Ольга Кучкина - Мальчики + девочки = Страница 43

Вы сказали, Бог с вами, медленно протянул он, а почем вы знаете, что Бог, а не дьявол? – Не знаю, я никогда недумаю о дьяволе, и потому он меня не смущает, я думаю только о Боге, ответила она.

Надо сходить к батюшке на исповедь, давно не был, надо исповедаться, пробормотал он.

Через два часа она позвонила ему и повторила слово в слово свое извинение. Спасибо , сказал он, спасибо, я не ждал вас так скоро, я думал, пройдет дня два или три прежде, чем мы сможем поговорить, спасибо, что вы сделали это сразу, действительно, произошла какая-то ошибка.

Они поменялись местами. Как ни смешно, встретившись с этим странным человеком, она снова почувствовала себя ученицей, как раньше. Он вел, она была ведомой. Он брал на себя ее заботы, он бросался ей помочь там, где она давно привыкла рассчитывать на себя, это было ново, это было старо, он был как инопланетянин, свалившийся из чужого мира в их мир, с его установившимися, бездарными, алогичными, неправильными правилами. Может быть, он не знал этих неправильных правил? Может, у него были правильные, по которым выходило иначе? Он мучил этим ее, знающую, что так не бывает, он напомнил ей молодость, когда она тоже была уверена, что так бывает, так должно быть, за что жестоко плачено.

Она позвонила ему, потому что поняла, что ему если не тяжело, то, по крайней мере, неприятно, и невеликодушно оставить все так, как есть.

Потом они поссорились по телефону. Он снова ненароком упомянул про деньги, которые то ли уже отдал, то ли собирался отдать за письменную экспертизу. Она с досадой сказала: вы не первый раз говорите о деньгах, я пропускала мимо ушей и, видимо, была не права, на самом деле мы должны объясниться, может быть, вы в чем-то неверно меня поняли, я хочу, чтобы вы знали, что никакие левые деньги не должны и не могут фигурировать в этом деле, и вообще, с какой стати вы будете что-то оплачивать, в какую зависимость от себя вы меня в таком случае ставите? Он ответил: во-первых, в этой стране с ее недействующими законами приходится поступать согласно законам действующим, то есть установившимся стихийно, во-вторых, я так понял, что вы реально хотите помочь своему подопечному, или вы не хотите этого, а всего лишь выполняете формальность, в-третьих, это мое дело, поскольку я в него тоже влез, и позвольте мне взять ответственность на себя.

Она засмеялась и попросила прощения за свой тон. Ей отчего-то вспомнился совет: что нужно сделать, чтобы избавиться от любви с первого взгляда – взглянуть во второй раз.

Минула неделя. Яйцеголовый обещал принести экспертизу и принес. Линия напряжения, существовавшая между ними, обвисла. Стриженая куталась в плед, прежде ей не было зябко, прежде ее движения и смех были молоды и внезапны. Она улыбалась ему и была почти так же оживлена, как раньше, но он обратил внимание, какой поблекший у нее вид. Он сказал мягче: у вас усталый вид. – Я устала, подтвердила она. Я это понял и принес вам музыку для релаксации, если хотите, я немного позанимаюсь с вами. – Что за музыка, спросила она. Это специально подобранная Станиславом Гроффом музыка, авторы неизвестны, и так и должно быть, чтоб вас ничто не отвлекало. Он поставил кассету, и она услышала мелодию Майкла Наймана к фильму Питера Гринуэя «Отсчет утопленников». Она лежала на диване и слушала любимую музыку, и дышала тяжело и быстро, как он заставил дышать, потом перестала, он резким окриком велел продолжать, окрик изумил, она засмеялась, смехом отгородив себя от него и от того непонятного, что он хотел с нею сделать. Тогда-то и пошутила, что ушла в глухую несознанку. Он взял паузу, после которой заговорил негромко и проникновенно, как в полусне. Он говорил о вершинах гор, откуда можно увидеть необычайное сияние небес, в которых раскладываются и снова складываются все цвета радуги, он называл их по очереди мягко и отрешенно, и она видела это свечение красного и оранжевого, лилового и синего, голубого и зеленого, он звал ее к сияющим вершинам, и она слушала внимательно, зная, что хочет, но не может туда, а если когда и сможет, то не сейчас. Не меняя интонации, так же проникновенно и негромко, он сказал, что, видимо, ошибкой явилось то, что он отошел от науки и научных исследований, сначала в силу необходимости зарабатывать деньги, чтобы содержать семью и себя, а затем увлекшись деньгами и уже в силу этого перейдя в иную среду обитания и сферу общения, и что-то утратил в себе, что уже не поправить, и оттого эта глухая тоска. Я был уверен, что владею жизнью, продолжал он, что больше в ней мне ничего не надо, а оказалось, что надо, что и тут я ошибся, я встретил вас, с вашим необыкновенным голосом, и это не случайная встреча, ваш голос говорит, что вы посланы мне Богом, дух дышит, где хочет, и голос Его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит...

