Георгий Кублицкий - ...и Северным океаном Страница 42

— Да вот же он! — раздался восторженный вопль.

Разве можно было не узнать этот орлиный профиль в зеркальном окне вагона? Что-то говорит, кивает головой. Кажется, все идут к тамбуру. Сейчас, сейчас…

Но дважды бьет в колокол дежурный. Зеленым огнем светит семафор, его «рука» приподнята, приглашая продолжать путь.

Из вагона спускаются журналисты. И в пролете двери тамбура появляется Амундсен. Но в каком виде! Полосатая куртка с замысловатыми шнурками, как у циркача (о существовании пижам сибирские парни, конечно, и не слыхивали). И не гигант вовсе, разве что немного выше среднего роста. Но лицо, лицо! Точно как на портретах. Глубокие морщины, орлиный нос: профиль мудрого вождя индейцев.

Третий удар колокола. Буксуя, рвет с места паровоз. И уже только огоньки и удаляющийся гул.

Ну и что, пусть нет у нас автографов. Но мы видели его! А год спустя — тревожные заголовки в газетах: «Где Амундсен?»

Мог ли я представить, что однажды буду стоять на берегу бухты, откуда ушел он в свой последний полет? Что увижу знакомый профиль уже в бронзе памятника? Что буду слушать тех, кто провожал «Латам» в рейс, оборвавший жизнь этого легендарного человека?

Его биографию «Мои полярные приключения», напечатанную журналом «Всемирный следопыт», я начал читать как раз накануне трагедии «Италии». Когда появился первый отрывок, автор воспоминаний был еще жив. В следующем номере, где печаталось продолжение, появились короткие заметки об экспедиции Нобиле и о том, что, вылетев на ее спасение, без вести пропал Амундсен. Но никто не знал, что вторая часть автобиографии печаталась уже посмертно…

В книге, которая теперь более известна под названием «Моя жизнь исследователя», рассказывается, как Амундсен твердо определил свой путь лет в четырнадцать-пятнадцать. Он хотел на Север, в Арктику, навстречу страданиям и испытаниям. Первую самопроверку прошел на парусниках. Два года трепки в полярных морях превратили его в знающего штурмана.

В новом звании Амундсен ушел в Антарктику на судне «Бельжика». В критические дни, когда корабль вмерз в лед, среди экипажа началась цинга и двое матросов сошли с ума, штурману пришлось взять на себя руководство экспедицией. Это было началом славы исследователя. Потом плавание на крохотной шхуне «Иоа» вдоль полярного побережья Америки, покорение Южного полюса, дрейф на «Мод» вдоль арктических окраин Сибири.

Одним из первых Амундсен, преодолевавший полярные льды на кораблях и собаках, оценил возможности арктической авиации. Вместе с Элсуортом, давшим деньги на экспедицию, он на двух самолетах «Дорнье-Валь» почти достиг 88-й параллели.

Наконец, триумфальный полет «Норвегии» со Шпицбергена до Аляски через Северный полюс.

Полет, рассоривший его с Нобиле.

Их ссору, как полагают многие, вызвало то, что Нобиле, по мнению Амундсена, пытался представить свою роль в экспедиции более значительной, чем было на самом деле. Обмен колкостями был довольно резким. И, увы, во многом взаимно несправедливым.

Об исчезновении «Италии» Амундсен услышал на банкете в Осло. Его осторожно спросили, как он относится к этому событию. Он ответил, что готов без промедления принять участие в спасательных операциях.

Амундсен надеялся с помощью Элсуорта купить самолет типа «Дорнье-Валь», который был ему знаком по арктическим полетам. Но американец согласился дать лишь четверть нужной суммы.

Тогда Амундсен принял предложение французского военного летчика Рене Гильбо. Тот готов был лететь с норвежцем на самолете «Латам», гораздо менее приспособленном для полярных перелетов, чем «Дорнье-Валь».

18 июня 1928 года «Латам» стартовал из норвежского города Тромсё.

…Памятник великому норвежцу — на зеленой лужайке. Меня привели сюда члены Арктического общества Тромсё, объединившего путешественников, старых полярных капитанов и пилотов, людей молчаливых и неторопливых.

Руал Амундсен смотрит на крутые зеленые склоны за синью пролива. Он видит их последний раз. Он не знает, что прощается с ними, с родной Норвегией, флаг которой подарил обоим полюсам Земли.

В левой руке у него небольшой свиток. Может, карта, может, сводка погоды. Погода в тот день была так себе, но он решил лететь.

Голова его не покрыта, капюшон полярного костюма откинут назад. Сейчас он шагнет к берегу, где его ждут…

Те, кто ждал его на «Латаме», поименованы на плите, вделанной в розовый гранит рядом с памятником. Французы Гильбо, Дитрихсен, Валенте, де Курвиль, Брази…

Обнажив головы, молча стоим у памятника.

