайлович, я всегда считал тебя разумным мужиком. А вот сейчас я смотрю на тебя и думаю: не дурак ли ты?

— Не знаю, — честно признался Кузнецов.

— А я знаю — дурак! Это дело не просто государственное и важное. Оно еще и секретное. Ты думаешь, что эту колючую проволоку натянули на сто километров, чтобы нас с тобой от волков уберечь? Подумай своей головой на досуге. Конечно, если смотреть на это дело поверхностно и близоруко, как ты, то ничего хорошего в «осколках», как ты говоришь, нет. Но…

Здесь Серегин сделал многозначительную паузу.

— Но… наверное, об этом знают и думают люди повыше нас с тобой. Те, кому и положено по должности решать подобные вопросы. Поэтому мой тебе совет — выбрось все это из головы. Не твоего ума это дело!

Кузнецов с неохотой согласился и пожал на прощанье руку Серегину. Серегин тоже пожал ему руку. И даже похлопал по плечу. Тепло и дружески. Но потом, после ухода посетителя, Серегин задумался о сомнениях и колебаниях Кузнецова: «А не надо ли доложить об этой неустойчивости передового рабочего по инстанции? Бдительность не помешает…».

27

Временами Кузнецов соглашался с Серегиным. А потом — снова недопонимал и мысленно категорически возражал своему парторгу: «Вот, например, под Москвой. Нас, ополченцев, необученных и безоружных, бросали на развилки дорог для придержания врага. Мы шли тогда сознательно почти на верную смерть. За социалистическую Родину, за Сталина! Мы верили в победу и потому рисковали жизнью. Но в данном случае — совсем не такое дело».

Кузнецов оптимистически смотрел на жизнь, потому что знал, что все равно умрет когда-нибудь. Себя ему было не жалко. А метлинских он жалел, так как они не ведали, за что шли к смерти.

«И хуже того, — думал Кузнецов, — они вообще не знают, что идут. Говорят, не твое это дело. А чье же тогда? Непорядок какой-то…»

Кузнецов, наконец, решился на действие. Написал заявление в отдел пропусков на выдачу разового пропуска «для временного выезда из зоны на два дня. Для посещения заболевшего двоюродного брата, проживающего в Челябинске по адресу: ул. Комсомольская, б».

Разумеется, никакого брата у него в Челябинске не было. Но улица Комсомольская, по расчетам Кузнецова, должна была стоять на своем месте, как и в любом большом городе. А значит, должен быть воздвигнут и дом № б. Конечно, Кузнецов не подозревал, что под этим адресом давно действовала районная баня с мужскими и женскими днями. Через три дня пришел узнать, дали ли ему разрешение на выезд. Оказывается, дали. Без всяких проволочек…

Проехав 90 километров по хорошей дороге до Челябинска, Кузнецов сразу пошел искать местную автостанцию. Через четыре часа с пересадкой добрался до деревни Метлино.

Пошел вдоль речки. Кругом располагалась тихая мирная природа. Зеленый лес и серебристая речка. На тридцать метров от реки рядками стояли деревянные домишки. На берегу сидел на корточках одинокий небритый мужик в порванных резиновых сапогах. В одной руке он держал удочку, в другой — самокрутку. Кузнецов неслышно опустился рядом на травку. Закурил сам и угостил мужика настоящим «Беломором». Мужик выбросил свой окурок и снова закурил, гостевую. Познакомились, протянув руки: Николай, Иван. Поглядели в глаза друг дружке. Мужик вернулся взглядом к поплавку.

— А жизнь-то течет, — философски произнес Кузнецов, задумчиво глядя на воду.

— Течет, — подтвердил Иван, — а че ей делать?

— А как дела-то в деревне? — начал осторожно подъезжать Николай к интересующей теме.

— Да ниче, — спокойно ответил Иван, — идут своим ходом.

— Больных много в деревне?

— Больных-то? — удивился мужик. — А откуда они у нас? Мы сразу мрем, без болезней. Как дойдем до ручки, так и мрем.

— И многие мрут?

— Да как когда. Иной раз — никого. А когда сразу двое.

— А не бывает так у людей, что голова болит утром или тошнит по вечерам? — других лучевых симптомов Николай не припомнил сразу.

Иван посмотрел после этого вопроса на Кузнецова внимательно, с зародившимся подозрением: свихнулся парень. Потом сам спросил, не отвечая на дурацкий вопрос:

— Ты чей будешь?

— Да я так, из соседней. Прогуливался здесь. Увидел вот тебя, захотелось поговорить по душам.

— А-а-а, — сказал мужик, — тогда ладно. Гуляй. И снова уткнулся в поплавок.

Кузнецов понял, что у рыболова толком не вытянешь ничего путного.