Она вдруг поняла, что произносимое им не предназначалось ей, он говорил все в каком-то трансе, связанный с другой, неназываемой силой, и она боялась помешать этой связи.

По окончании сеанса к содержанию сеанса они не возвращались.

Он уехал в свою Швейцарию спустя полмесяца, официально попрощавшись с ней по телефону.

Подсудимый повеситься не успел.

Дело она выиграла. Бумага, переданная яйцеголовым, сыграла свою роль.

Понимаешь, был человек, которому я интересна, говорила она мужу за завтраком, раскаиваясь в несодеянном содеянном, ты понимаешь это, ты понимаешь, что на самом деле я никому не нужна?.. – Ты прекрасный адвокат, ты нужна людям, отвечал спокойно муж, расколупывая яйцо. Сегодня, а завтра… как адвокат, да, но завтра я подверну ногу или ушибу голову, и они забудут мой телефон… а я человек, никому не нужный человек на этой земле… Господибожемой, подумать только, меня одолевают те же мысли те же ощущения, что одолевали в шестнадцать лет... Господибожемой!.. Элои, Элои, лама савахвани?... Для чего Ты меня оставил?..

Муж встал, подошел к ней и поцеловал ее в голову: я с тобой, и у нас есть наш мальчик, ты забыла?

ГОСТИ

Вечер удался.

Марягин был в ударе.

Две курочки уже давно топорщили белые и черные перышки, коротко взмахивали крылышками и характерно вскудахтывали.

На самом деле ни низенькая загорелая, которую звали смешным именем Лушка, от фамилии Лушкина, ни высокая и тоже загорелая Эвелина нисколько не походили на кур. Но Марягин с каждой выпитой рюмкой все больше распускал хвост, и получалось, что он как петух старается ради них, и они именно так и чувствовали, и волновались от этого, и радовались этому.

Всех обогрею, звал Марягин, всех сирых и обездоленных, всем дам крышу над головой и хлеб, и то, что на хлеб мажут.

Минтаевую икру, подхватывала, заливаясь смехом, счастливая Лушка.

Нам минтаевые икринки самый-самый раз для нашего малого горлушка, ласково пел Марягин, осетровые уже через наше горлушко не пройдут, застрянут, а минтаевые ну прямо н-н-ну!..

Через наше пройдут, многозначительно обещала Эвелина.

Через наше и маслинки, и виноградик, подхватывал Марягин. И… только успевала подхватить Эвелина, как Марягин, комически ужасаясь, останавливал ее: вы так невинны, принцесса, что можете ляпнуть что-нибудь эдакое…

Симеонов не то чтобы хмурился, но и расположение в глазах отсутствовало. Марягинские номера каким-то образом задевали его официальный статус, так он в глубине души чувствовал, и это ему не нравилось. Хотя, в принципе, парень он был свойский и не собирался никого окорачивать.

Всех обогрею, не считаясь со статусом Симеонова, гремел Марягин, и тебя, Вася, тоже, не дадим молодой жизни увянуть, все от недоедания, а приспособим к хлебному делу, глаза заблестят, плечи расправятся, женщины в очередь встанут, захочешь отыскать черную мышь, ан нет ее, сгинула, проклятая, бесследно.

Про черную мышь Марягин вспомнил, потому что полчаса назад Вася поднялся и, сглатывая внутреннюю слезу, сказал, что просит минуту тишины для необычного тоста, минуту не давали, один веселый комментарий сменялся другим, острили наперебой, но Вася, перекрикивая всех, прорвался с неожиданным признанием, что хочет покончить жизнь самоубийством. Не то чтоб это выношенное его решение, но идея, которая не раз приходила ему на ум. Надлежащего эффекта выступление не произвело, тем более что было непонятно, где здесь тост, поэтому продолжали острить, только низенькая Лушкина отреагировала на черную мышь, сказав: фу .

Васе было двадцать семь, он был самым молодым в компании сослуживцев, где все друг друга знали и если подсмеивались над кем-то, то без зла, а, в общем и целом, с ровной душой, а им самим казалось, что и с любовью. Вот тогда Марягин припомнил расхожую цитату, что человек должен быть свободен для счастья, как птица для полета, добавив, что свободу дает только экономическая самостоятельность, так что пусть Вася и другие идут к нему, всем найдется местечко.