Вчера в Арктическом обществе мне показывали снимки «Латама». Это хрупкий биплан, летающая лодка с поплавками на концах крыльев. Там же хранится сделанный уже на борту самолета последний снимок Амундсена. Поразительно: он в легкой кепке и в плаще. Будто собрался на короткую прогулку по фиорду.

Спрашиваю члена правления общества Коре Педерсена: верно ли, что на «Латаме» не было достаточного запаса продовольствия, что сам Амундсен взял с собой пакет с бутербродами? Ведь это так не похоже на него, умевшего рассчитывать все при снаряжении экспедиций.

Вместо ответа Коре Педерсен пожимает плечами. Потом говорит:

— Этот полет — последняя загадка Амундсена.

Да, этот полет — загадка. Вылетели не утром, а четыре часа спустя после полудня. Запас горючего был ограничен. В случае вынужденных посадок и неблагоприятной погоды его могло хватить лишь на часть обратного пути.

А ведь не кто иной, как Амундсен, настойчиво повторял, что при полете в неизведанные области Арктики воздушные экспедиции должны отправляться не только с достаточным запасом горючего, но и непременно на двух самолетах, чтобы уменьшить риск.

«Он победил меня», — говорят, эти слова произнес потрясенный Нобиле, узнав из сообщений радио, что на помощь вылетает Амундсен.

Никто не знает, как и где погиб великий норвежец. Думают, что «Латам» был в воздухе часа два, может быть, — четыре, когда произошло нечто. Вероятно, над Баренцевым морем.

Под осень рыбаки нашли пробитый поплавок «Латама». Потом бак из-под бензина. На нем была пластинка с названием самолета, оплавленная огнем…

Рассказывают, что от имени норвежского народа Фритьоф Нансен опустил в море венок. В нем не было цветов. Его выковали из железа.

Конец двадцатых годов.

Исковерканные обломки гондол «Италии» носятся где-то на льдинах, гонимых ветрами в океане. Или, быть может, покоятся на его дне. Катастрофа и поиски уцелевших обошлись человечеству в семнадцать жизней, считая экипаж «Латама» и погибших при возвращении па родину трех итальянских летчиков.

Так нужно ли было строить дирижабли и дальше?

Все-таки нужно! У самолетов еще слишком слабы крылья, и никто не скажет достоверно, как скоро они окрепнут. Дирижабли еще не отжили свой век.

Строит их и Советский Союз. У нас огромные пространства и плохие дороги. В тридцатых годах появляется лозунг: «Даешь советский дирижабль!»

Создан Дирижаблестрой. Там крупные специалисты. Во главе технического отдела — человек, которого сослуживцы называют Умберто Викентьевич.

Это Умберто ди Винченцо Нобиле. Товарищ Нобиле. Во всяком случае, он не удивляется, когда слышит непривычное для себя обращение.

Фашистский генерал — и «товарищ»? Как можно?

Жизненный путь Умберто Нобиле вовсе не прост.

Когда «Италия» поднялась в воздух, ему было сорок лет. Как талантливый инженер он был известен еще задолго до прихода фашистов к власти.

Его короткий стремительный взлет начался после рейса «Норвегии». Муссолини было выгодно сделать Нобиле национальным героем: пусть мир видит, на что способна Италия, когда фашизм возрождает славу Древнего Рима! Вчерашний инженер-полковник становится генералом, его награждают орденами, осыпают почестями.

Наверное, у Нобиле закружилась голова. Какое-то время его имя вовсю использовалось фашистской пропагандой. Но фашисты не считали его своим до конца. Нобиле отказался вступить в фашистскую партию. Особенно настороженно и даже враждебно относится к нему маршал авиации Бальбо. Злая воля этого любимца Муссолини чувствуется все заметнее. Подготовка к полету «Италии» идет не так, как задумал Нобиле. Препятствия здесь, отказ там…

А когда связь с дирижаблем прекратилась, Бальбо не удержался от злорадного возгласа:

— Так ему и надо!

Это слышали офицеры, окружавшие маршала. Приговор Нобиле, в сущности, был уже вынесен. Холодная ненависть фашистских главарей к неудачнику особенно усилилась с той минуты, когда итальянцев спасли большевики.

Муссолини послал телеграмму Самойловичу:

«Вы совершили дело, которое останется в истории… От имени всех итальянцев благодарю вас…»

И одновременно — секретную инструкцию командиру «Читта ди Милано», предписывающую взять Нобиле под наблюдение, отстранить его от дальнейших спасательных операций, если нужно — поставить у каюты караул. Всем спасенным запретить при проезде через Европу общаться с кем-либо из внешнего мира. Поиски группы Алессандрини прекратить, никакого содействия «Красину» не оказывать.