Михаил Шишкин - Русская Швейцария Страница 93

В горах Юра (Jura), возвышающихся над Нешательским озером, разбросаны городки, жители которых издавна занимались производством часов. Забавным образом именно юрские часовщики, люди, от которых сама профессия, казалось бы, требует предельной педантичности и любви к порядку, становятся главной опорой в Швейцарии Бакунина и Кропоткина, именно здесь находит отклик их страстная проповедь анархизма. В городках вокруг Шо-де-Фон (La Chaux-de-Fonds) основывает Бакунин в пику марксистам свою Юрскую федерацию. О силе воздействия Бакунина на людей пишет в «Записках революционера» Кропоткин. После переселения Бакунина в Тессин «работу, которую он начал в Юрских горах, продолжали сами юрцы. Они часто поминали “Мишеля”, но говорили о нем не как об отсутствующем вожде, слово которого закон, а как о дорогом друге и товарище. Поразило меня больше всего то, что нравственное влияние Бакунина чувствовалось даже сильнее, чем влияние его как умственного авторитета. <…> Только раз я слышал ссылку на Бакунина как на авторитет, и это произвело на меня такое сильное впечатление, что я до сих пор помню во всех подробностях, где и при каких обстоятельствах это было сказано. Несколько молодых людей болтали в присутствии женщин не особенно почтительно о женщинах вообще.

– Жаль, что здесь нет Мишеля! – воскликнула одна из присутствовавших. – Он бы вам задал! – И все примолкли.

Они все находились под обаянием колоссальной личности борца, пожертвовавшего всем для революции, жившего только для нее и черпавшего из нее же высшие правила жизни».

П.А. Кропоткин

Сам Кропоткин впервые приезжает в эти места в 1872 году по рекомендации женевских бакунистов. Здесь он знакомится с лидерами Юрской федерации, и в частности с Джемсом Гильомом, который станет впоследствии его другом и соратником. Одному из центров швейцарского анархизма – деревне Сонвилье (Sonvilier) – суждено сыграть ключевую роль в становлении русского революционера: «Из Невшателя я поехал в Сонвилье, – вспоминает Кропоткин. – Здесь, в маленькой долине среди Юрских гор, разбросан ряд городков и деревень, французское население которых тогда исключительно было занято различными отраслями часового дела. Целые семьи работали сообща в мастерских». Гость из России знакомится с жизнью часовщиков, посещает их собрания, на которых обсуждается будущее социалистическое устройство Швейцарии. «Сознание полного равенства всех членов федерации, независимость суждений и способов выражения их, которые я замечал среди этих рабочих, а также их беззаветная преданность общему делу еще сильнее того подкупали мои чувства. И когда, проживши неделю среди часовщиков, я уезжал из гор, мой взгляд на социализм уже окончательно установился. Я стал анархистом».

Через несколько лет, в 1877 году, пройдя опыт революционной борьбы в России и тюремное заключение, совершив свой сенсационный побег из Петропавловской крепости, Кропоткин снова приезжает в Швейцарию и устраивается в Шо-де-Фоне, часовой столице Юрских гор. Некогда сюда ездила наслаждаться природой княгиня Дашкова, написавшая в своих воспоминаниях: «Поездка наша была весьма приятна». Теперь здесь должен был зарабатывать себе на хлеб другой русский аристократ. Для добывания средств к существованию князь поступает рабочим в одну из местных часовых мастерских и принимается изучать часовое мастерство. В письме своему знакомому Полю Робену Кропоткин пишет: «…Я ни ученик, ни мастер… Над моей затеей смеются (часовое мастерство нельзя изучить в два-три месяца…), я много работаю, да притом надо еще находить время писать статьи для наших изданий».

Сам городок не очень нравится Кропоткину, но революционеру важнее близость к агитируемым массам: «Из всех известных мне швейцарских городов Шо-де-Фон, быть может, наименее привлекательный, – читаем в “Записках революционера”. – Он лежит на высоком плоскогории, совершенно лишенном растительности, и открыт для пронизывающего ветра, дующего здесь зимой. Снег здесь выпадает такой же глубокий, как в Москве, а тает и падает он снова так же часто, как в Петербурге. Но нам было важно распространять наши идеи в этом центре и придать больше жизни местной пропаганде…»

О своей революционной работе в Шо-де-Фоне Кропоткин пишет: «Для меня началась жизнь, полная любимой деятельности. Мы устраивали многочисленные сходки, для которых сами разносили афиши по кафе и мастерским. Раз в неделю собирались наши секции, и здесь поднимались самые оживленные рассуждения. Отправлялись мы также проповедовать анархизм на собрания, созываемые политическими партиями. Я разъезжал очень много, навещая другие секции, и помогал им».

Предпринимают швейцарские анархисты под руководством русского князя и боевые акции. Из Шо-де-Фона, например, отправляется 1 мая 1877 года отряд часовщиков в Берн для участия в запрещенной демонстрации, кончившейся столкновением с полицией.

Планируется анархистами вооруженное выступление и в соседнем местечке Сен-Имье (St. Imier), но, к счастью, всё обходится мирно. После первомайских беспорядков в Берне, рассказывает Кропоткин, «бернское правительство воспретило красное знамя во всем кантоне. Тогда Юрская федерация решила выступить с ним, несмотря на все запрещения, в Сент-Имье, где должен был состояться наш годичный конгресс, и защищать его, в случае надобности, с оружием в руках. На этот раз мы были вооружены и приготовились защищать наше знамя до последней крайности. На одной из площадей, по которым мы должны были пройти, расположился полицейский отряд, чтобы остановить нашу процессию, а в соседнем поле взвод милиции упражнялся в учебной стрельбе. Мы хорошо слышали выстрелы стрелков, когда проходили по улицам города. Но когда наша процессия появилась под звуки военной музыки на площади и ясно было, что полицейское вмешательство вызовет серьезное кровопролитие, то нам предоставили спокойно идти. Мы, таким образом, беспрепятственно дошли до залы, где и состоялся наш митинг. Никто из нас особенно не желал столкновения; но подъем, созданный этим шествием в боевом порядке, при звуках военной музыки, был таков, что трудно сказать, какое чувство преобладало среди нас, когда мы добрались до залы: облегчение ли, что боевой схватки не произошло, или же сожаление о том, что всё обошлось так тихо. Человек – крайне сложное существо».

Новые поколения русских революционеров также не оставляют своим вниманием этот уголок Швейцарии. В местечке Шарбоньер (Charbonnières), почти на границе с Францией, на берегу Лак-де-Жу (Lac de Joux), встречаются в августе 1907 года «отцы» эсеровской Боевой организации – Савинков, Гершуни и Азеф. Останавливаются русские террористы напротив станции в пансионе «Дю-Лак» (“Pension du Lac”). На повестке дня совещания – вопрос о продолжении террора. По мнению Савинкова, террор в том виде, как он был, исчерпал себя – настало время технических усовершенствований. «Я утверждал, – вспоминает он в “Записках террориста”, – что единственным радикальным решением вопроса остается, по-прежнему, применение технических изобретений. Значит, необходимо, во-первых, поддерживать предприятие Бухало, и, во-вторых, изучить минное и саперное дело, взрывы на расстоянии и т. п.».

«Предприятие Бухало» – еще одна авантюра великого провокатора, имевшая результатом отвлечение БО от проведения терактов в России. Речь идет о летательном аппарате, который современным языком можно было бы назвать бомбардировщиком дальнего радиуса действия.

В январе 1907 года Азеф рассказывает Савинкову, что «некто Сергей Иванович Бухало, уже известный своими изобретениями в минном и артиллерийском деле, работает в течение 10 лет над проектом воздухоплавательного аппарата, который ничего общего с существующими типами аэропланов не имеет, и решает задачу воздухоплавания радикально: он подымается на любую высоту, опускается без малейшего затруднения, подымает значительный груз и движется с максимальной скоростью 140 километров в час. Бухало по убеждениям скорее анархист, но он готов отдать свое изобретение всякой террористической организации, которая поставит себе целью цареубийство. Он, Азеф, виделся с ним в Мюнхене, рассмотрел чертежи, проверил вычисления и нашел, что теоретически Бухало решил задачу, что же касается конструктивной ее части, то в этом и состоит затруднение».

В письме Николаю Чайковскому из Мюнхена в декабре 1906 года окончивший курс с дипломом инженера Азеф сообщает: «На целую неделю я зарылся самостоятельно в теорию предмета, просиживая в библиотеке по 8 часов в сутки. Успел порядочно познакомиться и вспомнить старинку – приятно было работать. Считаю изобретение гениальным. <…> Столь важная для человечества задача решена. Теперь всё дело в реальном осуществлении».

Гений провокации был плохим инженером. А может, Азеф и понял невозможность осуществления проекта и именно поэтому отправил БО по ложному пути – с целью затратить как можно более времени и средств, тем более что финансирование «бомболета» осуществлялось через него и часть средств осела на его личных счетах.